Форум » Зарисовки » Автор: мисс марпл. Рассказы » Ответить
Автор: мисс марпл. Рассказы
мисс марпл: Всем огромный привет... "Никогда не говори никогда" - это стало моим кредо
Ответов - 4
мисс марпл: Автор: мисс марпл Название: Трамвай Рейтинг: PG-13 Жанр: Angst Размер: мини Статус: закончен Выражаю огромную благодарность Кристине rozmarin за оперативную премодерацию) - Кристинка, миллион тебе Посвящается ушедшим ребятам из ХК «Локомотив». Вы навсегда останетесь в нашей памяти. Планета голубая, прощай, Я улетаю… пока. Пока… (из репертуара гр. «Звери») I. Каждый раз, когда я вспоминаю этот сон, меня охватывает дрожь. Противные липкие мурашки ползут по рукам, волоски на коже становятся дыбом, а сердце охватывает неконтролируемый ужас. Чем чаще человек задумывается о смысле собственной жизни, тем больше он уходит в себя. И вопросов не становится меньше: к чему все это было? Все ли предопределено? Справедлива ли судьба (Бог, Природа и иже с ними)? Часто ли сбываются предназначения и существуют ли они вообще? …Ничто не предвещало беды: обычное январское утро, ослепительно чистый сверкающий снег, пронзительное голубое небо. Гул автобусного мотора чуть портил идиллию морозного дня, но и толкаться на улице никто не хотел: минус двадцать за окнами, а в салоне тепло и уютно. Страшно было лишь в самом начале, когда мы проехали первые метры речного льда, а потом я немного расслабилась. В самом деле, чего бояться? Лед на реке промерз почти до дна, декабрьские морозы потрудились на славу. Самое страшное, что могло случиться, – это то, что машина уйдет под лед. Однако, даже в этом случае был приличный шанс, что автобус не затонет: глубина речушки каких-то полтора метра, не утонем… В худшем случае намокнем. Дурацкие мысли о предстоящем конце преследуют меня почти всегда: наш мир полон всяких опасностей. Каждый день падают самолеты, тонут корабли, люди выпадают из окон. А если сидеть дома, закрывшись на все замки, то происходят взрывы бытового газа или обрушение верхних этажей вследствие обветшалости зданий. Плюс ко всему непрекращающаяся террористическая угроза, о коей напоминают на каждом столбе в метро и переходах, стройки, мимо которых страшно проходить... Люди гибнут ни за что. Как будто кто-то сверху непреклонной рукой решает, что на земле стало слишком много жителей, и безжалостно их отсеивает… Занятая такими невеселыми мыслями, я и не заметила, что мы почти проехали так страшивший меня участок маршрута. До берега осталось совсем немного: еще пара минут, и мы почти на месте… Но, как водится во всех страшных снах, лед треснул и машина встала. Водитель принялся отчаянно буксовать, однако каждый поворот колеса лишь способствовал скорейшему погружению в воду… В воздух взметнулись тысячи осколков и брызги холодной воды, в салоне началась паника. Люди выпрыгивали из окон, хватали пожитки, торопились выйти сквозь открытые двери автобуса… Я совсем не помнила, как оказалась на берегу. Какой-то человек с силой дернул меня за руку и помог добраться до твердой земли. Кучка спасшихся людей, дрожа от холода, в растерянности стояла посреди поля. Небольшая деревенька, видневшаяся вдали, не давала никакой надежды, а наш недавний приют – автобус – доживал свои последние минуты. Его покореженное тело мерно погружалось в воду, и сейчас от него остался лишь нос и наполовину затонувшая дверь. Остальная часть машины уже ушла под воду. Договорившись держаться вместе, мы (спасшиеся) двинулись в сторону деревни. Холод не ощущался, но страх смерти теперь надолго поселился в моей голове: я немыслимым образом понимала, что в следующий раз убежать или обмануть судьбу мне не удастся. Рядом со мной шел погруженный в свои мысли парень. Его румяное от мороза лицо располагало, и я осмелела: - Это ты меня спас? Парень замялся. Почему-то пряча глаза, он произнес: - Да, я. – потом, набравшись смелости, едва слышно пробормотал: - Прости. - Спасибо, - мне действительно хотелось отблагодарить его. Пусть я не успела совершить ничего выдающегося, пусть моя жизнь не представляет интереса ни для кого, кроме меня… Пусть. Но у меня есть я – и это уже немало… Простой благодарности, пожалуй, будет мало. - Куда мы идем, не знаешь? – мне было страшно одной. За разговором создавалась иллюзия спокойствия, и я не хотела упускать такую возможность. - На трамвай. - Шутишь? Парень странно улыбнулся. Потом, грустно сузив глаза, сказал: - Нет. За нами сейчас приедут. Замерзла? Пошли, сейчас согреемся. Через некоторое время я в изумлении застыла: перед нами и вправду стоял трамвай: новенький, блестящий, с мягкими сидениями и тонированными окнами. В дверях стояла приветливая кондукторша и звонким мелодичным голосом приглашала в салон. Толпа рассеялась: кто-то побежал занимать места, а кое-кто остался стоять на месте. Я оказалась в самой середине, и в растерянности смотрела на своего спасителя. - Ну, что стоишь? Пойдем, пойдем. Там тепло. В салоне трамвая на самом деле было тепло. Заняв место у окна и в блаженстве вытянув ноги, я смотрела за стекло. Удивительным было то, что трамвай не набился битком – не было занято и трети мест, почти все спасшиеся остались там, на улице. В салоне же находилось около десяти человек, не считая водителя и кондуктора. Мой недавний знакомый сел в конце вагона и, прислонив голову к окну, прикрыл глаза. Я осталась одна. II. - Вагон идет до конечной, не останавливаясь ни на одной остановке. К услугам пассажиров горячие чай и кофе, а также MP-3 плееры и свежая периодическая печать. – Чистый голос, доносящийся из динамиков громкоговорителя, убеждал расслабиться. Я немнго успокоилась и огляделась. Через проход справа от меня устроилась пожилая пара: приятная интеллигентная блондинка в ярком синем пальто и накинутом на плечи шелковом платке и ее спутник – седовласый мужчина в отлично сшитой дубленке и кожаной кепке с козырьком. Еще двое расположились спереди – тоненькая девушка в джинсах и парень в фирменном пуховике. Они хихикали, негромко переговариваясь при этом. Кондуктор ходила между рядами и продавала билеты. Осознав вдруг, что у меня нет денег, я стыдливо отвернулась к окну: терпеть не могу подобные ситуации. Девушка в форменном жилете ободряюще улыбнулась и негромко пропела: - Не волнуйтесь, за вас заплачено. - А долго ехать еще? – до меня стала доходить абсурдность ситуации, и я снова начала нервничать. - Пару часов. Отдохните пока. Я вновь отвернулась к окну. Пейзаж сменился: вместо унылых полей с высоковольтными столбами за стеклом теперь мелькали городские проспекты и дома. Жизнь здесь вовсю кипела: люди смеялись, грустили, любили… Недалеко горел и переливался огнями кинотеатр, а на остановке целовалась парочка влюбленных. Все это великолепие проходило мимо, и мне вдруг нестерпимо захотелось выйти. - Простите. Простите! – окликнула я кондуктора. – Мне нужно выйти! Она с улыбкой покачала головой: - Трамвай идет до конечной, без остановок. - Но мне очень надо! - К сожалению, правила обязывают… Мы можем только подсадить людей, но выпускать их до конечной остановки категорически запрещено. В подтверждение слов сотрудницы трамвая в дверь трамвая впрыгнул молодой человек лет двадцати пяти. Вагон, чуть дрогнув, погнал дальше. Весь вид нового пассажира говорил о том, что он страшно торопится: взъерошенные волосы, внимательный взгляд и чуть подрагивающие руки парня выдавали его внутреннее волнение. - До площади едете? – его громкий голос оживил сонную атмосферу трамвая. Кондукторша, приветливо улыбнувшись, безмолвно указала ему на свободное место. Мне захотелось крикнуть, что он зря сюда залез, что ни до какой площади ему теперь не доехать, и я уже открыла рот, чтобы это сделать… Но тут до меня дошло нечто, что повергло в ужас. В панике оглядевшись по сторонам, я схватилась за ручку сиденья, стоявшего впереди меня: и милая интеллигентная пара, и тот спаситель, что втолкнул меня сюда, и парень с девушкой, и кондуктор, и, главное, водитель – все уже, увы, не живые люди… Я оказалась здесь по ошибке, по какой-то нелепой дурацкой ошибке, но мне уже никогда не выбраться из этой адской машины. От людей, которые сидели вокруг меня, исходила атмосфера холода и пустоты, и лишь недавний парень, который торопился, светился жизненной энергией. Поняв, что еще чуть-чуть, и он тоже умрет, я, не мешкая, подобралась к нему. - Нам надо вылезти. - Что? – парень удивленно смотрел на меня. - Нам надо вылезти. Посмотри вокруг. Он осмотрелся. Через пару мгновений я заметила перемены в его настроении: растерянность сменило недоумение, а на смену ему пришел нечем неприкрытый страх. - Ты тоже уже умерла? - Нет. Не хочу. Хочу выйти. Он колебался недолго. Рывком вскочив с места, парень схватил меня за локоть: - Пойдем. III. - Нам надо выйти. Водитель трамвая в аккуратной пилотке и форменном пиджаке недоуменно смотрела на нас. Я старалась не думать о том, что она уже не живая, а, главное, о том, куда она нас везет. Задачей номер один стало осуществление нашего безумного плана: выйти из трамвая во что бы то ни стало. Что мы будем делать потом – вопрос другой, но сейчас нужно непременно отсюда выбраться… - Нельзя. - Нам надо выйти, - парень убежденно говорил, крепко сжимая мои пальцы в своей горячей ладони, - понимаете, мы здесь по ошибке. - Да? – вагоновожатая с интересом посмотрела на моего спутника. – Вы уверены? - Конечно. Сами посмотрите. Водитель огляделась. Потом ее взгляд снова остановился на парне: - Я не могу вас выпустить отсюда просто так. Вы ведь понимаете? Я вздрогнула: - Что нужно сделать? Она вздохнула. Потом, помедлив, сказала: - Вы выйдете отсюда, но с условием. Возьмите с собой по одному пассажиру. Навсегда. Иначе никак. - В смысле? - Выбирайте. Или до конечной, или с «довеском». Размышления были недолгими. Энергично закивав в знак согласия, мы послушно пошли искать себе сотоварищей. Мой спутник выбрал себе хихикающую девушку, ну а мне достался мой «спаситель» - тот, что вытащил меня из автобуса и посадил в злосчастный трамвай. Крепко схватив их за руки, мы встали у дверей. Трамвай остановился, и мы поторопились выскочить. Через мгновение он с грохотом укатил, а мы остались вдвоем посреди глухого темного леса. Наши спутники в то же мгновение превратились в настоящих мертвецов: тела отяжелели, из глаз исчезла та призрачная видимость жизни, что еще теплилась в них, когда мы сидели в трамвае. У нас на руках были настоящие трупы, которые почему-то вызывали не отвращение, а лишь немую досаду на лишнюю тяжесть. Мы шли по проселочной дороге к брезжащему впереди свету, кое-как устроив на своих плечах тяжелые тела. То и дело поправляя съезжающий с моей спины груз, я уже было собралась оставить тело у дороги. Но парень (к сожалению, не запомнила его имени), предостерег: - Не бросай. Назад в трамвай захотела? Это грехи твои, носи теперь всю жизнь, пока не отмолишь… Скажи спасибо, что отделалась так легко. И мы пошли, негромко переговариваясь, по темной лесной дороге навстречу свету… КОНЕЦ Спасибо за внимание. Девочки, если понравилось, просто нажмите "Спасибо". Мне будет очень приятно)
мисс марпл: Автор: мисс марпл Название: Надежда умирает последней Рейтинг: PG-13 Жанр: Angst Размер: мини Статус: закончен Выражаю огромную благодарность forget-me-not за безболезненное прохождение премодерации Спасибо)) Девочки... тема неоднозначная.. возможно, кому-то покажется совершенно неуместной... Если понравится, буду очень рада. 1 Надежда умирает последней народная мудрость Зима в этом году выдалась неснежная, сухая и морозная. Наташа стояла у окна в конце коридора, навалившись обоими локтями на широкий подоконник, и молча смотрела в черную непроглядную тьму. Рядом с ней гремела цинковым ведром ночная санитарка, чуть дальше по коридору, на скамейке, прижав колени к груди, сидела тоненькая девушка в пижаме и говорила по сотовому. Непривычная тишина и особая атмосфера, какая бывает только в больницах, окутывала отделение гинекологии центральной районной больницы. Наташа лежала здесь вот уже третью неделю, а про выписку врач даже не заговаривала. Спросить напрямую про долгожданную свободу у доктора она не решалась, потому что Тамара Михайловна, ее лечащий врач, в ответ на ее вопрос сначала, скорее всего, приподнимет свои тонкие, идеально выщипанные бровки, а потом процедит сквозь зубы «Идите, Смирнова, вас здесь никто не держит». Тамара Михална, как звала ее Наташа, заслуженно пользовалась репутацией хорошего доктора, ее побаивались и уважали. Валя, процедурная медсестра, не ленилась говорить всем девочкам, попавшим в ее грамотные руки, что им несказанно повезло с врачом. Наташа же имела сильные сомнения на этот счет. Разве хорошие врачи не должны популярно объяснять, что происходит с их пациентами? Разве не должны доктора быть внимательными и доброжелательными? Все люди, а, тем более, женщины, а, тем более, беременные женщины, хотят тепла и особого внимания. Но происходит так далеко не всегда. Никого, оказывается, не волнует, что у тебя в голове – твое дело лечиться и выполнять все рекомендации врача… Наташа постояла еще немного. Нужно идти в палату, ложиться в опостылевшую постель и снова слушать бесконечные разговоры девчонок, подружек по несчастью. Неохота. Но и в коридоре стоять долго нельзя – уже начала побаливать поясница, низ живота охватили привычные ноющие спазмы – верный признак того, что сейчас просто необходимо лечь. Наташа, всегда живая и энергичная, буквально ненавидела это вынужденное бездействие - вместо того, чтобы заняться каким-нибудь делом, она сутки напролет валяется в больничной койке. И состояние души сейчас такое, что хоть волком вой от безысходности. Безнадега полная… Сегодня в палате тепло, даже душно. А вот в самый первый день, когда она поступила сюда, холод стоял собачий: на улице зверствовал декабрьский ветер, хлипкие окна с прогнившими насквозь рамами мало защищали помещения. И вдобавок ко всему накануне отключили отопление и горячую воду, случилось какое-то ЧП в больничной котельной. В палате едва доходило до пятнадцати градусов тепла, шерстяные носки и кофту еще не принесли, тоненькое байковое одеяло совсем не грело. Наташа с головой куталась в казенную постель, но, как не сдерживалась, зубы все равно стучали. Руки и ноги были просто ледяными… Ни вымыться по-человечески, ни просто посидеть спокойно с книгой. Одно мучение. Наташина койка – у окна. Все правильно. Самые лучшие места заняли девчонки, поступившие раньше нее. У окна нестерпимо дует, батарея мало спасает от холода, вон, даже занавески колышутся… Девчонки затеяли чай. Негромко переговариваясь и изредка посмеиваясь, они предлагали друг другу заварку и сладости. Наташе ничего не хотелось. Она молча легла в кровать с продавленной панцирной сеткой и накрылась с головой. Сейчас постарается уснуть, и, считай, еще один день прошел. А завтра… Кто знает, может быть, завтра появятся какие-то новости? «Угроза прерывания беременности, срок 4 недели» - такая запись стояла в ее истории болезни. «Жалобы при поступлении: боль в животе, кровянистые выделения» - да, увы, и это было правдой. В самом начале Наташа даже плакала, придирчиво рассматривая тест, на котором красовалось две отчетливые полосочки. Не то, чтобы она не желала своей беременности, нет. Просто не ожидала. В ее планы совершенно не входило уходить в декрет, да и забот с сыном вполне хватало… Но Игорь, ее самый умный и все понимающий муж, с первого слова смог развеять ее сомнения. «Ну и что ты ревешь? Будем рожать! Дочку надо теперь», - успокаивал он ее в тот вечер. И Наташа поверила ему, и даже успокоилась. Все тревоги по поводу перемен в их размеренной устоявшейся жизни Игорь сумел разогнать двумя фразами. В декрет? Ну и что! Он вполне сможет обеспечить их всех на время вынужденного Наташиного безденежья, если нужно, вторую работу найдет. Ромка в первый класс должен идти? Так это же здорово, мама всегда будет рядом, поможет на первых порах с уроками, будет с малышом гулять и заодно встречать старшего из школы. Кроватка в гараже стоит почти новая, коляска в отличном состоянии, да и одежки малышовые от Ромашки настиранные- наглаженные на антресолях сложены, ждут своего часа … И так далее, и тому подобное. Наташа сначала просто мирилась с положением, а потом и вовсе настроила себя на малыша: представляла, как будет возиться с маленьким, как будет петь песенки ему, баюкая… Представляла его тяжелую теплую головку у себя на руке, умные глазки и умильную беззубую улыбку. Представляла, как будет кормить его, непременно грудью, и как всё у них будет хорошо. А потом, через пять дней, как гром среди ясного неба: кровотечение… Наташа даже испугаться не успела, и не настраивала себя на плохой финал: у них все будет хорошо, обязательно. Другого и не предполагалось. Но она никак не думала, что эта канитель с сохранением беременности затянется так надолго. Поначалу она была спокойна, в первый день сдала анализы, как и все, от девочек-соседок узнавала больничные порядки. Оказалось, в тихий час здесь строго-настрого не позволялось выходить в коридор, о том, чтобы отпроситься домой на это время (хотя бы помыться нормально!), не могло быть и речи. Посещения строго по два часа в день утром и вечером, а со вчерашнего дня и эта радость канула в лету: в связи с карантином по гриппу посещения упразднялись, родным разрешалось только передачи носить. Но даже и не это угнетало больше всего. Больше всего ее раздражало то, что никакое лечение, никакой, даже самый строгий постельный режим и никакие лекарства (отнюдь не дешевые, между прочим), толком и не помогали. Неприятные симптомы то проходили, то начинались вновь, и тянулось это, как тягучая музыка шотландской волынки. В некоторые дни (Наташа называла их хорошими) она даже смела надеяться, что все будет отлично, стоит только выписаться. В другие, когда тонюсенькая ежедневка покрывалась бурыми пятнами, она тихо плакала, готовая послать и врачей, и эту чертову больницу далеко и надолго, и убежать из отделения куда глаза глядят. Пошел четвертый день, как она не видела Ромку и мужа, разговаривая с ними только по телефону. Уже и мама донимала с расспросами, когда, мол, тебя выпишут – а ненавистная «угроза прерывания» все никак не прекращалось. И от этого хотелось скулить. - Наташ, чай будешь? – Машка, пухленькая блондиночка двадцати трех лет, тоже на сохранении, открыто ей улыбалась. Наташе нравилась Маша, но втихаря она искренне недоумевала ее позитиву и взглядам на жизнь. Ни квартиры, ни работы достойной, ни, что самое страшное, мужа (или любовника, или МЧ, или как там еще называют своих спутников-партнеров сегодняшние девчонки?) у Маши не было. Как она собирается жить после рождения ребенка, Маша тоже не знала. «Мама и папа помогут», - отмахивалась она от расспросов, и бежала выкурить очередную сигарету. В отделении строго-настрого запрещалось курить, а напротив столовой висел огромный плакат о вреде этого пагубного занятия. Но Маша еще ни разу не была застукана, а на Наташины укоры и страшные рассказы о курящих мамашах она лишь улыбалась и говорила, что бросить курить сейчас физически не может – боялась стресса. Наташа лишь скептически щелкала языком и не уставала долбить Машу умными лекциями. - Не… Не хочу. – Наташа повернулась к Машке. Забавная она, веселая. У них схожие ситуации, но Маша, в отличие от нее самой, ни секунды не сомневалась в благополучном исходе. Врачам и медсестрам она неизменно улыбалась и не стеснялась спрашивать глупости. Но, видя ее искренний интерес и улыбку, все, включая даже Тамару Михалну, охотно отвечали на ее вопросы. - Ну, как хочешь, – посчитав, что разговор окончен, Машка снова полезла в тумбочку. Она постоянно что-то жевала (салат с креветками, манты, жареную курицу с картофельным пюре, бутерброды с салом и т. д.); или грызла (семечки, чипсы, яблоки – не важно); сосала (конфеты, соленые помидоры, шоколадки); пила (соки, газировку, чай, минералку), оправдывая свое обжорство тем, что ее «тянет» на еду. В те редкие минуты, когда она не ела (не пила, не грызла, не сосала) – она спала безмятежным сном младенца и, казалось, от души наслаждалась своим лежанием в стационаре. Вот и сейчас, выудив из тумбочки внушительных размеров контейнер со снедью, она расположилась на кровати с журналом. - Что у тебя там? – Наташа интересовалась не из праздного любопытства. - Пельмени, - охотно отозвалась Машка. – Будешь? - Ой, нет, - протянула Наташа, улыбаясь. Потом добавила торопливо:- тошнит сегодня с утра, ничего не лезет. По палате расползся тошнотворный запах магазинных несвежесваренных пельменей. Всеядная Машка уплетала их за обе щеки, а Наташа снова почувствовала отвратительный железный привкус во рту. С Ромой никакого токсикоза у нее не было, она вообще не знала, что это такое. А здесь, видимо от стресса, Наташа познала все прелести этого состояния. Вот и сейчас, тихо встав с кровати, она скрылась за дверью. Тошнота не проходила, пришлось срочно бежать в туалет. Она знала, что ей сразу станет легче, как только ее вырвет, удивлялась только одному – что в ее пустом желудке может взбунтоваться? Ведь с утра она съела лишь стаканчик йогурта, который потом благополучно умер в недрах унитаза. Больше ничего, кроме воды, в рот ей сегодня не попадало. Да и есть не хотелось совсем. Живот все еще болел. Приспустив трусы и убедившись, что прокладка чистая (слава тебе, Господи!), Наташа вышла из туалета. Теперь она точно не уснет. Наверное, стоит продолжить вязание, чтоб быстрее скоротать время до сна. Заодно и успокоится. Машка все также продолжала уничтожать содержимое пластмассовой посудины, девчонки болтали. На крайней кровати возле двери расположилась Альбина – еще одна блондинка, высокая и статная. Наташа бы не удивилась, если бы узнала, что ее биографию знает вся гинекология – настолько громогласно и уверенно она рассказывала о себе. Наташа недолюбливала Альбину – та очень долго ждала своей беременности, и считала себя чуть ли не избранной в своем интересном положении. Срок ей ставили всего-то семь-восемь недель, и она детально расписывала каждый день, начиная с зачатия. Альбина подолгу разговаривала по телефону, рассказывая собеседникам во всех подробностях, что-де и тошнит ее, как никого на свете (Наташа по собственному опыту знала, что когда тошнит, ни разговаривать, ни есть, ни двигаться не хочется), и что «хочунчики», как шутя называли это состояние девчонки, мучают ее по десять раз на дню, и настроение у нее меняется постоянно… А в конце разговора неизменно добавляла с обреченным вздохом: «А что вы хотите от беременной женщины? Терпите уж». Своего бедного супруга она изводила бесконечными капризами и жалобами, да так, что Наташа однажды не выдержала и сказала, что на его месте она бы плюнула на нее и вообще бы в больницу не приходила. А однажды Альбина рассказала, как она в пять недель почувствовала, что у нее растет живот, вследствие чего в ее гардеробе появились «беременные» брюки. В ответ на это девки в палате откровенно заржали, но Альбина не почувствовала иронии. Словом, она кайфовала от самого только факта собственной беременности, и требовала, чтобы к ней относились, как к восьмому чуду света. Наташа никогда не вступала с ней в дискуссии. Она удобней устроилась на кровати, подложив под спину подушку, и достала вязание. Палантин начал вязаться уже давно, а вот заканчиваться никак не хотел. - Наташа, вязать нельзя в твоем положении, - Альбина с видом кандидата наук по беременности вопросительно смотрела на нее. Наташа улыбнулась. - Это почему? - Пуповина при родах обмотается вокруг шеи ребенка, - странно, но Альбина не выказывала ни тени сомнения. Неужели еще кто-то верит в эту ерунду? Наташа неспешно начала перебирать спицами петли. - А что еще нельзя? - Ну, волосы стричь тоже, говорят, нельзя. Наташа уже смеялась: - Ага, и бриться по твоей логике нельзя. И брови выщипывать… Да? Глупости все это, Альбин. Я вон с Ромкой всю беременность в свое удовольствие вязала, кучу кофтеек и пинеток ему намастрячила. - И? – в разговор вступила Маша. - И ничего. Кесарево, - смеясь, закончила Наташа. Девчонки засмеялись. – Не надо верить всяким глупостям. Знаешь, как сразу легче жить станет? - посчитав, что тема себя исчерпала, Наташа вновь принялась за рукоделие. Альбина фыркнула: - А я вот не соглашусь на кесарево. Сама буду рожать. Наташа ничего на это не ответила. Как объяснить человеку, что от него мало что зависит в решении вопроса родоразрешения? Она тоже хотела рожать самостоятельно, да вот не пришлось – кесарили экстренно, и, слава Богу, все обошлось. Альбина же со своей противотанковой (иначе не назовешь!) логикой уже порядочно бесила. Уж скорее бы выписали ее, что ли? Как будто подслушав Наташины мысли, Альбина продолжила: - Я разговаривала с Тамарой Михайловной, меня, наверное, выпишут завтра. Машка, оторвавшись от пельменей, поддела ее: - И что? Не боишься? Беременность, все-таки, дело серьезное! Альбину ничуть не смутил Машин тон: - Нет, я и к заведующей сходила. Она меня заверила, что все в порядке. Вот, даст Бог, завтра на осмотр и все. Домой. Наташа постаралась сдержать слезы – ей такого пообещать никто не мог. Она сглотнула комок в горле и сосредоточилась на рукоделии. Вечер прошел, как обычно. Девки хихикали, вспоминая забавные случаи из жизни, Машка грызла сушки и читала «Обыкновенную историю» Гончарова (парадоксы сплошные эта Маша!). Наташа вязала. Альбинка весь оставшийся вечер проговорила по телефону с подружкой, рассказывая ей о том, как ее не понимает муж и от чего ее сегодня тошнило. Перед сном Наташа, не вставая с кровати, протерла лицо тоником и намазалась увлажняющим кремом. Потом все уснули. 2 Надежда умирает последней Народная мудрость Утро следующего дня ничем не отличалось от череды предыдущих дней. Подъем в шесть часов утра, уколы, уборка в палате, быстрый чай (или кофе - кому как нравилось) перед обходом. И мучительное, до боли в животе, ожидание прихода врача. Наташа почему- то всегда волновалась перед приходом Тамары Михайловны, хотя она, порою, мимолетно кивала ей лишь «Пока лежим», или «Домой еще не рвемся». Наташа никогда не отличалась терпением, и слышать изо дня в день «Пока лежим, домой не рвемся» было уже выше ее сил. Альбинка с утра была в приподнятом настроении: она успела дать нагоняй мужу за то, что он не успевает забрать ее с утра и собрать вещи в пакеты. Девочки занимались своими делами: кто-то дремал, кто-то копался в телефоне. Наташа, отвернувшись ото всех к окну, напряженно ожидала. Наконец, все услышали долгожданное Валино «Обход! Все по палатам!» и быстрые шаги по коридору. Так ходила только Тамара Михайловна. Наташе иногда даже казалось, что она специально торопится, чтобы поменьше тратить время на больных. Но это, конечно же, было неправдой. Тамара Михайловна зашла, как всегда, с безразличной улыбкой на лице, сверкая безупречно наглаженным сахарно-белым халатом. - Доброе утро. Как самочувствие? – и, не дожидаясь ответа, двинула к Альбине. – На осмотр, - царственно склонив голову, произнесла она быстро ей. После повернулась к Машке. - У вас как дела? Жалобы есть? Машка жизнерадостно покачала головой. Потом, боясь, что Тамара Михайловна отойдет от нее, торопливо затараторила: -Тамара Михайловна, у меня все хорошо, живот не болит, выделений нет уже пятый день. Может, домой? Доктор Яковлева посчитала нужным открыть Машкину историю болезни. Потом, что-то считая в уме, стала загибать палицы на руке. - Вы когда поступили? Две недели лежите уже? - Послезавтра две недели. - Хорошо, - кивнула Тамара Михайловна в ответ, - давай так. Денек сегодня еще лежишь, завтра с утра сдашь анализы. Если все будет нормально, послезавтра пойдешь домой. - А я? – Наташа решила воспользоваться благодушным настроением Тамары Михайловны. - Как дела? - Ну, вроде нормально все. - Выделения как? - Позавчера и вчера не было. - Живот болит? - Нет. – Наташа покривила душой, но что не сделаешь ради долгожданной свободы? - Давай-ка на осмотр, - Тамара Михайловна уже спешила к другой пациентке. В Наташиной душе вновь затеплилась надежда. А вдруг уже сегодня она отправится домой? Быстро выхватив пеленку из тумбочки, Наташа сняла с себя трусы и поспешила в смотровой кабинет. Приятного, безусловно, мало – но, надо, значит, надо. Осмотр у гинеколога – это шаг к свободе, шаг, без которого никого никогда не выписывают. И, если нужно, Наташа будет до посинения лежать в кресле и терпеть. Осмотр длился недолго. Старое гинекологическое кресло, обтянутое коричневой клеенкой, ужасно скрипело, пока Наташа залезала на него, а Тамара Михайловна уже стояла наготове, натянув стерильные перчатки. Через мгновение она показала своей пациентке два пальца, сложенных вместе, на которых была размазана отвратительная слизь мерзкого бурого цвета. - Видишь? А ты домой просишься. Эх, Смирнова… Боюсь, не доносишь ты. Может, выскоблим сразу, пока ты здесь? Ты не думай, что я не замечаю, как ты маешься. У тебя дети есть? - Да, сын. – Наташа старалась не плакать. - И что, проблемы были с той беременностью? - Нет, знать не знала, что такое больницы и сохранение. - Ты подумай, Смирнова. Поверь моему опыту, если кровотечение не останавливается, девяносто процентов беременностей заканчиваются самопроизвольным абортом. А остальные десять все девять месяцев по больницам лежат, а потом жалуются, почему у них дети больные. Думай. Если решишься – прямо сегодня сделаем. Наташа на ватных ногах прошла в палату. Как? Как это сделать – решиться убить собственное дитя? У ребеночка ведь уже и сердечко бьется, и ножки-ручки сформированы… И еще немного, совсем чуть-чуть (ждать осталось каких-то семь с половиной месяцев) и он родится. Живой. Настоящий. А она – выскабливание… Б-р-р… Слово-то какое противное. Нет, об этом и речи не может быть… Альбину выписали. На ее место поступила новенькая по имени Света, молчаливая девушка с длинными черными волосами. Она все время лежала, отвернувшись к стенке и ни с кем не разговаривала. - Наташ, ну что там у тебя? – Машка жевала очередной бутерброд. - На аборт предлагает. - Че, правда? А ты что? – от удивления она забыла даже, как жевать. - Правда. Я ничего. Не могу я - раз – и на аборт. Не могу… пока само не вывалится, буду ходить. - Я вообще не понимаю, как бабы на это по собственному желанию идут, - в разговор вступила Варя, тоже на сохранении. Это была ее третья попытка – Варин организм не справлялся с нагрузками и все ее беременности заканчивались выкидышами. – Люди годами забеременеть не могут, выносить не могут… Кучу денег на всякие ЭКО тратят и на лечения… А они Божий дар – под нож! - Не надо всех судить с одной колокольни, - Света неожиданно для всех повернулась к Варе. Она говорила тихо, но в ее словах чувствовалась ничем неприкрытая боль. – Я сюда попала тоже после аборта, осложнение у меня. Хорошо, что вовремя кровотечение остановили… Иначе вырезали бы все к чертовой бабушке. Знаешь, какая у меня ситуация? Это моя третья беременность, и все бы ничего, может, и родила бы… Да сын второй мой – инвалид детства. ДЦП тяжелой формы. Никому не пожелаешь. Я как на УЗИ сходила – на меня как будто ушат воды вылили – двойня! Представляете? Двойня!!! Куда мне еще двое детей, когда я от Егорки даже в магазин лишний раз выйти не могу – лежит, не двигается? Сейчас в больнице лежу, а мысли – дома, с сыном. Ладно еще, что мужу дни дали на работе и с ним есть кому сидеть, да и дочка старшая большая уже - где суп сварит, где простирнет... А мы, между прочим, в двушке живем на зарплату мужа. Я не работаю, а вся пенсия на лекарства уходит. И вот как бы вы поступили на моем месте? Я когда на аборт решилась, плакала все время… Уже на кресле лежу – ноги врастопырку, а врачи меня все уговаривают: «Может, передумаешь? Может, оставишь? Двойняшки же! Здоровенькие будут!» А мне от этих слов удавиться хочется… Может, вы и скажите, что предохранятся нужно было вовремя, да вот не всегда работают таблетки. Попалась я, как девочка, а Боженька мне тут же испытание решил устроить. Вот, наверное, за грехи мои и мучения сейчас. – Света закончила свою речь так же неожиданно, как и начала. - Да никто тебя не судит, ты что. – Наташа поспешила успокоить Свету, - наоборот, тебя пожалеть только остается. А муж как к этому отнесся? - Муж? А что муж? Ему же не понять, каково это - ухаживать за тремя одновременно. Он ведь сутками на работе пропадает… Решение, по большому счету, всегда принимает только женщина. Ему пришлось согласиться. Все замолчали. Наташа молча переваривала весь разговор. На душе стало еще паршивее. Весь день после осмотра у нее тянуло низ живота, а к вечеру снова начались выделения. Машка, видя ее терзания, успокаивала: - Пройдет, Наташ, ты лежи больше. Она тебе наковыряла с утра - конечно, кровь будет. Лежи, Наташ. Переживания снова заполнили все мысли и душу. Почему это происходит? Сколько это будет продолжаться? Беременность должна приносить только радость, а у нее каждый день, как на пороховой бочке! Постельный режим (пропади он пропадом!) уже тошноту вызывает, а толку – ноль. Бесила неопределенность, бесило Игорево «Просись домой», бесила даже Альбинка, которая сегодня пошла домой. В такие минуты Наташа была готова всерьез подумать над предложением Тамары Михайловны. Все проблемы бы решились сразу и навсегда. Но просто встать и пойти к врачу у нее не хватало духу – она ведь хотела малыша, очень хотела… Просто хотела его безо всяких проблем, а не с такими мучениями, как здесь. В больнице абсолютно нечего было делать, и ей оставалось только молча терзаться и думать, думать не переставая… Ночью Наташа проснулась от сильной тянущей боли. Уже зная почти наверняка, что эта боль означает, она, все же, надеялась до последнего. Сердце обреченно ухало в груди, пока она ковыляла в туалет. Наташа чувствовала, как по ногам стекает горячая липкая жидкость, но оценить размеры бедствия смогла лишь, когда осталась наедине с собой: при таком количестве крови шанс, что ребеночек окажется живым, был минимальным. Тем более, что сейчас глубокая ночь, и врача УЗИ в отделении попросту не было. Наташа знала также, что при таком сильном кровотечении врачи даже мысли не допустят о том, чтобы подождать до утра, она может попросту истечь, как какой-нибудь кролик на закланье… Наташа плакала молча, не желая выказывать свое горе напоказ. Медсестра дремала на посту, и она отправилась прямиков в ординаторскую… «Еще полчаса, и все будет закончено», - тупо билось в воспаленном мозгу. Слезы были солеными, горячими, горькими-горькими… Казалось, с ними вытекает вся ее душа, оставляя в ее организме лишь звенящую пустоту. Что происходило потом, она помнила плохо: какая-то беготня персонала, какие-то бумажки, которые она подписывала перед операцией… Зачем-то понадобился паспорт (это в половине третьего ночи! Какой паспорт еще?), и монотонный бубнеж дежурного врача, фамилию которого Наташа все никак не могла припомнить. А еще ей казалось, что весь этот кошмар происходит не с ней, и что не ее сейчас укладывают на операционное кресло, и что не ей обрабатывают кожу антисептиком. И что когда она завтра утром проснется, то все будет по-старому… Последняя мысль, которая пришла ей в голову перед тем, как она провалилась в наркотический сон, была о том, что ей горько и очень не хочется терять малюточку… Вот сейчас бы она, Наташа, пролежала бы сколько угодно в кровати, без нытья и соплей, лишь бы все было как прежде… А потом наступила чернота. Наташа уснула. 3. Надежда умирает последней Народная мудрость Смирнову выписали через неделю после ночного происшествия. При выписке Тамара Михайловна, как всегда, сухо дала рекомендации, и особо подчеркнула, что ей нельзя беременеть минимум полгода. А лучше год. Обязательно пройти обследования, сдать анализы, бла-бла-бла… Наташа внимательно слушала и кивала, соглашаясь. Потом, попрощавшись с девочками, она собрала вещи (а их за месяц пребывания в больнице скопилось немало) и отправилась вниз. Ей ни минуты не хотелось оставаться в отделении, пусть даже Игорь обещал приехать не раньше, чем минут через сорок. Уж лучше она подождет его в приемном покое, чем высиживать эти полчаса на опостылевшей койке. В душе все еще была пустота, но и слез уже тоже не осталось. Наташа просто похоронила глубоко в душе свои переживания, и внешне казалась спокойной, иногда даже веселой… Игорь приехал через двадцать пять минут беспокойного ожидания. Дежурно чмокнул ее в щеку, забрал тяжелые пакеты… И лишь в машине позволил себе обнять супругу. Наташа с удивлением обнаружила, что в больнице сдерживать слезы было гораздо легче. - Наташка, не реви,- говорил Игорь, бережно стирая с ее щек соленые капли. –Не жалей, не нужно. Будут у нас еще и дочка, и три сыночка… Не плачь… Наташа молча кивала в ответ на ласковое бормотание мужа. Почему-то хотелось ему верить… Будут, обязательно. Надо лишь подождать. К о н е ц Спасибо за внимание Если понравилось - просто нажмите, пожалуйста, на "спасибо" - порадуйте старушку
Алика: Очень интересный рассказ....
Алика: Очень интересный рассказ. Мне понравился.
полная версия страницы