Форум » Библиотека законченных фанфиков. Архив №2. Авторы А-Я » Автор: попрыгаец » Ответить
Автор: попрыгаец
попрыгаец: Фики: 1. Как в первый раз 2. Мыслей перекрестья 3. Завтра
Ответов - 43, стр:
1 2 3 All
попрыгаец: Трам-пам-пам, а вот и я! Кто-нибудь еще ждет прод от нерадивого автора? Глава 8. Виктор Степнов был мужчина видный. Высокий, статный, глаза голубые, темные вьющиеся волосы, мужественное лицо… Одним словом, красавец! Женщины его ценили; правда, он их – нет. Степнов был искусным, действительно искусным любовником, но чувство любви, которая захватывает, накрывает, заставляет гореть, было ему незнакомо. Нет, он любил женщин; но исключительно как объекты для удовлетворения собственных потребностей. Поэтому, когда та самая сумасшедшая любовь вдруг нагрянула к Виктору собственной персоной, он узнал ее не сразу. Запретная и оттого еще более сладкая, она разгоралась все ярче, все горячее, пока мужчина вдруг не осознал предельно ясно и четко: он не может без нее жить. Лена Кулемина стала его наваждением. Он искал ее в толпе учеников, и, выхватывая дерзкий взгляд и искреннюю улыбку из массы школьных лиц, чувствовал, как где-то в груди становится тепло и невыносимо приятно. Он, взрослый мужчина, ощущал странную, какую-то робкую дрожь, когда сжимал в своей крепкой мужской руке ее тонкую хрупкую ладошку. Ее мягкие нежные губы, запах ее тела, ее ласковые руки снились ему ночами, заставляя просыпаться в холодном поту и краснеть от собственных снов. Виктор Степнов, который никогда ни с кем особо не церемонился, почему-то боялся затащить эту девочку в постель. Другие женщины больше не радовали его; ему нужна была именно Лена, одна-единственная, и он был готов ждать ее хоть столетие. Тогда-то Степнов понял – он влюбился. Теперь, когда отгорел полыхающий костер первой страсти, их любовь стала новой. Было хорошо просто сидеть рядом и смотреть телевизор. Было хорошо вместе наматывать на вилку недоваренные макароны. Было хорошо вдвоем катать по супермаркету металлическую тележку и кидать в нее колбасу и сосиски. Было хорошо засыпать и просыпаться, завтракать и ужинать, мыться в душе и чистить зубы. Безоблачное счастье окутывало их жизнь, как теплое ватное одеяло. И под этим теплым одеялом Виктор не замечал, как постепенно тускнеет и меркнет Ленин взгляд. Он любил ее, любил безумно, до одури – и собственная любовь туманила его глаза. Лене казалось, что в их размеренной и ватной жизни чего-то не хватает. Семья – а для нее семьей уже несколько лет был Степнов – стала для нее главным приоритетом. Он не предлагал ей руку и сердце, и ее фамилия по-прежнему звучала как «Кулемина»; но не гражданский статус, не менявшийся в течение пяти лет совместной жизни, беспокоил девушку. Виктор продолжал работать в школе; Лена стала воспитателем в одном из центров по работе с детьми из неблагополучных семей. Семейный бюджет никогда не был большим, но на жизнь хватало, и Лена не терзалась мечтами о материальных богатствах. Ленина тетка, хоть и опешила поначалу от возраста Виктора, вовсе не препятствовала гражданскому браку – и здесь Лена могла быть спокойной. И все же, что-то было не так. Они съездили в отпуск на море. Побывали в Питере. По выходным уезжали за город на пикник. Накопили денег и купили подержанную иномарку. Обошли все окрестные кафе. Смотрели новинки в кино и сделали в квартире беспроводной Интернет. Но Лена чувствовала, что ей все равно чего-то не хватает. В глубине души она знала, что могло бы сделать ее счастье действительно безоблачным. Но Виктор никогда не говорил об этом, а Лена не хотела начинать первой. Сейчас, сидя на холодной, обтянутой дерматином кушетке, прислонившись к желтой стене в длинном коридоре, Лена вспоминала, как эта мысль впервые пришла ей в голову. Это была их первая ночь. Весна в тот год - последний год ее школьной жизни, первый год их с Виктором любви - началась особенно рано. Ленка достала из шкафа свои старые кроссовки – ну да, дырявые, но что делать-то? Деньги, которые прислала тетя, школьница тратить не хотела – впереди окончание школы, потом поступление и взрослая жизнь. Вдруг что-то не удастся? Конечно, есть еще Витя, но… Витя. Лена не верила своему счастью. Он, сам Степнов, был с ней все это время. Держал за руки, целовал в губы – то нежно, чуть касаясь, то страстно и требовательно, гладил по волосам, дарил цветы, притащил плюшевого зайца и баскетбольный мяч. Не один раз оставался ночевать, но дело никогда не заходило дальше обжигающих кожу поцелуев. Она усмехнулась, вспомнив, как подумала было привлечь его предложением переспать. Всякий раз, когда Виктор, лаская ее, опускался ниже живота, она чуть заметно и неожиданно для себя вздрагивала. Он чувствовал ее страх, и крепко обнимая девушку, нежно шептал: «Не бойся… Нам некуда спешить». Время шло, но мужчина даже не пытался переходить к более активным действиям. А сама Лена, хоть и умирала от любопытства, на первый шаг не отваживалась – нерешительность и даже невесть откуда появившаяся застенчивость (и что только не приключится с влюбленными девушками!) брали свое. Степнов ждал ее во дворе – договаривались пойти гулять на Воробьевы горы. Весь день они дурачились, бегали друг за другом как малые дети и оглушительно хохотали. Ленка и думать забыла о своих старых кроссовках, как вдруг хлынул ливень – самый настоящий, весенний, сильный и мощный, какой-то особенно мокрый после зимнего снега и оттого особенно веселый. И что самое обидное – начался он точь-в-точь как они вышли из метро, направляясь домой. Зонта с собой не было, а ждать было неинтересно, и Виктор с Леной побежали – прямо под холодные, обжигающе пьянящие струи по-весеннему звонкой и чистой воды. Конечно, через минуту оба были мокрые насквозь, а Степнов даже успел пожалеть об этой безумной затее. Надо было куда-то прятаться, и мужчина потащил свою спутницу в сторону теплого и надежного укрытия. Таковым оказалось не что иное, как Степновская квартира – бежать до ее было ближе, чем до Лениной. Двое ввалились в прихожую: растрепанные, мокрые, запыхавшиеся и с безумными улыбками и горящими глазами. Виктор впервые видел Лену такой – такой искренней, такой открытой, такой настоящей. Вот она, смеясь, всей пятерней откидывает назад мокрые пряди; вот она, шутя, кидает на пол насквозь вымокший пиджак; вот, не снимая кроссовок, идет на кухню, оставляя за собой лужицы следов. Эти самые следы напомнили ему, как девушка впервые появилась в его квартире с букетом опавших листьев. Сколько дней прошло с тех пор? Сколько недель? Месяцев? Мужчину вдруг окатило теплой волной нежности и любви – любви к этому подростку, такому одинокому и такому смелому в своем первом серьезном чувстве. Все, что было между ними до этого – с ее признания и до сегодняшней прогулки – пронеслось перед его глазами. «Ленка…» - выдохнул Степнов, и в следующую секунду уже прижимал ее, чуть удивленную его порывом, спиной к своему торсу. «Девочка моя…» - его руки сами развернули податливый девичий стан; только сейчас он заметил, как напряглась от холода и влаги ее нежная грудь, просвечивавшая сквозь мокрую ткань футболки. Он целовал ее так, как не целовал до этого никогда – со всей страстью, со всей силой, словно боясь, что она, как видение, вот-вот растает в его объятьях. «Сейчас…» - пронеслось в Ленином затуманенном мозгу. «Сейчас!» - неожиданно для себя решил мужчина, и, легко подхватив девушку на руки, опустил на кухонный диван. Его горячие руки и горящие губы не давали ей замерзнуть. Она таяла под его умелыми ласками, и вместе с ней таяли все сомнения и страхи. Последняя одежда на полу. Секунда – и она станет его. Секунда – и все больше никогда не будет так, как раньше. Секунда – и девушка чувствует, как все наполняет острая боль. Но это потрясающее ощущение – того, что она и он единое целое – гораздо сильнее боли. Он целует ее виски, губами закрывает веки, настойчиво шепчет: «Расслабься…» и продолжает двигаться. Мгновение – и боль уходит, чтобы не возвращаться больше никогда. Потому что теперь она и он словно навсегда слиты воедино. Потом Виктор кутал ее в пушистое махровое полотенце, собирал разбросанные вещи и готовил для нее мятный чай. А Лена сидела на диване, положив подбородок на колени, и мечтала – о том, что когда-нибудь и она сможет доставить любимому мужчине удовольствие. О том, как хорошо и долго они с Виктором будут вместе. И среди множества мыслей о том, что только случилось, и о том, чему еще только суждено быть, промелькнула одна: когда-нибудь конец их секса будет чуть другим. Когда-нибудь в ней, в Лене Кулеминой, забьется чье-то маленькое сердце. Степнов повернулся и протянул Лене большую кружку – мятный чай был готов.
попрыгаец: Глава 9. Степнов повернулся и поставил кружку на стол – мятный чай был готов. Лена задерживалась; ох, и не любил он этот ее центр по работе с подростками из неблагополучных семей. Слишком уж много сил и времени он отнимает у Лены. Не отрывая кружку от стола, мужчина наклонил голову и отхлебнул чай. Горячий; пусть еще остынет. Он хотел, чтобы Лена была здесь – и желательно, немедленно. Он привык к тому, что она всегда с ним. Сколько уже времени? Лет пять, не меньше. Нда, дет пять… Люди обычно женятся в таких случаях. Наверное. Степнов хлебнул еще чаю. Как-то медленно остывает, зараза. Жениться. Жениться Виктор Михайлович не хотел. Хоть режь – ну, не готов он был вот так вот р-раз – и все, и чтобы на всю жизнь. Он вообще не понимал – к чему эти дурацкие формальности? Подумаешь, штамп в паспорте. Он любит Лену, Лена любит его, они вместе живут – что еще нужно для счастья? Тем более, Степнов был уверен, свадьба – первый шаг к тому, чтобы завести детей. И если со штампом в паспорте Виктор еще хоть как-то был готов примириться, то вот дети – нет. Увольте. Не чувствовал Степнов в свои 32 – ого-го! – года ни желания, ни потребности ко всем этим пеленкам, соскам, подгузникам и бессонным ночам без секса. Да и Лена была слишком молода – какая девушка задумается о ребенке в 23 года? Хотя как-то раз она сказала ему. что хотела бы детей - его детей, их детей. Но мужчина был уверен: это несерьезно. Просто минутная слабость. Милый малыш на работе. Как в куклы поиграть. А на самом деле - нет. Дети им не нужны. Степнов мотнул головой, прогоняя мысль, как назойливую муху. О, вот и чай как раз остыл! Да где же, черт побери, Лена?! Сидя на холодной, обтянутой дерматином кушетке, прислонившись к желтой стене в длинном коридоре, Лена вспоминала, как эта мысль впервые пришла ей в голову. Неужели судьба сыграла с нею добрую шутку? Женщины в коридоре сменяли одна другую. Мигала старенькая лампочка над дверью. «Девушка, входите!» - кто-то легонько подтолкнул ее под локоть. Обычные вопросы, обычные ответы. Да, живу. Да, регулярные. Да, тест делала. Да, результат положительный. Сюда прилечь? Можно одеваться? Спасибо. Что?! - Есть у Вас беременность, есть, - подтвердила доктор. – Срок – около 5-6 недель, но более точно покажет УЗИ. Присаживайтесь, будем карточку заполнять. Лена присела на шаткий стул. Ноги не слушались. В животе образовалась какая-то пустота – наверное, от переживаний. Когда сегодня утром она увидела «ту самую», «беременную» вторую полоску на тесте, она чуть не упала в обморок – от внезапно охватившего ее чувства всепоглощающего счастья. Всегда сдержанная, Кулемина скакала по квартире с полоской бумаги в руках и кричала: «Да ладно?! Ура! Неужели?! Вот это да!» И вот все подтвердилось. Тест не соврал. У нее будет ребенок. Нет, не так: у них с Витей будет ребенок. У них с Витей. Витя… - Девушка, Вы меня слышите? – Доктор внимательно смотрела на свою пациентку. – Беременность, спрашиваю, нужна? Оставляем ребеночка? - Д-да, - запинаясь, промямлила девушка. – Ос-оставляем. «Конечно, оставляем!» - кричали сердце и душа. «А что он скажет? А вдруг он не обрадуется? А вдруг он этого не хотел? Ведь это получилось случайно… А вдруг ..? А что, если ..?» - услужливый разум один за другим подкидывал Лене каверзные вопросы. Но она уже все решила. - Оставляем! – уверенно добавила Лена, гордо вскинув голову. Через полчаса она стояла под дверьми квартиры, сомневаясь, нажимать ли на кнопку звонка. Та самая дверь, которую пять лет назад ей впервые открыл мужчина всей ее жизни. Ее любимый мужчина. Ее мужчина. Лене казалось, что всякий нормальный мужик в возрасте Виктора обрадуется наследнику – или наследнице. Но почему-то она не решалась нажать на кнопку. Почему-то она боялась разговора, который ждал ее внутри. Она скажет это вот так вот просто, глядя ему в глаза. Без какой бы то ни было предыстории вроде «Любимый, у меня для тебя потрясающая новость» или «Дорогой, нам надо поговорить». Пусть это будет обычный вечер, каких были сотни в их тихой и спокойной жизни. Они вдвоем будут сидеть на кухне. Она приготовит ужин. Виктор будет уплетать его, а она сядет напротив и будет наматывать на вилку длинные спагетти. Не задумчиво, не протяжно, не тихо, не глядя ему в глаза, а совершенно так же, как жена говорит мужу: «Передай соль», она скажет: «Я беременна».
попрыгаец: Эхм... Здравствуйте! Вообще, я, конечно, редкостный "нехороший человек". Потому что надо или выкладывать проды регулярно, или вообще не выкладывать фик. И никакие оправдания вроде работы не катят. Прощения мне нет, но я все же надеюсь, что хоть кто-то помнит, о чем тут шла речь, и прочитает продолжение...Ваш попрыгаец, которому честно оччччень стыдно Глава 10. Время идет, деревья меняют цвет, мы взрослеем, и вместе с нами седеют наши мысли, обретая особенно значимый серебристый оттенок – знание истинной ценности вещей и принятых решений. О, если бы он мог вернуть тот вечер, когда она совершенно спокойно сообщила ему о том, что беременна! Но вернуть тот миг невозможно. Если бы он мог отмотать назад вереницу бесцветных серых дней без нее, и снова оказаться с ней рядом на кухне, в той крошечной «хрущевке», с кружкой мятного чая в руках! Но ее с ним рядом нет. О, если бы он знал тогда, что это такое – быть одному, зная, что любимый человек где-то очень близко, только руку протяни – и не иметь возможности до него дотронуться! Но тогда он этого не знал. Виктор Степнов был преуспевающий бизнесмен. Все знали, что еще очень давно Степнов, вроде, работал физруком в какой-то московской школе; вроде, у него даже была жена. Потом жена от Степнова ушла… А через несколько лет вся Москва заговорила о новом проекте – спортивном центре для детей-инвалидов. Еще через год в центр потянулись не только из Москвы и Петербурга, но и со всей России и даже из-за границы. Бизнес Степнова, поначалу обрекаемый молвой на провал, пошел в гору; все знали, что заработанные деньги руководитель Центра направляет в организации, занятые работой с трудными подростками. Степнова считали чуть сумасшедшим – столь сильным было его стремление помочь попавшим в беду малышам. Сегодня было три года. Три года с тех пор, как она ушла из его квартиры – ушла навсегда, тихо и не хлопая дверью. Ушла, робко вытирая рукавом трикотажной кофты скупые слезы. Ушла, даже не собрав вещи, не взяв ничего – даже денег; ушла неизвестно куда, чтобы никогда больше сюда не вернуться. Степнов помнил тот вечер, как если бы это было вчера… - Я беременна, - сказала Лена и уронила с вилки порцию спагетти. Виктор молчал, сосредоточенно жуя. - Витя, ты слышишь? – Лена отложила вилку в сторону и внимательно посмотрела на мужчину. – Я беременна. Степнов молчал. Он просто не знал, что сказать. Он был в шоке. Случилось то, чего он так боялся – на него надели хомут. И он не знал, как ему реагировать. Но реагировать было надо. - Мм… - протянул мужчина и поднял наконец глаза на девушку. – Ну и? - Что «ну и…»? – Такого поворота событий Лена уж точно не ожидала. Если честно, она искренне верила в то, что Витя тут же опрокинет макароны на пол, поднимет ее на руки, закружит по комнате, а его глаза, как пишут в глупых романах, «заискрятся лучиками счастья». Ну, или еще чем-нибудь подобным заискрятся. А потом они будут сидеть вместе на диване, он робко положит руку на ее совсем еще плоский живот и, стесняясь даже самого себя, прошепчет заветное: «Привет, малыш…» - Ну и что ты планируешь делать? – Резкий голос мужчины спустил Кулемину с небес на землю. Мечты кончились. - Я? А что я должна планировать? И почему только я? Это наш с тобой ребенок, и… - Наш с тобой ребенок, наш с тобой ребенок, - пробормотал Виктор, и вдруг вскочил из-за стола, чуть не опрокинув его на пол. – Какой ребенок, Лена? Тебе… тебе… тебе всего 23 года! У нас крохотная однокомнатная квартира! Я работаю учителем, ты – социальный работник! На что мы будем его кормить?! – Он сам не заметил, что перешел на крик. Глаза покраснели, вздулись жилы на шее. Степнов был чертовски зол. Зол, черт возьми, на то, что любимая женщина носила под сердцем его ребенка. Лена медленно встала из-за стола. Ноги не слушались. Она все поняла. Хотелось сползти по стенке и забыться сном, а потом проснуться, и чтобы этого кошмара не было. Потом он сел с ней рядом на диван и взял ее за руку. Спокойно и рассудительно, словно речь шла о покупке холодильника, Степнов принялся втолковывать девушке свои соображения. - Послушай, милая моя, - Виктор нежно гладил ее по руке. - Ну, посуди сама, о каком ребенке сейчас можно говорить? Ладно я, но ты, ты к этому совершенно не готова! Мы только-только начали нормально жить вместе, машину вот купили… Ведь все твое время будет уходить только на этого малыша! А я? Что я буду делать? Леночка, ты же знаешь, я очень тебя люблю, но я – ты меня слушаешь? – я не готов сейчас на такой серьезный шаг. Я не хочу детей – пока не хочу, Лена. Я, черт побери, понятия не имею, как это все могло произойти, но если уж это случилось… Ну, давай, я не знаю, найдем тебе хорошего врача, и… Лена? Лена?! Ты меня вообще слушаешь? А потом все было как в тумане. Кажется, он тряс ее за плечи, чтобы выдавить хоть слово. Он хватал ее руки – они были холодны и безжизненны. Он хотел позвонить в «скорую», но она тихо и твердо сказала: «Не надо». Не надо – это были последние слова, которые он слышал из ее уст. «Леночка…» - он потянулся было обнять ее, но девушка с силой оттолкнула от себя мужчину, и опершись обеими руками о диван, с трудом встала. «Не надо»… У Степнова в висках стучал ее тихий голос. «Не надо». На кухне остывали макароны. Она ушла.
попрыгаец: Девчонки, привет! Я так рада, так рада, что вы читаете, и не забыли, и ждете! прочитала все комменты, спасибо огромное, обязательно отвечу!!! Эта прода короткая, но важная. Только не убивайте меня... Помните: на самом деле, мы тут все за КВМ! ))) Глава 11. Сколько времени прошло с того злосчастного дня, когда она закрыла дверь в его квартиру? Кажется, года три – а может, и больше. Ей казалось, пошла целая вечность. Елена Кулемина – по-прежнему Кулемина – шагнула ко входу в детскую. Так она про себя ее называла – эту комнату, где собирались поиграть ее подопечные, разновозрастные ребятишки из неблагополучных семей. Неблагополучная семья… Лена задумалась. Обычно так говорят, когда родители пьют, когда нет денег, когда взрослые обижают малышей. А у нее, у Елены Кулеминой, какая была семья? Виктор не пил, денег хватало, а обижать было некого. И все равно, Лена не была тогда счастлива. Она поняла это только сейчас – когда прошло время, когда затихла боль, когда водоворот мелких бытовых событий вроде поиска квартиры заставил ее забыть обо всем, чего не смогло бы вынести израненное сердце. Лена взялась за ручку двери. Ребята ждали ее, и пора было идти. Но девушка медлила. Она во всем винила себя – себя одну. Она не смогла подготовить Витю к этой новости; она просто выплеснула ее на мужчину. Она не смогла убедить его в том, что втроем им будет ничуть не хуже, чем вдвоем – а ведь у нее было на это целых пять лет! Но самое главное – она так и не справилась со своим самым главным страхом, страхом потерять то, что очень сильно любишь. Она редко говорила ему о своих чувствах; боялась сказать, если что-то было не так; опасалась его недовольства, думая о том, что их жизнь стала похожа на безвкусную вату; не решалась прямо признаться, что хочет ребенка; каждую секунду она боялась, что он уйдет – исчезнет, как мираж. И тогда в ее жизни не будет больше смысла. И он не ушел; зато судьба зло усмехнулась, приготовив ей другие испытания. И теперь, когда все было позади, Лена не боялась больше ничего. Ей казалось, страх прошел из-за того, что ей некого было любить – разве что только ребятишек, которые так ждали ее в детской… в игровой комнате Центра социальной поддержки. Женщина млела под его умелыми ласками, томно раскинувшись на измятых простынях. Степнов целовал податливое тело, возвращаясь то к одной, то к другой чувствительной точке, с удовлетворением прислушиваясь к призывным стонам своей сегодняшней избранницы. Дама была, словно шелковая лента – мягкая, послушная, ласковая, отзывчивая. Еще несколько легких движений языком, еле ощутимые прикосновения рук – и он уже занимается с ней любовью. Она довольна; мурлычет, как похотливая кошка, извиваясь под мощным мужским телом. А он… он ничего не чувствует. В который раз Виктор Степнов не получает ни малейшего удовольствия от секса, и в который раз с трудом пытается это скрыть. Нет, он получит долгожданную разрядку, но все это не то… И он об этом не знал. Дама старается, как может. Вот он, финал; обессиленный мужчина опускается на спину рядом с потным и раскрасневшимся женским телом. Чувство отвращения пересиливает полученное физиологическое удовлетворение; на душе у Степнова паршиво – хуже не куда. Дама пытается его обнять, но мужчина решительно снимает пухлую руку со своего торса. Холодный душ и – как обычно – вежливое предложение встретиться как-нибудь потом. Я позвоню тебе, милая. Извини, не могу предложить тебе остаться ночевать – я, знаешь ли, лунатик, во сне могу и прибить. Прости, прости, моя хорошая. Конечно, я позвоню тебе. Хлопок входной двери. Степнов присел на краешек кровати. Тоска… Оглянулся на постель – чуть не стошнило. Взъерошил мокрые волосы. Где же ты, моя девочка? Моя любимая, моя желанная, моя несчастная маленькая девочка, единственная женщина на этом свете, которая нужна мне больше жизни? Неужели я больше никогда не обниму тебя, не прикоснусь губами к твоей нежной коже, не почувствую запах твоих волос, не посмотрю в твои спокойные, тихие, такие родные зеленые глаза? Неужели больше никогда, Ленка? Неужели больше никогда?
попрыгаец: никто не ожидал, но... бонус!!! ))) Спасибо, что читаете и комментируете! Глава 12. Глупо было бы думать, что Степнов никогда – ни разу за три года после того, как хлопнула дверь их маленькой, но общей квартирки – не искал Лену. Конечно, искал. И конечно, нашел – ведь Москва, в сущности, не такой уж огромный город, а человек – не иголка в стоге сена. Виктор знал, где она живет; где и кем работает; в какие кафе, театры и на какие фильмы ходит; с кем общается; во сколько возвращается домой и во сколько садится на метро. Он знал даже, что она чаще всего покупает в супермаркете и каким порошком стирает белье. Он знал о Лене все, как если бы жил с ней в одной квартире. Вот только в одной с ней квартире он на самом деле не жил. У Виктора была тысяча – нет, сотни тысяч – шансов подойти к Лене и поговорить с ней, но он никогда этого не делал. Почему? Он не никогда и никому не смог бы ответить на этот вопрос, и прежде всего – себе. После того разговора Виктор говорил с сотнями женщин и десятками психологов; в большинстве случаев вердикт бывал однозначным: он виноват навсегда, и Лену ему не вернуть. «Я бы не простила такого никогда», - вторили друг другу его собеседницы. «Это очень жестоко, - подтверждали психологи, - но вас можно понять! – тут же оправдывались они, вспоминая о своей истинной профессии. «Что же делать?!» - кричали душа и сердце, пока Степнов, прячась за тонированными стеклами дорогой иномарки, глядел как Ленка, кутаясь в мохнатый шарф, топает к метро. Все решил тот вечер – тот самый, когда мягкая дама, обиженно притопывая пухлыми ножками, закрыла, наконец, за собой дверь его холостяцкой квартиры. Степнову показалось, что его состояние достигло некого предела; точки; грани; черты, за которой больше ничего нет. Ему вспомнился смешной эпизод из той, другой, счастливой жизни. Они с Леной ходили в зоопарк. Это была инициатива Виктора; он хотел устроить Лене сюрприз. Он был так доволен собой, что, доведя свою спутницу с завязанными глазами до ворот зоопарка, даже не заметил, как напряглась девушка, увидев, куда они пришли. Лена ничего не сказала; только сильнее сжала ладонь мужчины своей тонкой рукой. Они неторопливо гуляли по аллеям зоопарка; вокруг резвились дети, тыкая пальцами в клетки с животными. Мамы и папы одергивали слишком резвых сорванцов, обезьяны корчили рожицы, противный мальчишка дразнил верблюда. Мимо проехала процессия: тощий ослик с грустными глазами тянул повозку с гогочущими детьми. Служители заканчивали обход зверей: бросали тиграм костистые куски мяса и прикрикивали на расшумевшихся птиц. Виктор держал Ленину ладошку и был счастлив – как и всегда, когда это белокурое создание было рядом. А Лена смотрела под ноги, на Витину шею, на голубое небо – куда угодно, только не на клетки со зверьми. Ей хотелось уйти – так невыносимо точно напоминали ей питомцы зоопарка ее саму, загнанную в угол, вроде бы всем обеспеченную, но – не свободную. Ей было жаль зверей, жаль до слез; и она продолжала искать, на чем бы, кроме толстых прутьев и прятавшихся за ними тоскливых звериных глаз остановить свой взгляд. И вдруг ее внимание привлек громкий – хотя здесь и так было шумно – звук, даже рык. Лена повернула голову – они стояли у клетки с тиграми. Глядя прямо перед собой, на раззявившую рты толпу, тигрица рычала и металась из угла в угол клетки. Взрослые зрители напряглись; самые маленькие заплакали. Лена вцепилась в Витину руку и прошептала: «Пойдем отсюда, пожалуйста!» А когда ворота зоопарка остались позади, разрыдалась на плече у мужчины, как маленькая девочка. Степнов вспомнил вдруг этот эпизод очень точно. Тогда он не понял причины этих внезапных слез, и списал все на обыкновенную усталость, или, может, недомогание. А сейчас он сам вдруг напомнил сам себе эту тигрицу, мечущуюся по клетке в поисках выхода – выхода, которого не было, и она об этом уже знала. И Ленины тогдашние слезы, и ее робкие рассказы о маленьких, похожих на него, Степнова, мальчиках из Центра поддержки, и ее молчание, и вся ватная долгота последних пары лет, прожитых ими вместе, вдруг стала для Виктор очевидностью. Он подумал: а что было бы, если бы дать тигрице долгожданную свободу? Если открыть клетку, или даже лучше – если довезти ее до Африки? Степнов метнулся в прихожую. Схватил первую попавшуюся куртку, ключи и сумку с документами. Щелкнул выключатель, хлопнула входная дверь, звякнул ключ о приборную доску. Глупо было бы думать, что тигрица из зоопарка выжила бы на воле. Но глядя в глаза зверю, загнанному в угол, мы всегда верим в то, что действительно можем его спасти.
попрыгаец: Только не кидайтесь в меня тухлыми помидорами! Не буду больше писать, что я каюсь, вы и так знаете, и все равно вам от моих раскаяний продолжения ждать не легче. Итак, на чем мы там остановились? Глава 13. Еще один вечер – такой же одинокий, как и все остальные. Полка с любимыми фильмами; стеллаж с любимыми книгами. Телефон, за кнопками которого скрываются родные голоса нескольких друзей и подруг. Уютная кухня, где все расставлено так, как удобно тебе – и только тебе, потому кроме тебя здесь никто не живет. Зеленые живые растения в горшках на подоконнике – чтобы было, с кем поговорить по вечерам с глазу на глаз. Удобный диван-кровать – слишком широкий для тебя одной, но весьма узкий для тебя и кого-то еще. Просторный шкаф, куда помещаются все твои вещи, и еще остается место – словно остается надежда, что рано или поздно на полках появятся мужские джемпера, а на вешалках – тяжелые костюмы и полосатые галстуки. Нехитрая, но милая квартирка. Твоя квартирка, Лена. Твой маленький мир, куда можно спрятаться от всех на свете, и прежде всего, от самой себя. От щемящих душу воспоминаний, от ноющей боли – впрочем, со временем, она значительно притупилась, а сейчас и вовсе прошла, – от миражей прошлого, столь реальных и оттого столь завораживающих, от одиночества и от собственных мыслей. Лена держала под краном электрический чайник. Вода уже давно лилась через край, обнимая гладкие пузатые пластмассовые бока, но хозяйка продолжала держать прибор под струей холодной воды. Она о чем-то задумалась… Как вы думаете, о чем? О чем думаете вы, когда наливаете в чайник воду, и вдруг, позабыв обо всем на свете, замираете у раковины; разноцветные – или черно-белые – картинки проносятся мимо; ваши друзья, враги, любимые и любовники, подруги и родные, вы сами… школа, институт, работа… а если бы я тогда… а если бы он… тогда, быть может, мы… и сейчас я бы… Но законы времени берут свое, и рано или поздно вы очнетесь от перекрестья своих мыслей. Выключите воду, установите чайник на подставку и нажмете на кнопку. И лишь вздохнете, вспоминая, или улыбнетесь, вновь почувствовав, или позовете мужа, чтобы обнять его, как тогда – как в тот момент, о котором вы вспомнили, всего-навсего набирая в чайник холодную воду из-под крана. И мыслей перекрестья снова сделают свое дело. Лена присела на краешек стула. Надо бы сбегать в магазин, но сил нет совсем – вымоталась на работе. Вот бы сейчас раздался звонок в дверь, а там… нет, не принц на белом коне (Кулемина усмехнулась), а человек с пакетом из супермаркета, а в пакете – батон и колбаса. Мечты, мечты… И тут в квартиру Елены Кулеминой позвонили. Она, конечно, узнала его сразу. Она, конечно, помедлила – сердце ушло в пятки, прыгнуло обратно, хотело было снова ринуться вниз, но вместо этого только пустилось отбивать бешенный ритм. Она, конечно, не хотела ему открывать. И конечно, она ему открыла. - Привет. – Виктор зашел в квартиру, как будто он приходил сюда каждый день – не как в гости, а как полноправный хозяин. – Чайку не найдется у тебя? Замерз. Кулемина опешила. Три года. Она не видела его три года. Она прорыдала из-за него сотни дней и ночей, а он просит чайку, потому что замерз?! Она молча насыпала в заварочный чайник ароматные черные листья. Три года. Три года страданий, страхов, пустых надеж и ожиданий. Он замерз и хочет чаю. - Пожалуйста. – Она протянула ему кружку. - Спасибо. – Степнов подошел и сам взял кружку из дрожащих рук. Кружка была теплая, а руки – наоборот. – Ну, рассказывай. – Он отхлебнул из чашки и выжидающе уставился на девушку. На ту, которую – он знал это на сто процентов – он больше никуда никогда ни за что не отпустит. - Ч-что рассказывать? – Ошалело спросила Лена. - Все рассказывай. Все, Кулемина! – подбодрил мужчина, и от этого давно забытого «Кулемина» какая-то Ленина струна, натянутая до изнеможения, наконец, лопнула. И она все ему рассказала. «Я не знала, что мне делать. Почему-то я сразу подумала, что все будет именно так, и сразу решила, что я ничего не буду предпринимать. Знаешь, я плохо помню тот вечер и ту ночь… Я куда-то пошла, кажется, к Гуцулу, или это был не он? Я ничего не помню, Витя, ничего! Я плакала, и мне было очень, очень холодно. Но еще больше – страшно. Ты же знаешь, я любила тебя больше жизни. И я знала, что никогда не смогу… ну, ты понимаешь. Я плакала дни и ночи напролет. Я почти ничего не соображала. Я боялась закрыть глаза хоть на секунду, потому что сразу видела тебя, как ты кричишь, и слышала, как ты предлагаешь… Это было для меня невыносимо, и я стала стараться уставать так, чтобы не видеть снов. Ничего не помогало; вместо этого я засыпала еще крепче, и сны мои становились все четче. Я сходила с ума, и друзья не знали, что со мной делать. Я думала, что умру; единственное, что давало мне силы выжить – это мой ребенок. Наш ребенок, Витя. Я даже не знаю, сколько все это продлилось! Нет, не так; сейчас я знаю, что я жила – точнее, пыталась жить – так около месяца. Я практически ничего не ела. Мне стало тяжело работать с детьми. Я целыми днями только и делала, что думала, думала, думала – что, что именно я сделала не так? Да, потом, знаешь, когда все прошло, и все раны подзажили, я поняла. Но тогда – тогда это было невыносимо. Ты же спортсмен, Витя, ты знаешь, как устроен человеческий организм. Боже, пожалуйста, не смотри на меня так – как побитая собака. Мне и так нелегко все это тебе говорить, ты же видишь…Не надо, правда. Ну так вот, ты же знаешь, все эти нервы, и гормоны… В общем, не пришлось мне делать того, что ты мне предлагал – Витя, ты меня слышишь? – и ребенка родить тоже не пришлось. Просто проснулась посреди ночи в поту и увидела на простыни… Витя? Витя! Что? Ты плачешь? Пожалуйста, не надо… Я прошу тебя, Витя, я тебя умоляю... Я ни в чем тебя ни виню. Ну, ну пожалуйста, не надо. Иди ко мне, Витя…» Она прижимала его к себе, как маленького ребенка. Здоровый мужик, Степнов уткнулся в ямочку у нее на шее и только тогда успокоился. «Лена… Леночка…, - прошептал мужчина, поднимая глаза. На ее ресницах дрожали непролитые слезы. – Девочка моя, маленькая моя… Ты… ты… Лена!» - и он обнял ее порывисто и крепко, словно боялся, что перед ним не живой человек из плоти и крови, а мимолетное видение, мираж, который вот-вот рассеется. Теперь уже он прижимал ее к себе, как маленького ребенка, гладил по волосам, вдыхал знакомый запах, касался губами ресниц и без конца шептал ее имя. Он больше никогда и никуда ее не отпустит. Никогда. Никуда.
попрыгаец: Глава 14. Лена держала под краном электрический чайник. Тусклый свет холодного московского утра заливал кухню невеселым серым, но девушке было все равно. Было всего пять утра, и чертовски хотелось мятного чая. Ни о чем больше не думая, Кулемина набрала воды и вернула прибор на законное место. В первый раз за несколько лет ей было хорошо. Хорошо и спокойно, потому что в соседней комнате на узком разложенном диване, заботливо укрытый пушистым пледом, сопел мужчина. И не просто мужчина, а тот, кого – и она знала это на сто процентов – она любила, любит и будет любить всю свою жизнь. Несмотря на все трудности и препятствия, которые еще могут встретиться на их пути, она сделает все – все! – чтобы навсегда остаться с ним рядом. Только он об этом еще не знает… Все-таки, здорово, что в ее квартире широкие подоконники. Можно усесться на него, обняв руками колени, и маленькими глотками отпивать обжигающий чай. Как серо на улице и как светло на душе… Как хорошо… Он проснулся от того, что почувствовал: он один в комнате. Неслышно встал, зачем-то прихватил с собой плед. Да, вот она – хрупкая, тонкая фигурка, такая беззащитная в одной футболке, такая родная, с кружкой чая в руках. - Замерзнешь, дурочка. – Его тихий ласковый голос; укрывает пледом, кутает, как беспомощного котенка. – Маленькая моя… - нежно целует в макушку. В предрассветных сумерках чуть трепещет отблеск тусклого фонаря. Где-то в окнах горит свет; где-то задернуты занавески; где-то настежь распахнуты форточки. И за каждым квадратиком окон – тайна жизни человека, его мысли и чувства, переживания, радости и горести, любовь и ненависть, встречи и расставания, слезы и счастливый смех. И может, где-то также двое греются в объятьях друг друга у окна, робко поглаживая руки, еле заметно целуя волосы, чуть слышно называя имена, словно не верят своему счастью. - Лена, Леночка… - он повторял ее имя, как будто боялся, что еще мгновение – и она улетит, испарится, как видение. Но она была здесь, была с ним – его девочка, теперь навсегда его. Мужчина аккуратно поднял девушку на руки. Лена удивленно посмотрела в синие глаза – неужели он хочет? Сейчас, когда о стольких вещах еще нужно поговорить? Сейчас, когда еще ничего не ясно? Он легко прикоснулся губами к ее глазам – и все вопросы, все беспокойство как рукой сняло. Она обвила его за шею, запутала пальцы в таких родных кучерявых завитках на затылке. Доверчиво уткнулась в плечо, вдохнула его запах – такой знакомый, такой забытый, такой… любимый. Это был не просто секс – это была самая настоящая любовь, когда голос страсти вдруг уступает сцену кому-то другому, кто не кричит и не опаляет, а только заставляет тела еще теснее прижиматься друг к другу. Это была та самая настоящая любовь, о которой грезят девчонки, досматривая счастливые финалы фильмов и мечтая о принцах, предназначенных им судьбой. Это было медленно и плавно, и им не хотелось торопить события – хотелось, чтобы в этот раз любовь длилась вечно, давая им возможность упиваться друг другом. Это была та любовь, за которую и умереть не жалко, потому что такая любовь бывает только один раз в жизни.
попрыгаец: Эпилог. - Я беременна. Она сказала это вот так вот просто, глядя ему в глаза. Без какой бы то ни было предыстории вроде «Любимый, у меня для тебя потрясающая новость» или «Дорогой, нам надо поговорить». Был обычный вечер, каких были сотни в их тихой и спокойной жизни. Они вдвоем сидели на кухне, Виктор уплетал приготовленный Леной ужин. Она сидела напротив и наматывала на вилку длинные спагетти. Не задумчиво, не протяжно, не тихо, не глядя ему в глаза, а совершенно так же, как жена говорит мужу: «Передай соль», она сказала: «Я беременна». - Ленка?! Да ладно?! – Степнов вскочил с табуретки, чуть не перевернув тарелку с макаронами. – Ленка-а-а! – Он схватил жену на руки и принялся было кружить по кухне. Лена смеялась, глядела в счастливые голубые глаза и хрипло удерживала: «Да погоди ты, Витя! Поставь меня на место! Аккуратно, чуть кувшин стеклянный не свернули!» Наконец он поставил ее на пол. Она, его Лена, его девочка, его женщина, его жена стояла перед ним и смотрела прямо в глаза – так смотрят дети на тех, кому безоговорочно доверяют. Что говорят самым любимым на земле людям, когда они приносят тебе самое счастливое в жизни известие? Виктор Степнов не знал, поэтому он сказал то, что было у него на сердце: - Лена, я люблю тебя. Я очень тебя люблю. – и в ответ услышал: - И я тебя люблю. Очень, очень люблю. КОНЕЦ я, конечно, автор непутевый, но все-таки надеюсь на ваше расположение и жду критики и комментариев здесь: http://kvmfan.forum24.ru/?1-11-40-00000370-000-100-0 Всегда Ваш, попрыгаец.
попрыгаец: Автор: Попрыгаец Название: Завтра Рейтинг: R Жанр: Angst, OOC Статус: Окончен Пейринг: КВМ Примечания: Как всегда, имеются страсти и переживания… ))) Очень жду ваших комментариев! ))) [BR]http://www.kvmfan.forum24.ru/?1-13-0-00000186-000-0-0-1297362135 Мне подарили обложку!!! Сказать, что я рада - ничего не сказать! Bello4ka, Лена, спасибо!
попрыгаец: ***1*** Из угла послышалось сердитое сопение. Там завозились, чем-то зашуршали; легонько стукнула ручка недовольно выплюнутой пустышки. И наконец, из угла громко и настойчиво потребовали еды и, конечно, маму, да побыстрее! Лена сонно сунула ноги в пушистые тапки, быстро накинула халат и взяла малыша на руки. «Проснулся, Тимоша?» Маленький Тимофей перестал плакать, улыбнулся и требовательно ткнулся в грудь. «Будем кушать?» - ласково спросила мама, усаживаясь поудобнее. И уже через секунду раздалось аппетитное и довольное чмоканье. Лене нравилось быть мамой. Нравилось кормить малыша, нравилось купать и наряжать, нравилось катать коляску по парку, нравилось менять памперсы. А большего всего Лена любила заглядывать в пронзительно голубые глаза и радоваться такой знакомой улыбке – улыбке любимого мужчины. И уже не важно было, что улыбался ей не он сам, а его маленькая копия – их сын. Малыш снова засопел, на этот раз – удовлетворенно. Сонные глазки закрылись… «Уснул…» - подумала Лена и аккуратно положила сына в кроватку. Взглянула на часы – можно прилечь на чуть-чуть; немного понежиться под теплым одеялом, помечтать и отдохнуть перед началом нового дня, наполненного бесконечными заботами и делами; и наконец, уснуть и, может быть, увидеть во сне пронзительные голубые глаза. И не думать об очередном непростом завтра… Виктор Степнов бодрыми шагами мерил небольшой скверик, зажав в руке свежий номер «Спорт-экспресса». Как назло, все скамейки были заняты. Виктор еще раз обошел зеленый пятачок – студенты продолжали шумно обсуждать какую-то вечеринку, скинув на лавочку куртки – как-никак, май месяц на улице; бабушки судачили о пенсиях и новом муниципальном депутате; две подружки тихо секретничали, склонив головы; молодая мама увлеченно читала книжку, покачивая новенькую коляску. «Симпатичная, кстати», - подумал Степнов, глядя на то, как девушка привстала со скамейки и заглянула в коляску. Что-то поправила; на руке блеснуло обручальное кольцо. «Замужем», - отметил про себя Степнов и отчего-то погрустнел. Его обручальное кольцо – нет, нет так: его бывшее обручальное кольцо совсем не блестело. Оно пылилось в шкафчике в ванной, и как он ни пытался засунуть его подальше, кольцо все равно упорно попадалось ему на глаза, словно каждый раз спрашивая: «Виктор, а ты уверен, что не ошибся?» Скамейки не освобождались; Виктор намотал еще пару-тройку кругов по скверу и наконец решился. Снял куртку и смело кинул на траву под совсем недавно зазеленившееся дерево. Уселся, прислонился спиной к нагретому весенним солнцем стволу. Развернул газету. «Зенит» выиграл у «Динамо». Шарапова продула какой-то молоденькой англичанке на Уимблдоне. И еще что-то там про плавание… Газета не могла отвлечь его от собственных мыслей. Он никогда не понимал, как так можно: кинуть куртку на траву, усесться практически на голую землю, прислониться спиной к грязному стволу… не понимал, и всегда раздражался на эту ее дурацкую привычку. Но она все равно так делала, а в ответ на его раздражение только улыбалась – такая зеленоглазая! – своей ослепительной улыбкой. А теперь ее рядом нет, и каждый день его ждет очередное непростое завтра.
попрыгаец: ***2*** Лера Новикова давно уже плюнула на упорство своей лучшей подруги Лены Кулеминой. «Не хочет, не надо», - думала Лера, каждый раз останавливая свои порывы уговорить Лену во всем разобраться. Кулемина с тихой улыбкой смотрела, как противоречивые эмоции отражаются на Леркином лице, и молчала. Обе знали: все, что можно сказать, уже сказано, и ни одна не изменит своего мнения. Но каждый вечер, глядя, как вырисовывается в подсвеченном окне Ленин силуэт – с малышом на руках – Лера с трудом подавляла в себе соблазн позвонить-таки своему бывшему физруку и поговорить. Ну, или хотя бы с удовольствием двинуть в его красивое голубоглазое лицо. Ладно, это грубовато. Хотя бы треснуть его по… В общем, ладно. Хотя бы поговорить. И сегодня Лера снова не сдержалась. Тимофей раскапризничался; Лена весь день провела с ребенком на руках – не могла оставить ни на минуту. Когда белокурая красотка Лера ввалилась в Ленкину тихую квартиру, ее встретила не столько лопающаяся от счастья мама, сколько сильно усталая, похудевшая женщина с маленьким ребенком на руках. Когда малыш наконец угомонился и уснул, Лера силой впихнула в полуживую после бесконечных бессонных ночей и домашних хлопот Лену хоть какую-то еду. «Одной тяжело», - подумала Лера, глядя, как Лена с дикой скоростью глотает суп, гладит какие-то пеленки, собирает погремушки и делает еще сотню дел одновременно. - Лена, ведь тяжело же одной, - Лера произнесла вслух свою последнюю мысль. – Если бы он был рядом, он бы… - и осеклась под тяжелым, усталым, однозначным взором подруги. Лена отставила в сторону утюг и вздохнула. Новикова не отвяжется. - Послушай, Лера, - Лена вдруг почувствовала, что смертельно устала. – Не начинай, ладно. Если бы, он бы, я бы… Какая теперь разница? Он все сказал. Мы давно существуем по отдельности, и никому из нас от этого не хуже. - Но и не лучше, ведь правда? – Новикова вкрадчиво заглянула в зеленые глаза. Точно не отвяжется. – Я понимаю, ты с ним разговаривать не хочешь. Ведь есть же я! Давай я поговорю и все объясню! У меня получится, он мне поверит, он же давно меня знает, и вообще, когда это Новикова врала, и… - Лера, Лера, Лера! – Лена пыталась остановить новиковский словесный поток. – Угомонись уже, правда. Не надо никому ничего объяснять. Это глупо, понимаешь, глупо! Он просто-напросто мне не поверил. Сначала мне было обидно. Потом – чертовски больно. Просто невозможно больно. А теперь мне стало все равно. У меня есть Тимоша, и других голубоглазых мужчин мне не надо. Лена Кулемина врала. Нагло и открыто врала. Потому что на самом деле она каждую ночь, засыпая урывками, мечтала увидеть один и тот же сон, в котором она и мужчина с пронзительно голубыми глазами вместе растили маленького голубоглазого мальчика. А он улыбался и называл их так, как и должен – мама и папа. Мужчина держал Лену за руку и шептал: «Я люблю тебя», и она повторяла эти три заветных слова ему в ответ. «Завтра, - решила Лера, глядя на печальное лицо внезапно задумавшейся подруги. – Я обязательно поговорю с ним. Завтра». Игорь Рассказов весело топал по весенним лужам. Новые ботинки, с превеликими мучениями купленные в модном магазине за пол учительской зарплаты не промокали, и этот факт вызывал у мужчины довольную улыбку и феерическое настроение. Но была в Рассказовской бочке меда весьма увесистая ложка дегтя: топал он не куда-нибудь, а к своему лучшему другу и коллеге физруку Степнов. Физрук Степнов расстраивал историка Рассказова тем, что вот уже пару месяцев никак не вылезал из какой-то тоскливой хандры и уныния. Причину сего Игорь вполне мог уразуметь, но вот как эту тоску-печаль остановить? «Ума не приложу!», - сердито сказал сам себе Рассказов и наступил в лужу. Внутри стало мокро, и радоваться расхотелось. Историк рассержено топнул по луже насквозь мокрым ботинком и прибавил шагу – моральное состояние Виктора Степнова серьезно его беспокоило. Срочно вылезать из хандры при помощи увеселений вроде боулинга и пива в компании друзей Степнов наотрез отказался. Выпить водки не предлагал; скупые мужские слезы умело прятал. Рассказов напрягся – все оказалось сложнее и серьезнее, чем он думал. - Слушай, ну, поговори ты с ней! Узнай, что да как, да почему… - За последний год Рассказов повторял эти слова около тысячи раз. Степнов в очередной раз отмахнулся, как от надоедливой мухи. – Ну, послушай, Витя, может, все совсем не так! Может, ты все себе придумал, - Рассказов не унимался. – Вдруг ты ошибся, Витя? Степнов метнул в товарища убийственный взгляд. Почему-то Рассказов озвучил его собственные сегодняшние мысли; вдруг он действительно ошибся, и Лена не… в общем, вдруг он все не так понял? Виктор уже не слышал доводов, которые один за другим приводил Рассказов. Он глубоко задумался, и вся жизнь последний нескольких лет пролетела перед глазами. И как жирная точка в той, счастливой жизни – ее усталые слова в ответ на хлопок закрывающейся за ним двери: «Завтра, Витя… Я все могла бы тебе объяснить завтра…»
попрыгаец: ***3*** «Видать, несколько лет той, счастливой жизни пролетели у него перед глазами, - подумал Рассказов, глядя на улыбку глубоко задумавшегося Степнова. – Неужели все так и кончится – ничем?» О, школьный историк прекрасно помнил, как все начиналось. Все было предельно просто: его приятель физрук по уши влюбился, и не в кого-нибудь, а в свою собственную ученицу! Непростая это была любовь… Лена Кулемина перевелась в их школу в девятом классе. Стройная высокая блондинка, вечно в широченных приспущенных штанах, мешковатой кенгурухе и полуспортивной сумкой через плечо. В любом коллективе новеньким тяжело, тем более если этот коллектив – сборище подростков четырнадцати и пятнадцати лет, в котором все места давно распределены, авторитеты устоялись, а чужаки априори вызывают подозрение. Лена, правда, и не стремилась стать душой класса – она всегда держалась в стороне, с усмешкой поглядывая из-под длинной челки на своих новых одноклассников. Истории, классный руководитель Лены, отчетливо видел: отношения не складываются. Кулемина явно считала его подопечных людьми недалекими и отсталыми по всем параметрам. Ее не интересовали компьютеры, шмотки и рок-музыка; в ее жизни было одно увлечение – спорт. При этом Лена была девушка далеко не глупая, начитанная (Рассказов порой недоумевал – откуда такие познания в области той же истории? Может, она на пробежках книжки читает? Или аудиокниги слушает?) и весьма эрудированная. И конечно, красивая. Все это вкупе не добавляло Лены популярности у одноклассников, а наоборот, вызывало раздражение. «Она думает, что если ноги от ушей – значит, красавица? – шипели девчонки. – Кобыла она угловатая!» «Она уверена в том, что самая умная? Ну и сидела бы себе тихо со своими мозгами и не высовывалась!» - злились отличники. «В каждой бочке затычка!» - резюмировали пацаны, когда Лена радостно вызывалась на все спортивные соревнования, в которых участвовала их школа. В общем, назревал конфликт. «И ведь неизвестно, во что бы все это вылилось, если бы не та история с Новиковой», - подумал Рассказов, обходя стороной глубокую лужу. Он уже ушел от Степнова и теперь задумчиво брел домой, день за днем восстанавливая в памяти историю огромной любви и огромной разлуки. Лера Новикова всегда считалась первой красоткой класса. Во-первых, высокая. Во-вторых, длинноногая. В-третьих, блондинка. В-четвертых, смелая в одежде и потому всегда стильная. В-пятых, неглупая. В-шестых… В-шестых уже неважно. Лера Новикова была уверена в своей неподражаемости, и точка. Поэтому, когда в дверном проеме возникла еще одна высокая длинноногая и явно неглупая блондинка, Лера напряглась. «Только этого мне и не хватало!» - отметила Лера и метнула злобный взгляд в сторону новенькой. «Дылда!» - решила про себя Новикова и хотела подставить новенькой подножку. Но в последний момент сдержалась – все-таки, она девушка достойная, и такими методами бороться с нагловатой соперницей (а в том, что Лена нагловатая, Лера была уверена еще до того как Кулемина решительно произнесла свое первое «привет» в адрес новых одноклассников) не собиралась. С тех пор в жизни Новиковой появилась цель… Нет, не так; с тех пор в жизни Новиковой, помимо завоевания всех до единого особей мужского пола, появилась еще одна цель – сделать кулеминское пребывание в этой школе невыносимым. И чем больше усилий Лера прикладывала, тем меньше был результат. Новикова бесилась; проливала на мешковатые клетчатые штаны брусничный компот – владелица штанов поблагодарила и сказала, что все никак не решалась их выбросить, хотя давно пора. Передразнивала на уроках – Лена отметила Лерин дар копирования других личностей. Громко обзывала Лену в разговорах с подружками – последняя только хмыкнула и изрекла: «Пожалуй, ты права. Я, точно, - лохушка. Правда, здорово?» И неизвестно, на что еще решилась бы Лера Новикова, неизвестно за что невзлюбившая Лену Кулемину, если бы не тот случай на физкультуре…
попрыгаец: Девы, привет! У меня малыш приболел немного, поэтому в фанфиковом творчестве выдалась пауза. Сейчас выздоравливает, и нашлись силы творить! Искренне надеюсь, что мое интервью снова откроют, жду ваших вопросов, постараюсь отвечать своевременно)) Ну, а фик... Вы меня знаете - все неспешно, много чего непонятно, все переживают. Жду ваших комментов! ***4*** Если бы не тот случай на физкультуре, Виктор Степнов, наверное, и не заметил бы ее. Хотя нет, неправда; он заметил бы ее точно, но позже. Потому что ТАКУЮ девушку он, Степнов, никогда бы не пропустил. Никогда бы не пропустил и уж точно бы не упустил. Не упустил, мда… Рассказов, наконец, ушел, и Степнов остался на кухне, додумывая свои невеселые мысли. Он никогда не обращал внимания на учеников; нет, были, конечно, талантливые в спортивном плане ребята, которых он отправлял на соревнования. Были заинтересованные в спорте, которым он помогал освоить броски в баскетболе и технику прыжка в длину. Но не более того. Основная масса школьников казалась Степнову заурядной серой толпой. И если пацаны были хоть немного сносными – любили футбол, просили мячик на переменах, - то девчонки… Мрак. Ну да, стройные девичьи ноги, подтянутые животики, топики в обтяжку; но ведь это же всего лишь дети, которым лишь бы на дискотеке подрыгаться да с парнями пообниматься. И несколько лет работы в школе не меняли Степновского мнения, пока однажды перед его глазами не сверкнула молния зеленого взгляда Лены Кулеминой. Эта девушка выгодно отличалась от всех остальных. Степнов даже порой думал, что ее действительно сильно интересует спортивный образ жизни. Девчонка плавно обводила соперников и метко отправляла мяч в кольцо; могла пробить сносное пенальти; бегала получше многих одноклассников мужского пола. И… может, это ему так казалось? – она периодически как-то странно улыбалась. Причем улыбалась только ему одному. Опытный педагог, Степнов сразу заметил, что отношения с одноклассниками у Лены не клеились. На переменках она все чаще торчала в спортзале; Степнов выглядывал из подсобки и видел, как стройное тело подлетает вверх, а мяч шуршит о сетку, на секунду задерживаясь в кольце. После уроков Лена снова бежала в спортзал – на секции или просто так, поиграть. Он и сам не заметил, как привык к ее постоянному присутствию, как начал ждать появления белобрысой головы в дверном проеме подсобки, как стал увлеченно резаться с ней в 33, в минус пять и в стрит-бол. Глаза на собственное сердце Степнову открыл один из уроков физ-ры. Класс бегал нарезал бегом круги по залу. Новикова, как всегда, манкировала и тусовалась на скамейке, кидая злобные взгляды на длинные ноги Кулеминой. Наконец пассивное созерцание Лере надоело, и она решила перейти к активным боевым действиям. Р-раз – и под ноги Кулеминой выставлена изящная ножка в туфле на каблуке. Два – и Кулемина, хмыкнув, легко перешагивает через эту подножку. Класс бежит уже чуть ли не десятый круг, но Степнов поглощен молчаливым поединком девчонок. Хоп – и Новикова, рассчитывая, что второй раз Кулемина не станет ожидать подвоха, снова выставляет свою каблучную конечность. Лена-таки споткнулась, но падать стала вовсе не на пол, а куда-то в сторону Леры, та дернулась, нога-подножка неловко подвернулась… а дальше – дикий крик Новиковой, взволнованные ребята, у Кулеминой рассечен лоб – ударилась о железную ножку скамейки, Новикова держится за лодыжку, все в панике, а Кулемина – Кулемина спокойна. Она садится около Леры на скамейку, аккуратно ощупывает ногу, пока он, физрук со стажем, соображает, что к чему. Потом она вдвоем диагностируют Новиковой сильное растяжение. Лера рыдает и орет на Лену. А Лена невозмутимо смотрит на обидчицу и как-то по-доброму улыбается. «Успокойся, Лера, - говорит Кулемина. – Знаю, дико больно, но растяжение быстро пройдет! Хочешь, съезжу с тобой в травму?» И скандальная Новикова тут же закрывает рот, уставившись на Лену со смесью удивления и благодарности. Опускает глаза в пол и тихо отвечает: «Спасибо, Лена. Хочу…» А он, Степнов, взрослый мужик, сидит рядом не в силах произнести ни слова. Он почему-то видит, как капелька пота катится по изящной шее и прячется в вырезе спортивного топа. Видит, что к разгоряченной щеке пристала прядь изумительно красивых, соломенно-солнечных волос. Видит, как напрягаются тонкие руки, помогая подняться одной из его учениц, Лере Новиковой. Видит, как она оборачивается в дверях спортзала – кажется, они вдвоем едут в травму? – и смотрит ему в глаза. И он не может отвести взгляд от этих пронзительных изумрудных глаз, смотрит и смотрит, и чувствует, как горячей волной заливает душу и сердце сильная, непререкаемая, запретная… любовь. Так и получилось, что та, кто считала себя заклятым Кулеминским врагом, вдруг стала ей лучшей подругой. А молодой привлекательный физрук Виктор Степнов впервые посмотрел на одну из своих многочисленных учениц иначе, чем обычно. Посмотрел как на девушку. Посмотрел и мгновенно влюбился. О, сегодняшняя Лена, одинокая, но оттого не менее любящая мама самого чудесного на свете малыша, многое могла бы сказать и объяснить той себе, смелой и на все готовой девушке, по уши влюбившейся в собственного учителя… Жаль, но прошлого уже не вернешь, и былых ошибок ей не исправить… «Да когда же он, наконец, обратит на меня внимание?» - думала одиннадцатиклассница Лена Кулемина на каждом уроке физкультуры, ловя безучастный синий взгляд. Она влюбилась в него сразу – сразу, как только увидела пронзительную синеву его глаз. Ей все не в радость; книги больше не способны были унести ее в страну юношеских грез; музыка не помогала расслабиться; друзья… старые друзья остались в другом городе, а новых завести не удавалось. Да она не особо-то и стремилась – вся ее жизнь, все внимание, вся она были теперь посвящены Виктору. Она старалась, как могла; вечерами чеканила мяч об асфальт дворовой площадки, пока не научилась попадать в кольцо с первой же попытки. Ночами качала пресс, пока над низко опущенными штанами не появились соблазнительные квадратики. По утрам бегала до изнеможения, промокая до седьмого пота и мечтая, мечтая, мечтая о том, что однажды он посмотрит на нее по-другому, иначе чем обычно. Посмотрит на нее как на девушку. Но Виктору, казалось, было все равно. И она бредила ночами, во сне называя его по имени, чувствуя кончиками пальцев тепло его крепкого тела, вдыхая мнимый аромат мужчины, кожей ощущая прикосновения горячих рук… И просыпалась в слезах и в испарине, сгорая от стыда и от горькой, безутешной, беспросветной неразделенности своей первой любви. Горькой любви. Любви, обреченной на провал. Любви ученицы к учителю. А отношения с одноклассниками не просто не клеились, а, скажем прямо, начали заходить в тупик. Лена чувствовала, что ее не приняли и не принимают. Но чувство собственного достоинства не позволяло ей сдаться или просто поговорить с обидчиками; оставалось не реагировать на злобные выпады одноклассников, усиленно учиться, чтобы отвлечься и надеяться. Надеяться на то, что однажды он все-таки обратит на нее внимание. Лена помнила тот день, как если бы это было вчера. Дурацкие подножки Новиковой, ее вопль от боли, ее бессвязные обвинения, свое спокойствие, поездка в травмпункт. К слову, Новикова Лене всегда нравилась, хоть и изводила ее порядочно. Поэтому, когда Лера загибалась от боли, держась рукой за скамейку и сыпя ругательствами в Ленин адрес, Кулемина ее по-человечески пожалела. Вспомнила, как сама не один раз больно тянула ноги на сумасшедших пробежках, как падала на шершавый асфальт баскетбольной площадки… И сейчас она была искренне рада тому, что так неожиданно и странно началась самая крепкая в ее жизни дружба. Хотя все воспоминания о том дне перекрывало одно, самое яркое – пронзительный взгляд синих глаз. Горячий, обжигающий, направленный точно на нее. И – что-то новое в этом взгляде. Что-то такое, чего там не было обычно, когда он смотрел на нее, как на очередную свою ученицу. И, оборачиваясь в дверях спортзала, она еще тогда подумала: «А что, если это она – сильная, непререкаемая, запретная… любовь?»
попрыгаец: Привет моим любимым читателям! Наконец-то прода! Очень жду комментариев - хотя не всегда отвечаю, все читаю ))) Стараюсь писать фик побыстрее, понимаю ваше беспокойство, но... не всегда получается... Всех целую! ***5*** Так все и началось – с одного взгляда. Степнов больше не мог спокойно вести уроки в ее классе. Он не мог отвести глаз от светловолосой макушки и все время ждал – ждал, что она посмотрит на него, сверкнет в его сторону изумрудно-зелеными молниями, улыбнется в ответ на его улыбку. Это начинало превращаться в какое-то наваждение; Степнов всерьез обеспокоился и после очередного урока-сеанса ожидания рванул в кабинет истории – искать поддержки и утешения у своего вечно спокойного и всегда логичного приятеля Рассказова. Рассказов на душевные излияния Степнова отреагировал так, как и положено лучшему другу – сначала удивленно вздел брови, потом расхохотался, потом с ухмылкой произнес: «Да ладно?! Не может быть!» А потом, взглянув на утомленное лицо Степнова, на мелко дрожащие руки, которыми Степнов нервно потирал лоб, и встретив полубезумный, горящий каким-то странным, доселе незнакомым Рассказову огнем взгляд приятеля, растерянно развел руками и задумчиво изрек: «Ну и дела…» Все рассуждения об аморальности подобных чувств, поначалу роившиеся в мозгу историка, мигом испарились. Трезвой и ясной головой Рассказов прекрасно понимал, что ничего хорошего – по крайней мере, в глазах общественности – из подобной любви не выйдет. И поэтому Степнова необходимо было срочно отвлечь, отговорить, заставить забыть свою новоявленную пассию. А сердцем – сердцем Рассказов чувствовал, что все отвлечения, отговорки и попытки заставить забыть ни к чему не приведут. Потому что – и это Рассказов тоже чувствовал – была самая что ни на есть настоящая любовь. А Степнов тем временем тихо и надежно сходил с ума. Ему даже начало казаться, что она отвечает ему взаимностью – Боже, какой бред! – так выразительно иногда смотрели ее сногсшибательные зеленые глаза. Но это не могло быть правдой; ведь между ними огромный барьер – и возрастной, и социальный. Это запретная, преступная любовь… И впервые по-настоящему влюбленный мужчина гасил в себе эту любовь, стараясь как можно меньше времени проводить рядом с Кулеминой и даже не подозревая, о чем грезила его пассия. А Ленина жизнь пошла прахом. Она видела: физрук как-то вмиг и бесповоротно изменился. Стал несобранным и непредсказуемым. То был чрезмерно строг, что, наоборот, непривычно добр. Купил себе новый спортивный костюм и принялся аккуратно укладывать кудрявые волосы. А самое главное – явно избегал ее, Лену Кулемину! Правда, иногда Лене казалось, что на уроках физры Степнов только и делает, что следит за ее белобрысой макушкой, а когда их взгляды случайно пересекались, его глаза загорались странным огоньком… Но нет, это не могло быть правдой – ведь он учитель, а она его ученица. Наверное, все дело в том, что Степнов… влюбился! Точно, Виктор Михайлович наконец обзавелся девушкой. На этой мысли кулеминская жизнь покатилась под откос, потеряв всякую цель и смысл. И на баскетбол после уроков она ходить перестала. Степнов медленно чах – как растение, которое не поливают. Злополучная любовь к школьнице Кулеминой никаким образом не хотела исчезать из его измученного сердца. Ему было бы достаточно хотя бы видеть ее – но она перестала ходить на секции по баскетболу, а уроки физры прогуливала при каждом удобном случае. Степнов уже совсем было сник и собрался в бессрочный отпуск, но верный Рассказов решил взять дело в свои руки. План был предельно прост: простодушный, но умный и добрый Рассказов отважился поведать Кулеминой правду. Как говорится, если гора не идет к Магомету, тогда Магомет идет к горе. Он попросил Лену зайти к нему после уроков; девушка молча кивнула. И вот она стоит перед ним – грустная, с опущенными плечами и поникшей головой, с почти потухшими глазами. «Что ему надо?» - устало и раздраженно думает Лена. - Послушай, Лена… - несмело начинает Рассказов и осекается. Нет, не так; тут надо как-то по-другому. Да и вообще – где гарантия, что Степнов потом его не убьет? Может, прикинуться валенком и – ну ее, эту откровенность? А как же Витька? Витька-то у нас… чахнет! - Лена, я хотел поговорить с тобой о Викторе Михайловиче! – выпалил историк одним махом. Ух, первый барьер взят; ему показалось, или она напряглась? - Понимаешь, Лена, дело в том, что… - историк снова запнулся. Ну что, вот так вот взять и сказать, что в нее по уши, до безумия втрескался взрослый дядька?! Рассказов поставил себя на место девушки. Если бы он был Кулеминой, он бы убежал. Надо искать другой выход. - Понимаешь, Лена, Виктор Михайлович обеспокоен тем, что ты забросила баскетбольную секцию и прогуливаешь его уроки, - выкрутился историк. Ему показалось, или она метнула на него какой-то необычно дерзкий взгляд? Нет, ему не показалось. Кулемина резко подняла голову и теперь смотрела на историка своими пронзительно зелеными глазами. - Если Виктор Михайлович так беспокоится, пусть сам со мной поговорит! - смело и неожиданно для самой себя почти крикнула Лена. «Неужели… неужели она тоже?!» - с благоговейным ужасом подумал вдруг историк, отметив смесь горечи, обиды, страха, надежды и чего-то еще в Лениных глазах. И решил рискнуть. - Так о том и речь, Лена! Виктор Михайлович просил передать, что ждет тебя в спортзале. Прямо сейчас, так что давай-ка – мигом! – и с веселой улыбкой он вытолкнул ошалевшую школьницу за дверь. «Ах, так!» - думала Лена, с остервенением чеканя шаг у дверей школьного спортзала. – «Обеспокоен он, значит, да?! Значит, так, да?!» И хотя злится у нее не было ни малейшей причины, она была дико, чрезмерно зла – и эта злость неизвестно на что придавала ей сил и смелости. Она пойдет туда, к нему, прямо сейчас, и все-все выяснит. Чтобы ей больше не казалось, что в его глазах теплится какой-то странный огонек, когда он на нее смотрит. И чтобы он не беспокоился о ее прогулах. Чтобы он вообще о ней не беспокоился, а беспокоился бы лучше о своей девушке, женщине, тетке – кто там у него? Да, и чтобы он вообще не спрашивал, почему она… почему она… - О какой тетке мне надо беспокоиться, Лена? – услышала она рядом с собой ласковый голос. Его голос. Она и не заметила, как вошла в спортзал. Не осознала, что думает уже вслух. Не чувствовала, что по щекам бегут так долго сдерживаемые и выпущенные наконец на волю слезы – слезы о первой, такой сильной и такой запретной любви. Она и не заметила, как ласково он с ней говорил; не помнила его слов; не чувствовала его рук, нежно обнимающих ее за подрагивающие худые плечи; не слышала саму себя, в потоке слез изливающую ему свою душу; не слушала своих признаний; и очнулась только в самом конце, когда он аккуратно и невыносимо ласково отвел с ее лба прядку светлых волос и тихо сказал: «Я тоже люблю тебя, Лена».
попрыгаец: Кхм-кхм... Здравствуйте. Ну, у меня как весна (или почти весна) - так КВМ. Вот только тема с комментариями пропала(( Как восстановить? (если можно, конечно...) Чтобы не перечитывать сначала, краткое содержание: Лена и Виктор разошлись. Лена одна растит малыша Тимофея. Виктор тоже одинок. Оба страдают, тоскуют, но вернуть друг друга не пытаются. Что-то между ними произошло, какая-то крупная ссора по непонятной причине, после которой Степнов ушел. Друзья Лены и Виктора Лера Новикова и Игорь Рассказов пытаются исправить положение. ***6*** «Я тоже люблю тебя, Лена» - как просто все было когда-то! Просто держаться за руки; вместе смотреть, как за окном неуверенно роняет снежинки запоздалый первый снег; в первый раз наряжать вместе елку и рассказывать истории из детства; болеть и пить молоко с медом, заботливо принесенное любимым человеком. Есть тысяча мелочей, которые западают в душу тому, что любит искренне, горячо, всем сердцем. Тысяча мелочей, которые невозможно забыть. Тысяча простых моментов, которые больше никогда не повторятся. «Никогда» - это слово было знакомо Лене Кулеминой слишком хорошо. «Я больше не хочу тебя видеть. Никогда!» - эти слова до сих пор словно огнем горели в ее усталой душе. Лена откинулась на спинку кресла. Нельзя позволять себе расслабиться. Нельзя давать волю эмоциям. Она мама. У нее сын. Она должна быть сильной. Быть сильной. Быть, черт возьми, сильной!!! Душу рвало на части. Как же больно, как же – опять! – больно, и ничего не забылось со временем. Не стало легче. Не прошло, не затянулось, не зарубцевалось. Все так же горят огнем его жестокие слова. Все так же горячими струями катятся по щекам осточертевшие слезы. Все так же одна. Завтра. Послезавтра. Всегда. Пока кормила малыша, пока тетешкала любимую кроху, пока вкладывала в маленькие ручки погремушки – думала. Улыбаясь сыну, снова и снова прокручивала в сознании эту дурацкую историю. Снова и снова, хотя давала себе слово не вспоминать. За ласковыми словами невидимыми темными тенями стояли тяжкие мысли. «Сама виновата. Только я одна. Не объяснила, не нашла в себе сил. Потом не пришла, испугалась. Сама виновата. Только я сама…» Кончился еще один день. Спал малыш, и уже давно погас свет в окнах соседних домов. И все как всегда, и снова туманным, серым облаком маячит впереди это проклятое одинокое завтра. В котором нет Его. В котором Его не будет никогда. «Я тоже люблю тебя, Лена!» - это было, пожалуй, лучшее, что Виктор Степнов когда-либо говорил своей любимой женщине. Своей жене. Своей бывшей жене. Своей бывшей жене, которая предала его. Обманула. Надрезала сердце острым ножом, а потом, когда боль чуть поутихла, снова полоснула по старой ране. И он ушел. Захлопнул дверь в ее жизнь. Ударил, обжег жестокими однозначными словами. «Я не хочу тебя больше видеть. Никогда!!!» В тот момент это казалось единственно правильным решением. И она покорилась. Он действительно больше ее не увидел. Никогда. А душу по-прежнему рвало на части. Падало и билось о фарфоровую белую раковину не весть откуда взявшееся обручальное кольцо. Веером не остывших воспоминаний рассыпались фотографии, вложенные в какую-то книгу. А звук каждого разбитого бокала напоминал звон фужеров на свадьбе. Было все так же больно, и время не лечит. Это как омут, который меня не отпускает. Омут моего прошлого. Омут, в котором я… Степнов не успел додумать мысль о том, чего ему хотелось больше: утонуть или просто вернуться. В дверь позвонили. Уныло поплелся открывать. Наверное, снова Рассказов. Замок. Еще замок. - Лера?! – Степнов аж подпрыгнул на месте от изумления. – Какими судьбами? – попытался выдавить улыбку. Новикова… Лера Новикова… Лучшая подруга Лены Кулеминой. Лучше утонуть, только не возвращаться снова туда. В эту вечную ноющую боль прошлого. Плюнуть на все, утонуть и никогда не видеть опостылевшего одинокого завтра…
попрыгаец: Девушки, есть тема с комментариями. Вот:http://www.kvmfan.forum24.ru/?1-13-0-00000186-000-0-0-1297362135 Заходите! ***7*** Лера была девушкой стремительной. Если уж что решила, то сделает обязательно, причем как можно быстрее. И когда настало «завтра», Лера направилась к Степнову. В конце концов, пора бы ему узнать правду. Новикова решительно переступила порог холостяцкой квартиры, даже не дождавшись приглашения. Вопрос «Лера?!» оставила без внимания. Быстро скинула плащ и резко оглянулась. Так и есть – Степнов стоял, совершенно ошалевший, у приоткрытой двери. - Лера, ты же… вроде… - Да, Виктор Михалыч, в Питере я. Приехала вот в Москву. С вами поговорить. Вы дверь-то закройте хоть. – Новикова кивнула на все еще открытую преграду между квартирой и лестничной площадкой. - А, ну да… - Степнов рассеянно потянул на себя дверную ручку. Жалобно и как-то вопросительно скрипнули петли, словно выражая чувства Виктора. И вспоминать больно – а Лера так напоминала о Ней, - и любопытство разбирает. - Виктор Михалыч… а, да что я! Витя, послушайте, я правда приехала только ради того, чтобы с вами поговорить. Да что вы, в самом деле, как истукан! Где кухня-то у вас? – и Новикова, поправив волосы, оглянулась. - Т-там… - промямлил Степнов, невнятно махнув рукой. Он все еще не мог прийти в себя после неожиданного визита. Но тут же оправился и взял себя в руки. – Прости, Лера. Не ожидал просто. Чаю? – и он провел гостью на кухню. Новикова была девушка не только стремительная, но и внимательная. «Ага, женщиной тут и не пахнет!» - сразу отметила Лера, окинув взглядом небольшую комнатенку с кухонной мебелью и техникой. Ни прихваточек нарядных, ни глянцевых журналов или забытого на столе лака для ногтей, и только одна немытая чашка сиротливо примостилась в раковины. И воздух – сам воздух этой кухни, да и всей квартиры, был пропитан одиночеством. Степнов достал чайные пакетики и две огромных чашки. Лера уселась на единственную в кухне табуретку. Виктор включил чайник и вопросительно повернулся к своей гостье. «Пора!» - подумала Лера и набрала в грудь побольше воздуха. Одной решимостью тут не спасешься. Школьный историк Игорь Ильич Рассказов готовился к уроку. Он подыскивал в сети подходящую картинку турецкого воина башибузука. Рыская мышью по столу и машинально разглядывая турков разного размера и качества, Рассказов напряженно думал. Точнее, он вспоминал – и думал, мог ли он… могли ли они вместе со Степновым ошибиться. Это было пару лет назад. Лена училась, кажется, на втором курсе института. Вот-вот грозила сессия, а Лена никак не могла осилить реферат по истории – руки все не доходили. И Рассказов ничуть не удивился, когда она попросила его принести пару-тройку книжек и вообще помочь. Он ждал ее после занятий, но пришел чуть раньше. И случайно увидел того, чего видеть не должен был. Ни он, ни кто-то другой. Лена вышла из института под руку с высоким и красивым парнем. «Приятель», - спокойно отметил про себя Рассказов. Парень ласково приобнял Лену за талию. «Приятель?» - насторожился Рассказов. Лена замедлила шаг, и парень остановился; она обнимала его за шею. «Приятель…» - мрачно подумал Рассказов, попутно решая вопрос о том, стоит ли рассказывать об увиденном Виктору. И когда он решил не говорить, Лена приподнялась на носочки и поцеловала своего спутника. В губы. Теперь Рассказов не знал, что ему и думать. Будучи человеком умным и добрым, Игорь Ильич решил не рисковать и Степнову ни о чем не докладывать. А вот с Леной поговорить. Отдал книжки, расспросил про реферат, дал пару дельных советов по содержанию. Долго мялся, не зная, как начать. И наконец сдавленно выдавил: «Лена, скажи честно, у тебя… другой?»
попрыгаец: мало, но по делу)) ***8*** В первый раз это случилось, когда Лена училась на втором курсе института. Было непросто; нужно было учиться, нужно было работать, нужно было, наконец, соответствовать своему статусу – статусу жены. Жены человека, любимого много лет – Виктора Михайловича Степнова. А хотелось веселиться, не спать до утра, застрять в клубе, пропустить последний поезд в метро… Но это было невозможно. Он контролировал каждый ее шаг. Из тотального счастья ее собственная любовь стала ее наваждением. Он хотел быть с ней – быть с ней всегда. Его любовь словно тисками давила на грудь, не давая роздыха. Он хотел ее – он хотел ее всегда. Но его ласки теперь казались слишком жадными. Он любил ее, и она об этом знала. Не знала Лена только одного: как сделать так, чтобы его любовь вновь начала дарить ей чувство неземного блаженства. И способ нашелся. Способ был весьма недурен собой. Темноволос и статен. Речист и обходителен. И довольно щедр на ухаживания и комплименты. И снова родилось это чувство полета – как же Лена по нему скучала! – и опять запорхали бабочки в животе. Началась влюбленность, легкая, как перышко, нежная и ласковая, как первое прикосновение, робкая и оттого еще более притягательная. Все было невинно; обходились проулками да поцелуями. Но Лена понимала: так долго продолжаться не может. Как назло, на подходе была сессия. Вот еще один зачет, и она поговорит со Степновым. Еще один доклад, и сегодня-то уж точно. Вот встретится с Рассказовым, заберет книжки – и бегом домой, пора уже как-то разрулить ситуацию. «Лена, скажи честно, у тебя… другой?» - слова бывшего историка были, как укол. Отрезвляющая инъекция. Увидела себя со стороны: у нее другой. Другой, не тот, не любимый. Чужой. Передумала. Отпустила Рассказова, ничего не ответив, позвонила тому, другому; сказала, как отрезала: «Извини, ничего не получится. Я виновата. Друзья?» Усмехнулась молчанию на другом конце разговора. Тихо вошла в их общую со Степновым квартиру, скинула сапоги и, не снимая осеннего пальто, мышкой скользнула в комнату. Он не ждал ее так рано. Удивленно глянул через плечо, улыбнулся, прошептал теплое «Лена..?» И вот он уже перебирает окоченевшие на осеннем холоде пальцы, нежно скидывает с плеч пальто, вдыхает запах ее волос, пропитанных сентябрьской влагой и ароматом желтых листьев. А она слушает себя и с замиранием ждет – ждет чувства полета и трепыхания бабочек в животе. И все приходит. И Лена понимает, что счастлива. Но жизнь хитра на выдумки, и любой полет оканчивается посадкой. Виктор по-прежнему хотел привязать к себе молодую супругу, она по-прежнему мечтала летать. Еще три года любви и ссор, непонимания и ласки, страсти и холода в глазах. Еще три года самой обыкновенной, такой противоречивой и такой непростой жизни. - Витя, ну пойми, там будет вся – вся! – наша группа. Почему я не могу пойти? Ведь мы же закончили институт! – Лена упрашивала мужа отпустить ее на выпускную студенческую вечеринку. Степнов был непреклонен. - Послушай, Лена, мы уже тысячу раз это обсуждали. Я сказал – нет, значит – нет! - Ну Витя-а-а… ну пожалуйста! – Лена чувствовала себя пятилетним ребенком, которому хочется мороженного. И все бы ничего, только вот ей далеко не пять лет. И все это начинало уже порядком надоедать. - Лена, все. Я сказал – нет. Давай-ка лучше сообрази, чего в магазине надо, а то холодильник пустой почти. И тут Лену прорвало. Выстроенная несколько лет назад плотина треснула, как соломинка – не осталось и следа. Все, что копилось, выплеснулось на свободу: гнев и горечь об упущенном времени, сожаление и вместе с тем осознание невозможности не быть с ним, не любить, уйти. Она что-то кричала о том, что он деспот, что молодости больше нет, что она любит его одури, что останется с ним, но ТАК больше не может. Он поймал ее руки, замахнувшиеся в бессильном ударе, и увидел себя со стороны. Взрослый, почти старый мужик, рядом – молодая девушка, за ними – дверь с двумя замками и засовом. Усмехнулся сам себе. «Прости меня, - выдохнул в светлую макушку. – Я был не прав. Иди, конечно, иди. Только позвони мне, чтобы встретил вечером». И она ушла. Нарядная, молодая, красивая, вся жизнь впереди. А он – он остался. И никто не знал, что завтра будет наоборот. Он уйдет, оставив ее. Оставив навсегда. Но это будет только завтра.
попрыгаец: ой, девчонки, что-то тут все так закрутилось! Герои мои с ума посходили совсем, творят, что хотят... Только не бейте меня сразу. Я уж даже и не знаю, ЧЕМ ВСЕ ЭТО КОНЧИТСЯ?!?! (п.с. совсем не помню, что я придумывала, когда начинала фанфик писать. Вот и придумывается... по ходу пьесы ) ***9*** Вечеринка была отменная. Новенькие дипломы благоразумно спрятали в полиэтиленовый пакет и – на вешалку, чтобы не забыть, не залить, не порвать. Кто был на студенческих гулянках, тот знает – эту стихию не удержать. Было много веселья, народу, выпивки и танцев. Были парни и девчонки. Пахло молодостью и безрассудством, с легкой примесью табака и секса. Телефонов никто не слышал, а часов просто не замечали. Лене было весело, даже как-то слишком весело. Почему-то казалось, что эта тусовка – последняя, на которой ей суждено побывать. Лезли мысли о ребенке. Непрошенные мысли о нежеланном пока малыше. - Лена, а роди мне сына! – Степнов ласково гладил расслабленную жену по плечу. В этот раз секс удался, и Степнов чувствовал, что сейчас – самый подходящий момент для того, чтобы озвучить свои сокровенные желания. Самые сокровенные. Мечты о розовощеком малыше. Лена что-то невнятно промурлыкала в ответ. - Лена! – Виктор тормошил жену. – Не, ну правда, ну давай, а? - Слушай, Степнов, - Лена нехотя повернулась к мужу. – Во-первых, с чего ты взял, что я рожу именно сына? Может, это будет девочка, а? – Степнов расплылся в мечтательной улыбке. – А во-вторых, с чего ты взял, что я вообще этого хочу? – И почувствовав, как напрягся мужчина, смягчила тон. – Нет, Витя, я не говорю, что я вообще этого не хочу. Просто пока я, правда, не думала о ребенке. Дай хоть институт закончить! - Так у тебя ведь выпускной через неделю! Уже диплом защитила даже! – от искреннего возмущения Степнов даже сел в кровати. – Чего ждать-то еще? – И он вопросительно уставился на жену. - Вот получу диплом, тогда и поговорим! – Весело улыбнулась Лена и кинулась в мужа подушкой. – А сейчас – спать! – и она бухнулась на кровать, не заметив, как Степнов тихо и радостно чему-то усмехнулся. Этот разговор недельной давности не давал Лене покоя. И пока вокруг надрывались колонки, а подвыпившая студенческая братия валилась друг на друга в попытке организовать игру в «ручеек», Елена Степнова вдруг представила себе, как возвращается домой, и с порога попадает в цепкие мужнины руки. Потом задержка. А потом – понеслась: ни спорта тебе (Степнов же и не разрешит!), ни работы. Потом роды. Пугающий момент, его опустим. А потом – потом вообще ужас. Не спать, кормить, стирать – ладно, стирает машинка, но сам факт! – играть, гулять. А работа? А карьера? А..? Надо подождать. Надо как-то этот момент отсрочить. Для начала – нельзя являться вечером домой. Да. Еще бокальчик шампанского? Да, пожалуй. Серега, ты? С тобой на брудершафт?! Ха-ха, а давай! Не, ну, знаешь ли, это уж слишком. Могу так просто, в губки – чмок! Да, слушай, не сложилось у нас с тобой, ну, прости. Да три года же прошло уже! Да ладно?! Да не заливай. Нет, не поверю. Да ничего ты не тосковал – вон от девчонок-то вечно отбоя нету! Ладно, замяли. Не, не умею. Ну, ладно уговорил – потанцуем. Ммм, моя любимая песня! Эх, жалко, кончилась. Еще шампанского? Да у меня уже голова кружится, смотри, сейчас упаду! Ты меня держишь? Поймаешь? Ладно, давай! Еще? Давай! И у тебя кружится? И у меня кружится… кружится… кружится… еще… еще… еще… давай… давай… давай… Лена не помнила, почему не пошла домой. Голова болела. В телефоне села батарейка. Было… а сколько, кстати, было времени? Наверное, было уже утро. Или нет, была еще ночь… Как же нещадно трещит голова. Быстрый взгляд в окно. Почти светло. Наверное, часов шесть. Или уже семь? А может, и все восемь? Сползла с кровати (с кровати?! Откуда здесь кровать?!). Выскользнула из комнаты. Ага, квартира та же. Народ разошелся. Хозяин храпит на диване. О, что же было? Это от шампанского такой эффект?! Да чтобы еще раз… Дурак какой-то телефон забыл. Сережкин, кажется. Сережкин… Сережка… Серега… И все встало на свои места. Вмиг отрезвела и залилась ярко-красным. Боже! Спьяну… С ним… Хорошо хоть не с первым попавшимся… Она, Лена Ку… Стоп! Лена Степнова! Степнов! Провалиться сквозь землю. Нет, не так. Умереть. Умереть и больше никогда не появляться. Никогда. Не. Появляться. Глухой удар кулаком в стену. Жива. Все еще здесь. Зачем? Игорь Рассказов не выспался. У соседей всю ночь орала музыка, а ему, между прочим, завтра с утра пораньше в школу – на последний педсовет перед двухмесячным отпуском. И черт бы побрал этих студентов! Почти восемь утра уже, ан нет, кто-то вздумал кулаками в стену лепить! Сил нет, решил Рассказов, все равно не усну. Пойду к Степнову – во сколько он там бегает? И, натянув спортивные штаны и футболку, Рассказов вышел на площадку. И обомлел. - Лена, подожди! Лена, давай поговорим! - Пусти! Сережа, пусти меня! Я… я… прости, что так вышло все! Я сама виновата, я не хотела. Или нет, блин, все шампанское, сама не понимала, что делаю… Да пусти же, кому говорят! - Степнова, стой! Не надо мне заливать – не хотела она! Я помню, как ты не хотела! – и снова ее щеки залил пунцово-красный. Как же стыдно! Умереть. – А может, повторим? – и наглая ухмылка на губах. Бежать. Срочно, пока никто еще не проснулся и ничего не понял. Кроссовки, куртка, сумка на плечо. Дверь из квартиры. Он не пускает, держит за руку, хватает за талию. Уже на площадке. - Степнова, я знаю, ты меня любишь! Меня! И эта ночь тому доказательство! – он грубо держит ее за талию, разворачивает к себе, впивается в губы. Напротив щелкает дверной замок. Лена вырывается, оборачивается, и… земля уходит из-под ног. - Игорь Ильич, пожалуйста… Я все объясню вам… завтра! Два пролета вниз. Это конец. Конец! Конец… жду на овощебазеhttp://www.kvmfan.forum24.ru/?1-13-0-00000186-000-0-0
попрыгаец: ***10*** Нужно было подумать. Но подумать было катастрофически некогда, потому что надо было пулей лететь домой, пока Степнов не поднял на ноги всю милицию и пару поисковых отрядов с собаками. Если уже не поднял. Но как – как? – смотреть ему в глаза? И еще Рассказов. И что он вообще там делал? Он же вроде в другом доме живет… И она шла, шла вперед и вперед, шла по дороге ошибок – своих и чужих, роковых и не очень, явных и скрытых. И не боясь оступиться, она твердо шагала вперед. Что-то было внутри такого, что не давало права сойти с однажды выбранного пути. Быть может, это любовь? И Лена дошла до дома. Снова два пролета, только теперь уже вверх. Прислушалась – в квартире тихо. Пара оборотов ключа, и она дома. Стараясь не шуметь, снимает куртку и развязывает шнурки. Шаги? Поднимает голову. На нем нет лица. В руке телефонная трубка. Не отводя взгляда, Виктор смотрит на Лену, подносит телефон к губам и очень тихо, но оттого не менее отчетливо говорит: «Игорь, я тебе перезвоню». А дальше все как в тумане. По-прежнему раскалывается голова, ломит все тело, а лицо то заливает краска, то, словно саваном, застилает бледность. И нет ни в одном языке мира таких слов, которыми можно описать, что творится в душе. Неотвратимый разговор висит дамокловым мечом. Не встать, не поранившись. А вставать нужно, как бы ни было больно. - Витя, прости… - Лена, это глупо. К чему слова? Мне все ясно. - Витя, я была сама не своя, я не понимала, что делаю… Витя, пожалуйста… - Боже, Лена! Лена! – пальцы впиваются в голову. Кажется, от боли сейчас разорвет на куски. Впрочем, ему уже все равно. – Скажи мне только, почему? Почему ты не сказала мне сразу?! Удивленно поднимает на мужа глаза. Вместо голубых озер – темные омуты горя. Она не понимает. - Не сказала сразу что? - Лена, это просто смешно. Не дури. Мне Игорь все рассказал. И тут она вспоминает сдавленное «Лена, скажи честно, у тебя… другой?» Ведь она тогда ничего не ответила, перевела разговор на другую тему, и значит Рассказов… а сегодня утром… Теперь картина полна. А значит, все еще можно спасти! В глазах мелькает надежда. - Витя, он все не правильно понял! Он… - и тут же умолкает, видя, как в бессильной злобе сжимаются кулаки любимого мужчины. - Неправильно понял что?! – он чувствует, что сейчас сорвется. И собрав всю силу, продолжает. – Что ты три года – три года, Лена!!! – крутила мной, как игрушкой? Обвела вокруг пальца?! Обжималась со своим однокурсником, или кто он там? Из нашей постели ходила к нему? Где вы виделись? Наверное, у него. Ты грела его постель, пока остывала наша. – От боли опускаются руки. Есть силы только шептать. – Лена… Лена… моя девочка… моя жена… Ее охватывает злоба – все Рассказов! Какое, черт возьми, он имеет право?! И уже сама не может остановиться, только двигается ближе к мужу и, обдавая горячим дыханием, шипит: «Что Рассказов тебе наплел?» И он не выдерживает, срывается. Нервы на пределе. Вскакивает, снова руки в волосах, горящие глаза. - Наплел?! Рассказов мне наплел? Если хочешь знать, он мне вообще ничего не говорил! Почти. Я сам все понял! Тебя не было. В полночь, в час, в два, в три! Я чуть с ума не сошел. Не знал, кому и позвонить. Тут вспомнил, что недавно Рассказов говорил мне, что переехал, даже адрес называл. Мне тогда название улицы показалось знакомым. Это как раз тот дом, где этот ваш… ну, у кого вы там собирались… Толик или как его… в общем, Рассказов в одном с ним доме живет. Я все хотел переспросить у тебя, да как-то забывал. А теперь вспомнил сразу, и позвонил Игорю. А он такой ошалевший: «Да, говорит, видел. Только что на площадке на лестничной. Витя, все нормально, да?» И какой-то он был взвинченный, нервный. Я испугался; подумал, с тобой что-то. Насел на него, орал в телефонную трубку. А он мне: «Да нет, цела твоя Лена, и даже вполне счастлива. Кажется…» И саркастически так усмехнулся. И вдруг выпалил на одном дыхании: «Целовалась только что с парнем каким-то!» И тут же умолк. А потом стал тихо-тихо извиняться и наконец признался, что он вас вместе еще три года назад видел. Ну а остальное и так ясно стало… - и мужчина обессилено замолчал, опустившись на пол. Лена встала, присела рядом с мужем, взяла любимое лицо холодными ладонями. - Витя, все не так. Ты не так понял. Ничего не было… Эти три года я была с тобой, только с тобой! Ты слышишь? Знаешь, поначалу… Но он не дал ей договорить. Резко отнял от лица ее руки. Глаза пустые, холодные. И рвется хрип из груди: «Я не верю тебе, Лена. Я тебе не верю». Он больше ничего не говорит. Лучше бы он кричал и орал, сложил бы на нее все маты, пусть бы даже ударил. Но Степнов молчит. Он только смотрит с недоумением, и взглядом словно тихо спрашивает: «Лена, почему? Скажи мне, почему?» Она не знает, что сказать. Ей кажется, что ничего уже не поправить, и почему-то опускаются руки. Уходит из-под ног та прямая, однажды выбранная дорога, и вокруг – только ошибки, ошибки, ошибки… И некуда ступить, чтобы не оступиться и не упасть. Слишком много пролегло между ними за эти годы. Она устала, бесконечно устала от калейдоскопа чувств и эмоций, от беспрерывной смены картинки – от ненависти до страсти, до любви до горечи, от встречи до расставания и обратно. Устала от смятых простыней и необходимости объяснять, говорить, обсуждать. Устала от немытой посуды и вечного «Нам надо поговорить». От него и от самой себя. Забыться, заснуть, закрыть глаза и на секунду – всего лишь на миг! – оказаться свободной. Чтобы ушли эти мысли о завтра. О том неминуемом дне, который все равно настанет, и принесет с собой необходимость думать, решать, действовать. Это в романах выясняют отношения за один разговор, бьют посуду, а потом обнимаются и занимаются сексом. В ее жизни все иначе. Просто нет сил. Он не верит. Значит, так было надо. Значит, ее судьба – вовсе не их судьба. Он уже собирает вещи. Как же тяжело! Рубить канаты и жечь пресловутые мосты, которые так долго натягивали, тянули и строили – кто это придумал? Кто, скажите мне, придумал эту жгучую, опаляющую любовь и эту адскую, нестерпимую боль, что так часто идет с нею рядом? И почему всегда вот так: если счастье поднимает до небес, то потом обязательно падаешь? Почему нельзя задержаться там, наверху, и переждав ураган эйфории, сидеть на облаке и болтать босыми ногами? И он уходит. Не сказав ни слова, только побросав свои вещи в пару спортивных сумок. Кладет на стол ключи и смотрит на нее в последний раз. Лена стоит ни жива ни мертва. Подкашиваются ноги. Его последние слова - словно бичом по оголенному нерву: "Я не хочу тебя больше видеть. Никогда!" Хлопает входная дверь; и на выдохе ее последние слова: «Завтра, Витя… Я все могла бы тебе объяснить завтра…»
попрыгаец: ***11*** Мы оставили школьного историка Игоря Ильича Рассказова за поиском картинок с турецкими воинами башибузуками для очередного урока. Поиск, как почти все действия Игоря Ильича, сопровождался тяжкими воспоминаниями и стотысячными сомнениями на тему: «А что если…?» Бедный Рассказов, как он жалел, что ляпнул тогда в телефонную трубку пару необдуманных фраз! Был в шоке, не разобрался, не подумал – и сломал чужие жизни! Он помнил, как звонко шлепнулись об пол его квартиры две спортивные сумки его лучшего друга Виктора Степнова. Как тот сидел, недвижимый, окаменевший, запустив побелевшие от напряжения пальцы в черную шевелюру. Как смотрел на него, Рассказова, уставший, измученный, и только спрашивал: «Почему, Игорь, почему?» И десятки, сотни разговоров, в которых Степнов повторял одно и то же: «Я бы все мог простить. Даже эту чертову пьяную ночь и измену. Я бы ее убил, наверное, но потом бы простил. Но три года, Игорь, три года! Три года искусной лжи и притворства! Сил нет, Игорь, даже убить ее – сил нет. Не то, что простить» И каждый раз Рассказов с ужасом понимал, на какую страшную догадку он обрек Степнова своими словами. Своими необдуманными и, возможно, далеко не верными словами. Потом Рассказов боялся, что Степнов что-нибудь этакое выкинет. Ну, скажем, запой, или мордобитие. Но Степнов словно отгородился от всего мира непробиваемой стеной. Не реагировал на предложения поговорить с Леной; он вообще не хотел ничего о ней знать. Рассказов удивлялся железной степновской выдержке. Правда, он не знал, какой болью отдавался в сердце Виктора стук обручального кольца, невесть откуда падавшего в белую раковину. Не знал того, что Виктор пытался забыться в объятиях многих женщин – пытался, но так и не смог. Не видел Рассказов и того, как робко Виктор сминал в руках случайно затесавшуюся среди его вещей простую белую женскую футболку. Как вглядывался в лица прохожих, ища в толпе родное, знакомое, любимое лицо. И как однажды покатилась по щеке нежданная, непрошенная слеза – как воспоминание об одной только возможности счастья, которое могло бы ждать по-настоящему любивших. Всего этого Рассказов не знал, но чувствовал: Степнову плохо. И он, Рассказов, частично в этом виноват. Молодой специалист Сергей, уже и думать забыл про эту глупую историю. Дело было около года назад, отмечали окончание института. Ясное дело, перебрали все немного. И даже она. О, как же он заполучить в свою коллекцию эту девушку! Да вот только Лена Степнова была абсолютно неприступна. Он начал ухаживать – аккуратно, галантно, изыскано; и казалось, лед тронулся. Ан нет; неожиданный звонок и совершенно дурацкое предложение остаться друзьями. Он, конечно, знал, что у Лены есть законный супруг; но этот факт, пожалуй, еще больше раззадоривал. Чем меньше внимания уделяла ему госпожа Степнова, тем больше ему хотелось, чтобы она таки стала одной из его женщин. И наконец шанс представился! Три года спустя, на той самой пьянке. Надо сказать, шанс великолепный, каким грех было не воспользоваться. Жаль только, что та ночь так ничем и не кончилась. Осталось просто забыть. И он бы не вспоминал, если б вдруг – как снег на голову, ей Богу! – на пороге его квартиры не нарисовался какой-то странный мужик. Мужик был вежливый, сразу представился. Лицо его почему-то казалось знакомым. Нерешительно потоптался в коридоре, поправил очки на переносице и несколько смущенно попросил разрешения поговорить о давнем, но очень важном деле. Пришлось звать гостя на кухню. Усевшись на табуретку, гость несколько смущенно снова поправил очки на переносице и, немного помедлив, спросил: - Скажите, Сергей, а вы знакомы с Еленой Степновой? - Ну да, она ведь моя однокашница – мы на одном курсе учились в институте. – Парень все еще не мог понять, чего этому непонятному мужику от него нужно. – Правда, я не видел ее давно очень. - Сергей, Вы простите меня, пожалуйста… - мужик явно чего-то сильно стеснялся. – Не сочтите мой вопрос некорректным. Просто это дело касается моих близких друзей, и мне очень важно знать правду, – и он снова поправил очки на переносице. - Да пожалуйста, что мне сложно, что ли? – парню уже начинала надоедать эта тягомотина. Реально странный мужик. Какой-то левый. - Ну ладно… Скажите, а вы с Леной долго встречались? – и мужик уставился на опешившего Сергея. - С Леной-то? Да нет, пару месяцев буквально. Да это вообще сто лет назад было, еще на втором курсе! Мы расстались быстро, причем не по моей инициативе. А вам-то зачем? Мужик казался совершенно обалдевшим. На его лице отразились одновременно облечение и… отчаяние, что ли. Какое-то беспросветное отчаяние и горечь. - Как два месяца? – тихо переспросил очкастый. – А как же… ммм… та ночь, когда вы отмечали выпускной… у вас ведь… вы ведь с ней… спали? Не, ну во дает! Хорошенькое дело, однако! И откуда ж он взялся с такими вопросами? И что ответить? Правду? Или соврать? Перед глазами – воспоминания о той ночи; как фотовспышки – резкая череда бьющего по глазам света. Вот она сидит, задумавшись, в уголке, что-то потягивая из высокого бокала через трубочку. Вот он рядом с ней, присел на ручку кресла. Хлопок пробки от шампанского. Звон бокалов. Ее легкие волосы скользят по его щеке – они пьют на брудершафт, она смеется. Такая соблазнительная. И все рано не его. Вот он приглашает ее танцевать. Она мнется, но все же соглашается. Она уже весьма и весьма пьяна. Вот он, его шанс! Чужая спальня. Застеленная старомодным покрывалом кровать. Ее пьяный хохот. Его ласки. Она отвечает. Наконец-то она станет его женщиной! Рывком снимает футболку, стягивает джинсы. Она снова хохочет. Хохочет и говорит, что все вокруг кружится. Как… как… вертолет! Пальчиком тычет в люстру: «Смотри, - заикаясь от смеха, - смотри, Серега, - пропеллер!» А он не может остановиться. Наклоняется над ней, проводит рукой по щеке, целует шею. Шепчет: «Давай!» Лена перестает смеяться. Все как в тумане. Она выгибается ему на встречу, обнимает за талию. «Давай, - шепчет в ответ, - давай, давай…» Он снова целует ее шею, грудь, спускается ниже… Она мягко его отстраняет. Ее приглушенный шепот: «Не надо…» Ему кажется, что он ослышался. Он возвращается к ее губам. Она чуть слышно выдыхает: «Витя…». Глаза закрыты. Он слышит ее дыхание. Елена Степнова крепко пьяна. Она спит. И что теперь ему рассказать, этому очкастому в развеселой футболке? Он смотрит на Сергея напряженно. Видно, все это ему и вправду важно. А, да черт с ним! Смыл ему врать-то? - Да нет, не было ничего. Она такая была… в общем, перебрала сильно – какой тут секс! – честно признался парень. И удивился реакции своего слушателя: теперь тот казался совсем потерянным. - А зачем же ты тогда утром ей ночь припоминал? – уточнил слушатель. - Ну вы даете! – искренне выпалил Серега. – Вы-то откуда знаете? – И тут он вспомнил. Вспомнил, как Лена бежит вниз по лестнице, а на него во все глаза ошалело таращится Толиков сосед по лестнице в трениках и мятой футболке. Этот самый очкастый мужик. Надо уточнить. – Погодите, это вы, что ли, Толика сосед? Который ни свет, ни заря на площадку высунулся, да? - А, вспомнил, значит! – и мужик снова – зачем он это делает? – поправляет чертовы очки. – Так для чего те слова? - Да так просто. Со злости, - что-то подсказывает Сергею, что лучше сказать все как есть. – Обломала она меня, я и разозлился. Пусть, думаю, запарится – она ведь наверняка не вспомнит ни фига. Я жалел потом даже, что так сказал. У нее же муж все-таки, вдруг поссорились? - Да уж, поссорились, - пробубнил себе под нос Серегин собеседник. – Ну, спасибо тебе за правду! – он пожал парню руку. – Ты мне, честно, очень помог! Я пойду. И, захлопнув дверь, Игорь Ильич Рассказов задумчиво зашагал вниз по лестнице. комменты тут
полная версия страницы