Форум » Фанфики. Авторы А-Я » Из-за меня… » Ответить
Из-за меня…
Вика: Автор: Вика Муза: paintera Особая благодарность: forget-me-not Название: Из-за меня… Пейринг: КВМ Рейтинг: R Жанр: Angst, Romance, POV Статус: в процессе Комментарии: http://kvmfan.forum24.ru/?1-12-0-00000250-000-220-0-1412600361 Примечание: по сюжету эта история примерно совпадает с сериалом до того момента, как, ударив на соревнованиях Гуцулова, Степнов увольняется из школы по собственному желанию. После чего события развиваются иначе. Степнов исчезает из жизни Лены навсегда. До поры, до времени навсегда… Приятного всем чтения! Автор против размещения фика на других ресурсах! ОблоЖЖЖка! Я её слепила из того, что было ))) Шедевральный подарок от Оли Elfa Новая обложка от автора Обложка авторская R [more][/more]
Ответов - 63 новых, стр:
1 2 3 4 All
Вика: 41. В машине садится на заднее сидение. Наушники в уши – как чужие, ровно. Злит. Посматриваю на неё на светофорах. Вдруг замечаю, как Ленка украдкой стирает слёзы. Аж по сердцу саднит. Паркую авто на заднем дворе одного из торговых центров. Молча покидаю салон, блокируя за собой все двери. Возвращаюсь с пакетом ровно через семнадцать минут – ума не приложу, что женщины в магазинах сутками напролёт делают?! - Это тебе. – Сажусь рядом с Кулёминой и протягиваю ей пакет. - Ты где пропадал?! Ты почему меня одну оставил?! Не сказал ничего?! – кричит на меня с напускной злостью, а у самой голос дружит. Перевожу дыхание и молча притягиваю её к себе. Целую в висок. И сам успокаиваюсь, и она затихает. И скандала нет. Да, в ссорах с Кулёминой главное вовремя поцеловать её. - Переодевайся. – Хлюпает носом и придирчиво рассматривает содержимое пакета. Там джинсы (на её пуговица оторвана, и собачка молнии сломана), комплект белья (трусы сразу в сумку убирает), трикотажный джемпер молочно-зелёного цвета – люблю цвет Ленкиных глаз – цвет молодой листвы. - И как ты с размером угадал? – удивляется, поправляя бретели. - Ну как? Я уж изучил тебя. – Демонстрирую характерные движения руками на расстоянии от груди девушки. Краснеет до кончиков ушей. – Когда старый выбрасывал, размер посмотрел, - признаюсь я. Натягиваю на Ленкины ноги штанины, она надевает кофту. - Ну, как? - Клёво. – Целует меня в щёку. – Спасибо. – Щёлкаю её по носу и спешно ретируюсь в водительское кресло, от греха подальше. Я уже завожу мотор, как она вдруг берёт и пересаживается ко мне. Кладу ладонь на её острую коленку, и Ленка улыбается мне одним уголком губ. Люблю её. А она?.. И что нам это даст, кроме лишних трудностей? Господи, подскажи, как быть, подскажи!.. - Ну что, едем кормить тебя мороженным? – Активно кивает головой. – А ты хочешь мороженое?! – Кивает, коротко прикрыв глаза. – Я думал, ты не хочешь мороженое… - Если с твоих рук, то хочу. – Лукавая улыбка. Ну вот что с ней делать?.. Я уже без неё не смогу. Моя спутница оценивающе оглядывает кафе и умиротворенно улыбается. Устраиваемся в отдаленном углу у окна. Садимся на просторные кресла-диванчики с высокими спинками напротив друг друга. Между нами достаточно большой стол. Нам приносят два меню. Кулёмина даже не притрагивается – говорит, что полагается на мой вкус. Сам заманил – сам и корми, мол. Ну, я и выбираю для неё самую большую порцию фантастически вкусного мороженого. Мы с Владькой, вдвоём когда гуляем, тоже его берём. Во время ожидания стараюсь разговорами растормошить девчонку. В свете последних событий она сама на себя мало похожа: не то что не язвит – молчит! Обреченно поджимает губы, её унылый взгляд рассеянно скользит по оконному стеклу, её бледное лицо сливается с молочной обивкой изголовья. Тут уж и не до провокаций. Жестоко это сейчас в душе её ковыряться, но… Сейчас она наиболее уязвима. Ленке сейчас элементарно моральных сил не хватит притворяться и лгать. Лена-Лена… Тянусь рукой с ложкой через весь стол. Искренне усмехаюсь, обмазав её носик в молочном десерте. Спешно пересаживаюсь. Прижимаю любимую к своему тёплому боку. Сцеловываю с её лица следы мороженого. Сладкая моя. Улыбается мне. Целует меня. Моя. Продолжаю кормить Кулёмину и травить всякие небылицы. Удивляет, каким Макаром столько информации из подкорки всплывает. А она, главное, слушает так, словно первый день в столице и не знает всех этих фольклорных легенд и приданий о златоглавой. Жмется ко мне - защиты ищет. Поддержки, тепла жаждет. Расквитавшись с мороженым, выпиваем по чашечке кофе, рассчитываюсь и спешно выбегаю вслед за спутницей. Звон дверного колокольчика, прохлада улицы, и я сплетаю наши с Ленкой пальцы. Неспешно бредём по Арбату. Кулёмина несколько раз предпринимает попытку вырваться из моих объятий. Все попытки тщетны. Чувствую, как дрожат её пальцы, как неровно бьется ее сердечко, как настороженно озирается она по сторонам. Она забывается и чуть успокаивается, лишь поравнявшись с уличным музыкантом. Останавливается и подпевает вполголоса что-то о том, что кончилась зима. Понимая, что девчонка приходит в себя, выдыхаю с облегчением. Теперь уже я оглядываюсь по сторонам. Так стоп… Это? Это она?! Это Лена моя?.. Подхожу к художнику. Восхищаюсь его работами. Изъявляю желание выкупить портрет грустной незнакомки с гитарой. Отвечает отказом, мол, девушка приносит ему удачу, а я к тому же посторонний для неё человек. Да, ты чертовски прав, мужик, посторонний… Обращаю внимание собеседника на объект нашего обсуждения и протягиваю алую купюру. Он как-то грустно улыбается, отрицательно мотает головой и молча упаковывает портрет. Благодарственно киваю. Аплодирую исполнителям. Кидаю мелочь музыканту и настойчиво увожу Кулёмину. - Что у тебя там? – Кивает на свёрток. – Что успел купить? - Скажи мне, когда ты в последний раз гуляла по Арбату? - Давно. Кажется, ещё в старших классах. - Вновь настороженно озирается по сторонам. - С Гуцуловым, - добавляет с ироничной усмешкой. - А я уверен, что в ноябре… - Распечатываю портрет. В нижнем правом уголку под подписью дата. Она грустно улыбается. - Да, точно… - Облизывает губы. - В тот день, когда я впервые тебя поцеловала. Надо же было тебе сегодня привести меня именно сюда. – Надо же было ей тогда поцеловать меня. Какая же она у меня молодец. Останавливаемся. Решительно притягиваю её к себе. Целую. Нежно. Мягко. Медленно. Ленка расслабляется, воском плавится, без остатка и без доли притворств отдаётся, но вдруг каменеет. Отстраняется. - Нам нельзя, – выносит безжалостный вердикт. Разочарованно выдыхаю в ответ. – Поехали домой – там всё можно. – Грустно подмигивает и разворачивается в сторону парковки. Догоняю. Сжимаю её плечи. - Мне кажется, нам пора поговорить начистоту. – Дальше так уже невозможно. - А я уверена, что усложнять ни к чему. – Облизывает губы. Встряхивает чёлку со лба. Смотрит на меня обречённо с некой немой болью, мольбой. – Я хочу наслаждаться тем, что есть, как можно дольше. Прошу тебя, не порти ничего, если… Если хочешь, чтобы всё ещё продолжалось. Все эти разговоры… они ни к чему не приведут. – Пожимает плечами, нервно выдыхая. – Ни к чему хорошему, Вить. Если только к расставанию. – Теряюсь от столь жёсткой, однозначной позиции Кулёминой, сгребаю её в объятия. – Вить, поехали, пожалуйста, скорее домой. Я очень. – Всхлипывает. – Очень тебя хочу. – Живот каменеет от таких её заявлений, а пора бы уж привыкнуть к манере Кулёминой откровенно мня провоцировать. - Сегодня мы ночуем вместе, но только ночуем. Остальное, думаю, будет излишним. – Памятуя недавние события, следует поберечь девичью психику. - Именно сегодня ты мне особенно нужен, - шепчет, скрывая дрожь голоса. – Необходим. – Оглядывается, а затем вновь прижимается к моей груди. - Витя, помоги мне забыть его. Витя, пожалуйста, умоляю, исцели меня. Я хочу его забыть. Забыть с тобой. Пожалуйста… - Но… Лен. – Чуть отстраняю от себя девушку, заглядываю в её печальные, чуть живые глаза. – Ленка, не думаю, что нам сегодня стоит... - Что, не занимаешься сексом в благотворительных целях? – ухмыляется как-то зло. - Кулёмина! – В очередной раз теряюсь от её похабности. - Ммм?.. - Вот что с тобой делать будешь?.. Вдруг я не справлюсь… - Провожу ладонью по её щеке. - Вдруг ты не выдержишь… Возможно, тебе нужно время, чтоб… - Время?! Какое к чертям время?! Время не лечит! Это тебе я говорю! Я, поверь, знаю, о чём говорю! – возмущается, качая упрямо головой. – А вот ты меня лечишь. У тебя уже получается. Ты… Знаешь, Степнов, мы с тобой несколько месяцев, но я забыла тех мужиков, что были шесть лет до тебя. Их хрипы, их руки, запах их пота… Всего этого нет во мне благодаря тебе. Прошу тебя, исцели меня. – Неожиданно меняется в лице. Её красивые губы расплываются в циничной ухмылке. – Если не брезгуешь теперь, после того как своими глазами видел. - Брезгую?! Вот только ересь не неси!.. – Притягиваю к себе за шею. Накрываю её дрожащие губы невесомым поцелуем. – Отнюдь. - Так что, едем домой залечивать мои душевные раны? - Едем.
Вика: Овечки, с новым 2016 годом! С новым счастьем! С новыми возможностями! Вдохновения и любви! XXV. 43. Я по асфальту шагаю С тем, кого сберечь не смогу. До остановки трамвая, Звенящего на бегу. (Д. Ар. – Асфальт) Его ладони неспешно скользят по моей коже, волосам… Его пальцы трогательной, осторожной, бережной лаской обрисовывают контуры моего тела… Его губы снова и снова везде и всюду. Губы его тёплые, мягкие, влажные, заботливые, нежные, неспешные, трепетные, чуткие … Его губы мотыльками порхают по всему моему телу. Ощущаю себя неким диковинным соцветием, нектар которого пьют те самые мотыльки, окутывая невесомым, тёплым дыханием. Мороженным таю, плавлюсь, теку под его языком!.. Не осязая опоры, парю под ним. Стоит ему чуть отдалиться, подлетаю к нему, прорастая кожей в кожу. Кожей по коже шёлком скольжу. Мои пальцы путаются в волосах на его затылке, скользят по разгоряченной коже его сильной, могучей спины, скользят с поясницы под резинку плавок. Целую его скулы, шею, грудь, плечи, руки, пальцы… Ловлю губами губы… Вперемешку со всем этим его искренний, беспорядочный, прерывистый шёпот… Моя… Хочу… Нужна… Красивая… Моя желанная… Прекрасная… Сладкая… Вкусная… Только моя… Моя нежная… Моя… Моя… Моя… Моя… Моя… Это «моя» вторит и вторит, словно заклинание. Очередное «моя» на выдохе, и он во мне невероятно мягко… По медовому тягучие, нежно-сливочные, медленные, невесомые его ласки ко мне навстречу. Его обреченное «Лю!..» вновь и вновь на выдохе обрывает череду воздушных, сбивчивых поцелуев. Каждой моей клеточке он твердит это «Лю!..». Я знаю. Я понимаю. Я запрещаю нам. За это молю о прощении каждой своей ответной лаской. Витя невообразимо нежно, мягко, плавно, медленно и… долго… долго…долго… долго любит меня. Беспощадно меня накрывают и накрывают всё новые и новые волны воздушного искрящегося тепла. Я целую, ласкаю моего мужчину так, словно если бы признавалась каждым касанием в любви. Но вскоре абсолютно теряю контроль над собственным телом – способна лишь впитывать энергию своего мужчины: его страсть и любовь. Я растворяюсь в нём, в своих ощущениях, в нас… Я не знаю, кто он, кто я, кто мы… Грани между нами, если они и есть, стираются – мы прорастаем друг в друга, мы пропитываемся друг другом, мы - одно, мы - единое, мы – всё, и мы - ничто. Мы одномоментно разрываемся неземным восторгом. Мы парим в общей на двоих неге. Он обессиленно прижимается губами к ложбинке меж моих грудей, а я не чувствую его веса. Мы некое эфемерное облако. Нет времени. Не существует ни одного измерения пространства. Мы ничего не чувствуем. Мы сами – чувство. Мы - феерия. Мы – счастье. Мы – любовь. - Любимая… Откуда слёзы? – Витя с перепуганным лицом нависает надо мной. Стирает поцелуями влагу с моих век, и я понимаю, с внешних уголков глаз по вискам текут солёные реки. – Лен, что не так? - Это слёзы счастья. – Притягиваю его к себе, сплетаю наши губы в мягком поцелуе. - Счастье?.. – Мотает головой. Его, безмятежное минутой ранее, лицо искривляется гримасой пренебрежения. – Где ты здесь видишь счастье?! - Быть с тобой… - Скольжу дрожащими пальцами по его могучим плечам. - Быть с тобой рядом – счастье. - Мне мало. – Целует меня гораздо настойчивее. – Да, когда мы одно – я счастлив. – Стирает подушечками больших пальцев мои слёзы. – Но… Это счастье быстро отпускает, и приходится возвращаться в суровую реальность. – Шумный вздох ничем не прикрытого сожаления. - Мы с тобой всё равно, что наркоманы. – Хрипло смеюсь. – Интересно, а что будет при передозировке?.. - Боюсь, нам это не грозит. – Опускается на спину и мягко привлекает меня к своей груди, накрывает нас одеялом. – Лен… Ты?.. Ты как?.. - Как новорожденная. – Покрываю поцелуями его всё ещё разгоряченную грудь. – Спасибо. - Это тебе спасибо. – Его губы на моём лбу. – Спасибо, что у меня есть ты. Спасибо, что у нас есть мы. - Закусываю нижнюю губу, дабы сдержаться от излишней откровенности, да слезливой истерики. Я буквально каменею сгустком нервов, но тут же растворяюсь в его обволакивающем тепле. Вереница лёгких поцелуев да воздушных ласк, и мы засыпаем. Утром совместный душ, завтрак, торопливые сборы. И, уже выходя из квартиры, оба понимаем – Дуська… Её на неделю никак не оставить одну. - Если поторопимся, застанем Машку дома. – Берёт кошку на руки. - Маша?.. – Я в замешательстве. - Она уже и так знает. – Закидывает на плечо мою дорожную сумку. – Или, у тебя другие варианты есть? - Миша… - Растерянно жму плечами. - Ладно, он цветы притащил, но ты… - Выдыхает рассерженно. – Ты-то сама куда лезешь?! Сделаю вид, что не слышал этого бреда. – Обреченно выхожу следом за мужчиной и закрываю дверь. На улице впервые радуюсь встрече с назойливой тёткой, что живёт надо мной и держит в хозяйстве целый зоопарк: птичек, рыбок и хомячков, которых не единожды приходилось мне кормить. Она с радостью принимает с Витиных рук Дуську и великодушно благословляет нас на поездку. - Вот и избежали нотаций от Марьи. – С облегчением опускаюсь в автокресло. – По крайней мере, отложили на потом. - Лен… - Гладит меня по голове. - Поехали. – Ласкаюсь к его ладони. – Нельзя опаздывать. Весь день толком и не видим друг друга, хотя всегда вроде и поблизости. Мы с ребятами оформляем пройденный предварительно мед. осмотр. Сдаём контрольные анализы и тесты. Степнов с бумагами да начальством крутится. - Он отказывается забирать документы, - рассерженно рычит мне на ухо Витя. - Ну, это ожидаемо: нам осталось сдать госы и защитить диплом, - переговариваемся под прикрытием просмотра сводной таблицы лучших показателей нашей сборной. - Я снял его с соревнований. - Зачем? Он мог принести тебе призовое место!.. Ты это понимаешь?! – Очередная подстава карьере Степнова из-за меня. - Тшш… - Кладёт ладони на мои плечи и тут же теряется под пристальным взглядом Мироновой. Скользит ладонью по моей руке и зажимает пальцами запястье. – Пульс чуть учащенный. - Виктор Михайлович, Вы – профессионал! Ты обязан разделять личное и рабочее! – Он лишь ухмыляется как-то слишком грустно. – Вить!.. - Я буду ограждать тебя от него, насколько это в моих силах. – Щёлкает меня по носу. – Да и подонки в команде мне не нужны. - Но!.. - Хочу тебя обнять, - шепчет с досадой. - Нельзя. – Пожимаю плечами. - Считай, что я тебя поцеловал. - Считай, что мне приятно. – Лукаво улыбаюсь собеседнику. Грустно смеемся. И вдруг Витя вновь кладёт руку на моё плечо и, непринуждённо обнимая, подводит к ребятам. Проводит импровизированное, но необходимое оргсобрание. Ценные указания и напутствия, как в бытовом плане, так и в профессиональном. Собираемся. На автобусе добираемся до вокзала, один Бог знает, сколько порогов обито и сколько нервов сожжено Степновым, дабы нам его выделили. Мы с ребятами раскиданы по всему составу поезда. Куратор раздаёт билеты и жёсткие законы жизни под его предводительством. Он нам не нянька, мы ему не цыплята. Вот как в столице расходимся у локомотива, так и собираемся в точке назначения. В том же составе и состоянии. Учитывая, что бОльшая часть наших на верхних плацкартных боковушках, место достаётся мне фортовое – верхняя полка в женском купе. Наушники в уши и их бредовые диалоги совершенно боком. Проваливаюсь в забытье небывало быстро. Просыпаюсь во втором часу ночи то ли от духоты, то ли от запаха кислых духов, то ли от храпа. Да без разницы по большому-то счёту – одинаково тошно ото всего. Нахожу в сумке початую пачку сигарет, что завалялась под дырявой подкладкой после посещения бара. Зажигалка. Полотенце через плечо. Умываюсь холодной жёсткой водой и выхожу в тамбур. Закуриваю, вглядываясь в черноту за стеклом двери. - Какого чёрта?! – вопль возмущения Степнова перекрывает музыку в наушниках. Лениво оборачиваюсь на него. Выбивает сигаретку из рук. – В такие минуты я тебя ненавижу. – Освобождаю лёгкие от дыма. Вынимаю наушники. - Так это же хорошо. В такие минуты можно меня бросить. - Не дождешься!.. – Резко за полотенце, перекинутое через шею, на себя и глубоко целует. Почти скулю в ответ. – Ты чего? - Вечно ты надо мной издеваешься!.. Я же хочу тебя – всегда хочу, а нельзя…Зачем ты вот так, а?! - Кто сказал, что нельзя? – Его руки скользят по мне. - Ну ни в тамбуре же, Вить!.. – Сама уже стону. - Хорошего же ты обо мне мнения. – Отходит, наваливается на стену и обреченно треплет свою шевелюру. Руки в карманах прячет. Теперь я уже жалею. Да хоть в тамбуре!.. Дура! И, кажется, он считывает все мои потаённые желания, как с открытой книги. – Я клеть нам снял. Хочешь – идём со мной. - Что ты выдумал? – Играю колёсиком зажигалки, унимая нервы. - Последнее купе в св вагоне – наше. – Долго смотрим друг другу в глаза и молчим. - Презервативы есть? – Уголки его губ ползут вверх. – Таблетки пить больше не буду. Мне с них фигово. – Он кивает и сжимает мою ладонь. И тут меня током обдаёт – защиты не было ни в коридоре на тумбочке, ни в ванной, ни вчера… Витя что-то говорит, но сквозь вакуум собственных мыслей не могу различить его слов. - Лен, ты меня слышишь? – Ах да, я же сегодня утром сдала анализ крови, без результатов которого ректорат не подписал бы ни допуск, ни приказ. Всё в порядке. Интересы Вити не ущемлены. Он же так чертовски осторожен, чтоб его!.. – Ты действительно хочешь? – Киваю. – Одолжения и благотворительность мне не нужны. – Целую своего мужчину, убеждая в своей искренности. Да, там наверху, должно быть, гневно кричат: хватит, довольно, остановись, не смей, одумайся, угомонись, имей совесть! Смертные сковывают кругом призрения, тычут пальцем, закидывают камнями да грязью, крича при это: грязная, похотливая дрянь!.. Да, да, да! Всё так! Всё это я и сама знаю, но так же я знаю и то, что всё это оборвётся в любой момент, вдруг, внезапно. И я тут же загнусь. До тех пор я жадно впитываю каждую каплю «Мы», каждую крупицу «Мы», каждую секунду «Мы»!.. И вот, положа руку на сердце, я ни за что не скажу, как называется цвет обивки купе. Словарный запас иссекает. Всё затмевает одно только слово: «Ещё!». Необычайно мягкие простыни – нежнее только его прикосновения. Он вновь невозможно ласков, заботлив, деликатен… Сладостью нашей близости он выворачивает наизнанку мою душу. Он неизбежно-настойчиво доводит меня до той грани, за которой исповедь приговоренного к казне, истошные слёзные истерики, отчаянные признания в любви, мольбы быть вместе, мольбы быть одним, мольбы быть целым, мольбы быть всегда, мольбы быть семьей, мольбы быть родителями общих детей. Нельзя, иначе и это закончится. Нельзя. Терплю. Беспорядочно целую моего мужчины, спасая нас от лишних слов. Но он вторит и вторит: «Люблю»… Ритм качки поезда постепенно сходит на «нет». Его затмевает наш собственный – медленный, размеренный, гармоничный, пластичный, умиротворенный… После мы лежим на боку лицом друг другу. Моя голова на его, согнутой в локте, руке. Мы переплетаем наши пальцы. Освещая их, тусклый свет встречных огней из окна рисует по купе причудливые тени. Витя осыпает моё лицо короткими поцелуями. Ласкает мою грудь, плечи, руки… Вдруг берёт мою левую ладонь, целует её и не полностью надевает на безымянный палец, весящее на цепочке, кольцо. - Тебе идёт. – Яркий луч освещает наши руки. Отблеск золота отзывается болью своей невозможности в сердце. - Права не имею. - А хотела бы? - Смысла нет задаваться этим вопросом – ситуация не та. - Темно и он не видит горечи сожаления в моих глазах. - А если представить?.. - Моя фантазия не настолько богата. И потом… Что мы знаем друг о друге? Семья – это гораздо больше, чем секс, это быт, это забота, это привязанность, это… Не мне тебе это объяснять. И не нам этим жить. – Перевожу дыхание, подавляя подкрадывающуюся истерику. Хотя вот кого я обманываю?.. Быт наш налаживается: совместная готовка, вещи его стираю, он о здоровье моём печется. Забота проскальзывает. Привязанность – хоть отбавляй. Цинизм постепенно испаряется. – Вить, мы многого можем оба хотеть. Даже ты можешь хотеть не только меня, но и быть со мной, но… У нас нет ни выбора, ни вариантов. У тебя семья, и я не жду от тебя чего-то большего. Ни возможности, ни права на что-то иное у нас нет. Не стоит об этом размышлять. – Отстраняюсь от него. Взамен родного тепла казённая прохлада. - Пойду я. - Лен?.. – зовёт он меня, но я всё же одеваюсь. – Ленок… - Оглядываюсь у порога. – Представь на минуту, что такая возможность есть… - По моей щеке стекает слеза. – Я тебе нужен? Нужен весь, как есть, а не только вот так… Нужен? - Очень, - хриплю беззвучно. - Лен… - Возвращаюсь к Степнову. Опираюсь ладонью о столик и нависаю над ним. - Было волшебно. – Целую. – Спасибо. - Подожди, провожу тебя. – Сажусь напротив. Устало опускаю голову поверх скрещенных на столе рук. Отмечаю про себя, что окно запотело. Улыбаюсь. – Идём. Взявшись за руки, оглядываясь и перешёптываясь, покидаем место преступления. - Спокойной ночи. – Останавливаемся у моего купе. - Сладких снов, родная. – Легкий поцелуй в лоб, и он закрывает за мной дверь. Раннее прибытие. На перроне зеваем только мы вдвоём. Тепло, безветренно, моросит мелкий дождик. Заселение в общагу. Завтрак. Церемония открытия соревнований. А затем снежный ком, беспрерывно сменяющих друг друга, мероприятий. Три дня сливаются в один под названием «Официальные тренировки». Периодически мы с куратором уединяемся в медпункте – делает мне массаж, приструняет мою своенравную спину. Сегодня днём снимает мощный спазм с косых мышц, я ною от нестерпимой боли. В кабинет беспардонно вламывается Ирка. Девчонка в растерянности, а вот тренер находится сию же секунду: - Миронова, могу и тебе мышцы размять!.. - Нет! Не надо!.. – орёт почём зря. – Спасибо! Я хорошо себя чувствую! - Ну, иди – отдыхай пока. – Та кивает и устраняется. Мы смеемся. Этими воспоминаниями успокаиваюсь в бессоннице. Состояние какое-то нервное. Темноту комнаты разрывает мирное хоровое сопение девчонок. Батареи жарят. Приоткрытые окна пропускают с улицы не только спасающую прохладу, но и гулкое эхо смеха и голосов единичных ночных прохожих. Сна нет. Душно. Жарко. В горле сухо. Одеяло слишком лёгкое. Подушка шуршит. Матрас чересчур мягкий. Позвоночник аж прогибается. Интересно, с какой спиной я завтра встану и усну ли в принципе?.. Тянусь за бутылкой, с тумбочки валится ворох журналов. Ноль реакции. Прежнее равнодушное сопение. Спят девчонки крепко. Перед тем как накрыться одеялами они хором, срываясь на смех, прошептали: «На новом месте приснись жених невесте». Мне из ночи в ночь Степнов только и снится – так что без вариантов. Достаю из-под подушки телефон. Ноль, семнадцать. Экран гаснет и тут же вспыхивает. Смс от Виктора. «Выходи - прогуляемся». Как ужаленная, подскакиваю на кровати. Впрыгиваю в спортивный костюм. Носки. Кроссовки. Накидываю жилетку. Беззвучно крадусь на цыпочках, так же беззвучно прикрываю за собой дверь и тенью проскальзываю по пустому коридору, а затем и тускло освещенному холлу. На ходу собираю волосы в пучок. Свежий ночной воздух приятно пахнет набирающей обороты весной. Двор вот только пуст. Никого. Смотрит, должно быть, из окна на меня да ухмыляется, что я как собачонка по первому его зову бегу. Ну а что, правильно в принципе… Как бы там не было, в комнату возвращаться не хочу. Если обойти корпус, то в сквере можно посидеть на скамейке. Только приземляюсь, и вновь смс. «Встречаемся у входа в метро». Бесит. Как же он меня порой бесит! Конспиратор, чтоб его!.. Да нет. Меня не Витя бесит, а собственная от него зависимость. Я же знаю, что я в любой ситуации и в любом состоянии ползти за ним не перестану. Это и бесит. - Вы, Виктор Михайлович, с какой целью режим самой перспективной спортсменки нарушаете? – Одет также как и я, словно на демонстрацию какую собрались. - Скучаю. – Лезет целоваться. Отворачиваюсь. – Прогуляемся? – Мои ладони тонут в его теплых, жадных руках. Через подземный переход выходим на Петербургскую улицу, которая, как и Баумана, наподобие московского Арбата. Пешеходная зона, архитектурные изыски… Подсвеченные фасады старинных зданий играют рельефной светотенью. Улица пересечена декоративными мостами, на их поручнях свадебные навесные замки. - Ленк, иди сюда!.. – Улыбается собственным мыслям. Глаза хитрые-хитрые. – Покажу кое-что… При свете фонарей среди тьмы татарских союзов каким-то чудом он отыскивает стальной замок, на котором выгравировано: «Елена и Виктор, девятое сентября две тысячи девятого года». Да, красивая была бы дата… И… она вполне могла бы у нас быть. Первокурсница, жена… Я бы смогла. С ним, для него… Для самой себя. Для нас. Справилась бы. Но всё рухнуло из-за моего подросткового максимализма, из-за моих капризов, из-за моих надуманных страхов и напускных принципов. Из-за меня. Меня как волной от него отбрасывает. Не хочу, чтоб Степнов видел моего состояния. Нагоняет. Спиной меня к своей груди притягивает. Носом в мои растрепанные волосы зарывается. - Ленка… - выдыхает мне в шею. - Ты, говоришь, был уже в Казани – покажи мне что-нибудь не хоженое туристами. – Молча и как-то властно прижимает меня к своему боку, и мы идём дальше. Честно, я и рассмотреть ничего не пытаюсь. Жмусь к Вите и глаза жмурю. С ним тепло, спокойной, хорошо… Мы без опаски переплетаем наши пальцы. Моя рука в его руке. У меня это никто не отнимет, но и мне не удастся сохранить это. Мы навсегда останемся здесь (в ночи чужого города) и уже никогда не повторимся. - Давай зайдём? – Останавливаемся у ресторанно-развлекательного комплекса на манер национальной деревни. - Я не хочу есть. Тем более ночью. – Там люди. Не хочу подпускать к нам хоть кого-то. - Я угощу тебя татарским кофе. Он очень вкусный. – Кофе – это хорошо, а то так и усну на ходу подмышкой у Степнова. – И согреешься немного. – Я не прочь иначе отогреться. Кажется, он читает это по моему откровенно скользящему по нему взгляду. Улыбается собственным мыслям. – Идём-идём!.. Кофе и восточные сладости. Вот и весь наш заказ. Сидим в глубине зала. За угловым столиком. Одна компания курит кальян. Другая спорит. Третья поёт песни. Но всё как-то приглушенно, спокойно, размеренно... Слышу национальную мелодию, треск поленьев, перешёптывания Вити и бармена – Степнов выведывает секреты и нюансы рецептуры напитка. Кофе, действительно, дивный, но Виктор… Так бы и сидела за этим столом днями, неделями, десятилетиями… Лишь бы рядом с ним. Я согласна на любую другую судьбу, жизнь, реальность… Лишь бы с Витей вместе, вдвоём. Навсегда. Слышала, Ислам позволяет мужчине иметь четырёх жен. Абсурд. Но и то за счастье. Я бы выбрала восточную часть дома – люблю просыпаться от мягких лучей солнца. Он навещал бы меня по четвергам. И не существовало бы мира вне пределах моих покоев. - Ленок, ты чего призадумалась? Засыпаешь? – Отрицательно мотаю головой. – Я договорился – нам сейчас хлеб принесут, и мы пойдём на озеро кормить уток. - Они спят уже. - Проверим. Или ты вернуться хочешь? – Молча встаю. Обхожу стол и присаживаюсь на колени Степнова. Обвиваю его плечи руками, утыкаюсь в его шею носом. Он чуть меня отстраняет. - Здесь это не приветствуется. – Оглядываюсь, нас купают в осуждении. - А где это приветствуется? – Его улыбка на моём виске. - Не трави меня, - щекочет мне ухо. - Молодые люди, я вас прошу… - Возвращаюсь на свой стул. – Спасибо за понимание. Ваш заказ и счёт. - Спасибо. – Витя расплачивается и заворачивает ароматную национальную лепешку в бумажный пакет. Официант предлагает вызвать такси. Мы отказываемся, ссылаясь на дивную погоду. Облачаемся в жилетки. Спускаемся по ступенькам, Степнов натягивает на мою голову капюшон. Притягивает к своему боку. Я и не сопротивляюсь. Это самое лучшее место на земле. Чистый, уютный, строгий город, тонкий, едва уловимый запах весны. Запах Вити. Запах Вити… Запах Вити, его дыхание, его тепло… Уже несколько месяцев я ни о чём не мечтаю – он рядом. Мы рядом. Да – не вместе, но всё же рядом. Неспешно проходим по набережной. Спускаемся к воде. Вдоль кромки берега лениво скользят утки. Вся историческая часть города как на ладони. Черно-зеркальная гладь воды, словно рождественская ель, пестрит разноцветными огоньками. Витя вновь прижимает меня к своей груди. Поглаживает мой живот под одеждой. Внутри всё трепещет. Хочется верить не только в чудо, но и в то, во что не верится. На душе неоправданная гармония, от чего очень и очень грустно. Высвобождаюсь из-под его правой руки. А из левой выхватываю хлеб. Спускаюсь на небольшой деревянный пирс. Сию же минуту меня окружают птицы. Кормлю их. Мой мужчина наблюдает за мной со скамейки. Он смотрит на меня так, как смотрел только в школе. В его глазах помноженная на обреченность нежность. И за что он так со мной?.. Мигом подлетаю к нему и, забрасывая ноги на подлокотник скамейки, забираюсь на его колени. - Как же ты у меня подмёрзла-то у воды!.. – Сгребает меня в крепкие объятия. Прижимаюсь холодным носом к его горячей шее. – Вытащил тебя – ума нет!.. Застужу ещё. – Льну к нему щека к щеке. – Лен… - Нехотя отстраняется. Оглядывается. – Предлагаю отогреться. – Кивает в сторону неприметного мотельчика. – Что скажешь? – Ну а что я ему скажу?.. Вглядываюсь в глубину его глаз, неторопливо разглаживаю морщинки на его лбу, накрываю губы поцелуем… Самодовольно усмехается и подхватывает меня на руки. - Я сама идти могу. Отпусти. - Не отпущу. На руках донесу – вдруг передумаешь. – Передумаю?! Да куда я от тебя, Витя? Куда я теперь от тебя?.. Я остаюсь в холле и цежу кофе из автомата, через арку наблюдаю за тем, как Степнов любезничает с администратором: оформляется, приобретает необходимые мелочи… Всё, как я хочу, но вместе с тем безбожно больно. Вглядываюсь вдаль за окном. Стараюсь унять нервную дрожь. Нельзя. Нельзя демонстрировать Степнову свою безусловную зависимость. Нельзя осведомлять его в абсолютной власти надо мной. Нельзя… Неожиданно со спины подхватывает меня и на руках со мной взбегает вверх по лестнице. Номер. Со мной на руках садится, по всей видимости, на кровать. Целует меня, суетливо раздевает, ласкает жадно и невозможно нежно. Пытаюсь стянуть с него футболку, он обжигает губами мой живот, декольте, шею… Торопливый взмах его руки, и вспыхивает лампа на прикроватной тумбочке. Избавляет меня от топа. Поддерживая мою голову, покрывает поцелуями лицо, шею, грудь… Торопится, но сам себя и сдерживает, замедляя ласки. Его руки, задирая трикотажные брюки, скользят по моим лодыжкам. Я срываюсь на стон. Стиснув зубы, Виктор спешно стягивает с меня остатки одежды. Продолжает держать меня в своих объятиях, словно баюкает. Невесомо гладит мою кожу, мои волосы, целует меня… Резко усаживаюсь на нём верхом. Он охает от неожиданности. К чертям летит его футболка. Скольжу губами по его сильным плечам. Пальцы мои крадутся под резинку его спортивок. - Настырная же ты у меня!.. – Ухмыляется и решительно подминает меня под себя. Немного суеты, и мы одно. Мы словно в лодке, что качает ленивый прибой. Его губы, его руки… Его нежность за гранью реальности разрывает меня восторгом. - Девочка моя… Моя девочка… Моя… - шепчет он мне одурманенный страстью. – Хочу… Моя… Хочу тебя… Моя… Хочу… Моя… Только моя… Навсегда моя… Хочу тебя… Люблю… Ленка-а-а… Моя… Люблю… Моя… Люблю… Моя!.. После он лежит плашмя на спине, раскинув ноги и руки. Я повторяю контур его тела. Моя голова на его груди. Согнутая в колене нога на его животе. Мне хорошо. Ему хорошо. И мне от этого ещё лучше. - Кулёмина, ты же даже не догадываешься, а я тебя люблю… - шепчет с явным сожалением, перебирая пряди моих волос. - Знаю. – Прихватываю губами кожу на его шее. – Ещё со школы. Он обхватывает моё лицо своим тёплыми руками и притягивает к себе так, чтоб глаза в глаза смотреть. Строго смотреть. - Знаешь?! - Ну да, знаю. – Держит моё лицо. Верхом на него сажусь. - Иначе бы и не начала ничего этого. Только поэтому и не отступила от своего. Только поэтому и выдержала твоё сопротивление. - Самоуверенности немерено!.. – Целует меня глубоко, страстно… До лёгкого покалывания внизу живота. - А то! – Провожу языком вдоль жилки на его шеи. – Ну результат то того стоит, согласись? – Грустно улыбается. Спадающие с моего лба волосы убирает, зажимая их между пальцев. – Тебе же самому теперь всё нравится. - Нравится. – Гладит меня по голове. – Но не всё. - Твоя жизнь в твоих руках. – Выпрямляюсь и растерянно пожимаю плечами. – Не устраивает что-то – меняй ситуацию, ну либо отношение к ней. - А ты, Лена, чего хочешь? – Невесомо скользит пальцами по моим рукам, бёдрам. Вновь укладываюсь на его груди. Его руки вдоль моего позвоночника, на пояснице, вновь на бёдрах… - Я не хочу отсюда уходить, - шепчу ему на ухо. - Пробудим здесь до утра. – Накрывает нас одеялом. - А утром? – Замираю. - Утром вернемся к завтраку. Скажем – с пробежки. – Да, знатная пробежка… - Лен, а ты?.. Ты как ко мне относишься? - Я-то?! Я ещё тебя хочу. – Обреченная усмешка в ответ. - Ленк, тебе надо хоть немного поспать – завтра соревнования начинаются. – Он значительно грустнеет. - Ну, Вить… - Скольжу ладошкой вниз по его животу. Он резко перехватывает мою руку. - Я сказал – спать. – Строго. Слишком строго. Обиженно. Категорично. Отчаянно. Зло. С болью. - Что, только когда хочешь ты, или у тебя уже сил нет на меня? – Напускное пренебрежение в моём стальном голосе. - Сил у меня на пятерых таких, как ты!.. А вот тебе пора спать. - Вить. Ви-и-итя-а-а… - Мои губы вдоль жилки на его шее. - Утром душ примем вместе. – Прячу улыбку на его груди и расслабляюсь в его объятиях, растворяясь в нём, в его тепле, в его нежности. – Спи. – Гасит свет. Целует коротко мое плечо, а после накрывает его одеялом и ещё крепче прижимает меня к себе. Засыпаем. Безжалостно ранний подъём. Обещанный душ на двоих. Порция томительных ласк бонусом. Жадно, до рези в горле, глотая воздух, бежим вслед за первым трамваем. Садимся в конце пустого вагона. Долго смеемся. Целуемся. Нежимся в объятиях. Через полгорода трамвай идёт, не открывая двери – пассажиров ещё нет. Витя стучит по двери на нужной нам остановке и на руках выносит меня на улицу. Сжимает мою руку, и мы бежим.
Вика: 44. Мы, запыхавшиеся, влетаем в столовую. Плюхаемся на свободные стулья рядом. - Где вы были? – возмущенно разбивает звенящую тишину Миронова. - Бегали, - хрипим в один голос. Все растерянно отводят от нас свои осуждающие взгляды и возобновляют звон вилок и ложек. Ирка встаёт и уходит. - Салфеток нам передайте!.. – просит Степнов. - Приятного аппетита, - желают нам на разные голоса. Час свободного времени. После автобус доставляет нас во дворец спорта. Где, начиная с регистрации, процесс закручивается в стандартном сценарии. Так получается, что в раздевалке мы с Мироновой остаёмся наедине. Я собираюсь на выход, но сокурсница преграждает мой путь. - Оставь его в покое. – Пытаюсь её обойти, но она лишь упирается раскрытыми ладонями в косяки. - Нам не о чем говорить. - И всё же, послушай!.. У Виктора Михайловича есть семья, жена, сын. Оставь его в покое, - заходится она в крике. - Думаю, Виктор Михайлович не нуждается ни в твоём заступничестве, ни в нашем обсуждении. - Слушай, Кулёмина, тебе самой от себя не противно? – Толкает меня хлестким ударом раскрытых ладоней в плечи. - Грязная, мерзкая, похотливая сучка порочишь честное имя тренера!.. – Влепляю моралистке звонкую пощечину. Та лишь скалиться. – Правда глаза колит? Та народная присказка точно про тебя! Имей совесть! Оставь Степнова в покое! Не лезь в его семью! - Тебе какое дело до его семьи?! Ты кто такая, учить меня жизни?! Или… - На меня снисходит просветление. - Ты завидуешь?.. – Собеседница панически оглядывается по сторонам. Штирлиц ещё никогда не был настолько близок к провалу. И что же мне всю жизнь на конкуренток-то так везет?! - Ты не получишь его!.. – Громко хлопает за собой дверью. Я шарю по сумке. Сигареты, зажигалка… Встаю на подоконник. Курю в открытую форточку. Запах весны бередит былые воспоминания. Стряхиваю пепел. По щекам стекают слёзы. Очередная глубокая затяжка. Рыдания усиливаются. Конец зимы. Десятый класс. - Что, Кулёмина, двойку схлопотала? – шутливо окрикивает меня физрук на полпути к выходу из зала. Оглядываюсь на него с улыбкой. - Сейчас тебе Борзова устроит! – Кидаю мужчине баскетбольный мяч, тот звонко ударяется по его животу, но лицо Степнов держит. Стоит мне зайти в учительскую, завуч запирает дверной замок. Мы наедине в замкнутом пространстве. - Я все знаю, говори честно, что у тебя с педагогом по физкультуре Виктором Михайловичем? – Ровно, жандарм на допросе. Стоит вплотную ко мне и шипит в ухо. - Ничего. – Я – девчонка ещё совсем. Растеряна, оскорблена… - Лена, бессмысленно отпираться. О ваших отношениях знает вся школа. – Только мы вдвоём не догадываемся. - Да нет у нас с ним никаких отношений! Он у нас группой руководит и так пару раз в баскетбол вместе сыграли. – Оправдываюсь. Терпеть клевету – это не про меня. - А до дома тебя кто провожает? А пакеты кто несет? – А свечку кто держит, спросила бы я сейчас. - Он мне с редакцией помогал, я роман деда носила печатать. – Не позволю его честное имя запятнать. - Знаем мы этих романистов, поведали на своем веку. Так это он к тебе пристает или ты ему на шею вешаешься? – Она продолжает моральную осаду. - Никто ни к кому не вешается. Перестаньте. – И себя порочить не позволю. - Я тебе перестану. Устроили, понимаешь, из школы дом свиданий. Тебе должно быть стыдно! Родители в курсе? - Выпустите меня, откройте. – Мы друзья. Он образцово-порядочный тренер, а нас с грязью смешивают. - Девочка, зря ты это, я ведь могу тебе помочь. – Помочь?! В чём?.. Втоптать в грязь лучшего учителя, лучшего человека в моём окружении?! Возвращаюсь в зал. Взгляды присутствующих прикованы ко мне. Мне отчего-то стыдно. В большей степени, думаю, от того, что сожалею, что клевета беспочвенна. Прячу глаза за чёлкой, низко опустив голову. С ноги на ногу переминаюсь. - Ленка, что случилось то? – Меня трясет, и он это видит. - Ленка, ну не психуй, что случилось? Борзова довела, да? – Степнов так встревожен из-за меня. — Она такое наговорила! Я не могу сказать. – Господи, как же стыдно-то, а!.. - Она... Ну, это все вранье. Она сказала, что я с Виктором Михайловичем, что у нас роман. Сказала, что я ему на шею вешаюсь, а он ко мне пристает! – Осмеливаюсь посмотреть на физрука – он в бешенстве. Мы ещё и сами не подозревали тогда… Одиннадцатый класс. Середина осени. Конец первой четверти. Меня вновь вызывает Борзова. Решительно тяну на себя дверь учительской. Взгляды всех присутствующих прикованы ко мне. Кроме одного. - Я не позволю впутывать Лену! – кричит Степнов, обращаясь к коллегам и стоя ко мне спиной. - Вот и Кулёмина пожаловала! – Ехидно улыбается завуч. - Э-э… Людмила Фёдоровна, Вы меня вызывали? – Физрук слышит мой голос и впечатывает кулак в поверхность стола. Дамы вздрагивают. Все за исключением одной. Малахова украдкой кидает на меня изучающий взгляд. – Или я не вовремя? - Вовремя-вовремя! – кричит в запале Борзова. – Проходи, Лена, проходи!.. Думаю, ты нам прояснишь ситуацию. - Какую ситуацию? – Под давлением сухой, дрожащей ладони Терминатора опускаюсь на стул, что стоит посреди кабинета. Все, как одна, смотрят на меня исподлобья. Кто – выжидающе, кто – осуждающе… - Нет, вы посмотрите – она ещё смеет пререкаться! – захлебывается слюной возмущения. - Людмила Фёдоровна, в чём я виновата?! - Лена, ты расскажи нам честно и откровенно всё о ваших с Виктором Михайловичем отношениях, а мы… - Обводит взглядом присутствующих. – Мы решим, есть в этом хоть какая-то твоя вина, или же ты полностью жертва обстоятельств и этого извращенца! - Какие отношения?.. Нет никаких отношений, - хриплю чуть слышно. Рассказов водой наполняет граненный бокал и мне его подает. Принимаю и коротко киваю классному руководителю. Тот растерянно поправляет очки. - Кулёмина, на этот раз обвести меня вокруг пальца не выйдет. – Собеседница рассекает между нами со Степновым и размахивает указательным пальцем правой руки. - На этот раз есть свидетели! И свидетельские показания! Вас неоднократно видели вдвоём! Вечером скрываются вместе в подъезде, утром выходят чуть ли не обнимаясь, в продуктовый вдвоём ходят!.. Что ты на это скажешь, а Кулёмина? Я лишь успеваю перевести дыхание, как Степнов резко оборачивается. - Не трогайте Лену! – взрывается он наконец. - Не смейте вешать на девочку свои грязные вымыслы! Она ни в чём не виновата! - А кто виноват? – Подлетает Борзова к физруку. – Вы? Вы совращаете ученицу помимо её воли? Что, запугали девчонку? Пользуетесь тем, что родители в отъезде, а дед – в больнице?! – Степнов лишь сжимает кулаки. На его шее жилы вздуваются. - Никто ни в чём не виноват! – Вскакивает на ноги Малахова. – Вы, Людмила Фёдоровна, верно заметили, что Лена одна, без присмотра, ну вот мы с Виктором Михайловичем вместе и держим над девочкой шефство. А ночует Виктор Михайлович, простите за откровенность, в одной со мной кровати. – Психолог кривит губы и попеременно подмигивает нам с Виктором Михайловичем украдкой. Если бы я не знала наверняка, что Степнов ночует на дедовом диване третью неделю подряд, то разревелась бы сейчас от этой лжи во спасение. Разревелась бы от ревности, от обиды, от боли, от бессилия, от обреченности. - Что, Лена, это правда: Степнов с Яной Малаховой вдвоём тебе сумки из магазина таскают?! – Нависает надо мной. - Виктор Михайлович сумки таскает. – Набираю воздуха в лёгкие. - Деда в больнице навещает. - А Яна Ивановна? – не унимается Борзова, а за её спиной издалека Малахова кивает мне. - А Яна Ивановна учит меня готовить и… Ну, маму как-то заменяет. – Психолог выдыхает с явным облегчением. Виктор Михайлович в растерянности, но Малаховой явно благодарен. Борзова песочит всех присутствующих с целью профилактики, а затем отпускает. Мы со Степновым уединяемся в спортзале, обсуждаем ситуацию, перекидываясь лениво мячом. На следующий день вручаем нашей спасительнице букет цветов, коробку конфет и флакончик духов. Она искренне умиляется тому, что мы презентуем ей тот же аромат, каким она и пользуется. - Это всё Ленок! Она отгадала!.. – хвалится мной физрук. - Это всё прелестно, но!.. – И теперь уже психолог читает нам, нет – не мораль, а лекцию о природе наших чувств и инструкцию к их применению. - Яночка, но ты-то не выдумывай! – смеется смущенно Степнов. – Мы с Ленкой лучшие друзья, а вся эта ложь – фантазии женского коллектива, не более!.. И снисходительно улыбаясь да упрямо качая головой, психолог нас отпускает. Начало зимы. Школьный коридор. Обреченно провожаем физрука. - Вот и все, нет у нас больше Степнова, - выдыхает Прокопьева. - Лен, чего ты молчишь? – вторит ей Новикова. - Ну, ты-то что об этом думаешь? – наседает на меня Анька. - Я не знаю. Я не знаю, что мне делать. – И я понимаю, что нет у меня больше Моего Степнова. У меня. Нет. Степнова. - Ты чего опаздываешь? – орет на меня куратор, стоит мне появиться на соревновательной площадке. - Чего бесишься? Успела же!.. – отмахиваюсь от него и пытаюсь обойти. - Кулёмина, почему глаза красные? – Останавливает меня, сжав плечи. – Кулёмина?! – Шумно вдыхает воздух у моих волос. – Ты что, курила? - Глаза красные, потому что не выспалась. - Хорош мозги лечить – полчаса назад ты в порядке была. - И да, я курила. – Резко вырываюсь и спешу к месту локации участников первенства.
Вика: немного о былом, чтоб уж совсем не забывали, что есть такой непутёвый автор с таким эксцентричными героями)))) XXVI 45. «Бернард пишет Эстер» Вера Полозкова Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом. Я веду, и я сроду не был никем ведом. По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом. Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом». Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд, Дети ходят туда купаться, но чаще врут, Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут, От исландских фьордов до сомалийских руд, Но умру, если у меня тебя отберут». Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит, Джип с водителем, из колонок поет Эдит, Скидка тридцать процентов в любимом баре, Но наливают всегда в кредит, А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит». Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам, Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам, Ядерный могильник, водой затопленный котлован, Подчиненных, как кегли, считаю по головам – Но вот если слова – это тоже деньги, То ты мне не по словам». «Моя девочка, ты красивая, как банши. Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши, Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши. Никакой души ведь не хватит, Усталой моей души». По итогам первого дня первенства Кулёмина четвёртая. С конца. В добавок к этой радости очередное обострение – лёжкой лежит. Если к утру на ноги не поставлю, придётся снимать с соревнований. Это ставит под угрозу автомат за практическую часть на госах. Девочка моя, девочка… Разминаю её окаменевшую спину, растираю прогревающим, антивоспалительным средством, укладываю на мануальный игольчатый коврик. Одеялом до подбородка накрываю. Всхлипывает. - Накормлю сейчас тебя, а потом уколы поставлю. – Мы наедине в девичьей спальне. Не сдерживаюсь и накрываю её влажный лоб коротким поцелуем. – Потерпи, моя хорошая… - Сминаю её потрескавшиеся губы. – Скоро полегчает. – Скольжу руками поверх одеяла и покидаю Ленку. Подмигиваю ей на пороге и неслышно прикрываю за собой дверь. Варю легкий овощной суп на курином бульоне – таким она сама меня когда-то заботливо кормила. Интересно, пошёл бы я сейчас за неё на ринг драться? Вряд ли. Но вытащил бы её точно. Не позволил бы сгинуть. Не допустил бы. Спас бы. Уберёг бы. - Виктор Михайлович, а Вы что, в столовую на ужин не ходили разве? – На кухне появляется Миронова. - Кулёмина не ходила. – Проверяю степень готовности овощей. – Плохо девчонке совсем. - Аааа… А Вы считаете, она заслуживает Вашей заботы? – Подходит ко мне со спины неприлично близко. – Вы думайте, она достойна Вашей заботы? - Она нуждается в моей заботе. – Разворачиваюсь и отталкиваю девицу от себя. – Об остальном не тебе судить. Вновь поворачиваюсь к студентке спиной и продолжаю собирать ужин на поднос. Возвращаюсь к моей девочке. Старательно улыбаюсь. Нельзя ей унывать. Итак расстроилась из-за чего-то перед стартом – я уж наверняка знаю. Сама она себя в последнее время загоняет, гнобит… Девочка моя, девочка… Усаживаю её, убираю массажёр, она зажимает край одеяла подмышками и наваливается на, поднятую мной, подушку. Поднос на её коленях. Неспешно ест. Хвалит меня, благодарит. Сидим. Болтаем ни о чём и обо всём с полчаса. Затем я берусь за пакет с лекарствами, наполняю шприц лекарством, тем временем Кулёмина обреченно, неспешно укладывается на живот. Откидываю одеяло, стягиваю трусы, ставлю укол. Пациентка взвизгивает. - Знаю, что больно. – По завершению процедуры оставляю на девичьей ягодице поцелуй. – Легче? – Мурчит нечто невнятное, укладываясь клубочком. – Отдыхай. – Целую её в макушку и ухожу с посудой. На подходе к кухне слышатся едкие фразы, грубые слова, небрежные смешки… Знакомые голоса. Захожу. Мои студенты в полном сборе играют в покер, гоняют чаи и яро обсуждают Кулёмину. Мою посуду, а они и не думают ни тему сменить, ни громкость снизить, ни заткнуться в конце-то концов. Поначалу улавливаю отдельные слова. Продажная. Подстилка. Шлюха. Скрипя зубами, вкрадчиво вслушиваюсь в эмоциональные, хлёсткие речи… - Андрея-то из-за этой сучки избили!.. - Только лох будет из-за такой руки марать. - Всю зиму Кулёмину подвозил такой чёрненький на джипе – он, думаю. - Ну да, больше некому. - Видимо, настолько хороша, что делиться не захотел. - А что, из вас ещё никто не пробовал? - Сидоров собирался, а мы, знаешь ли, Ирочка, брезгуем. - Не пойму, на черта её на соревнования брать? - На результаты прошлых лет понадеялись, видимо. - Но то до академа, а после восстановления она вообще никакая. - И, похоже, не только в спорте, но и в койке!.. – Общий гогот. – За весь год никого кроме чернявенького, а в хорошие-то времена мужика три-четыре за год!.. - Говорят, и преподы в её послужном списке присутствуют. - Да ладно?! - Говорю! - Препод – это даже для Кулёминой слишком!.. - Леонид Константинович, как думаешь, по какой причине уволился? - Слушайте, парни, может реально оно того стоит, чтоб попробовать? - Заткнулись все! - Швыряю алюминиевую ложку в металлическую раковину. Звон оглушает пространство, беседа обрывается. - Вы об одногрупнице говорите или о проститутке с Ленинградки? – Кто-то ухмыляется. Кто-то скептично ведет бровью. Переглядываются между собой. – Как вы смеете столько грязной клеветы на человека вешать, да ещё и за спиной? Что, новенькая в группе? Нашли против кого «дружить»? - Так, Виктор Михайлович, правда же всё это. - Правда?! – Окидываю присутствующих требовательным взглядом. – Какая к чертям, правда? Правда, что вы козла отпущения нашли? Тренируете на Кулёминой своё острословие? - Виктор Михайлович, Вы уж нам на слово поверьте! – Переглядываются. – В отличие от Вас мы-то Кулёмину давно знаем. Былые времена она блистала. По три извозчика за год стабильно! - Вам кто право дал судить человека, ярлык вешать?.. - Ещё скажите, клеймо ставить! - Я тебя умоляю, негде клейма там ставить! - Закрыли свои поганые рты! – Пренебрежительная тишина. – Отбой в девять, не забываем. Готов каждому из присутствующих морду начистить и позвоночник вправить, вместо этого срываюсь в зал. Нахожу потрепанные перчатки и вымещаю всю злость на видавшей виды груше. Выдыхаюсь и опускаюсь на пол, на стену наваливаюсь, делаю пару глотков воды и закрываю глаза. - Они правы. Во всём. – Сквозь пульсацию в висках слышу родной голос. – Ты сам знаешь. – Открываю глаза – на пороге Ленка. - Чего не спишь? - Я всё слышала. Все по комнатам разошлись, пошла тебя искать. – Медленно опускается рядом. – Угарная юность. Безудержное веселье. Сомнительные компании. Ночные клубы. По три-четыре парня за год, с каждым не больше одной-двух близости. – Похоже, назревает исповедь. – Ты не думай, наркотики я и не думала пробовать. Презервативы – моё всё! – Горько ухмыляется, взмахивая в воздухе, сжатыми в замок, кистями. – Здоровый образ жизни. Спорт, спорт и ещё раз спорт!.. – Переводит дыхание. – Инсульт деда. Знаешь, это произошло, когда я… - Голос обрывается, и она стирает слёзы. – Никогда себе не прощу. – Прячет лицо в раскрытых ладонях. Молча привлекаю её к своему плечу. - Дед был плохой последнее время. Я должна была дежурить у его кровати. Ночевать дома. Инсульт, знаешь, дело такое, чем раньше оказана мед. помощь, тем больше шансов избежать тяжёлых последствий. – Всхлипывает. Глажу её по голове. – Скорую вызвала утром. Я всю ночь, всю ночь!.. Скакала на мужике, имя которого не помню. – Отстраняется. Размазывает слезы по лицу. Нос кулаком подтирает. – Знаешь, я ходила по замкнутому кругу: месяца три тусили по клубам, секс пару раз и эти же три месяца отходняка - по два пальца коньяка на вечерний чай, а то и из горла!.. До я думала: вот живой, настоящий, реальный мужик, которому я нужна здесь и сейчас. После же подыхала от понимания, что это вновь не ты. Меня всякий раз буквально наизнанку выворачивало. Инсульт деда, и всё как оборвало!.. Только вот курить начала. – Рецидив, интересно, с чего? – После похорон выпила весь дедовский запас спиртов. Протрезвела – поняла, не живу, а существую. Существую с того дня, когда ты ушёл со школьного двора. - Ленок, для чего тебе все эти пустые связи нужны были? - Наивно верила, что яркие эмоции уничтожат эфемерные чувства. – И выдыхает с явным облегчением. - Тебя забыть пыталась. - Удалось? – Лишь головой мотает. – Потому что не тот метод выбрала. Влюбилась бы в хорошего друга, в человека надёжного, заботливого, готовились бы вместе к созданию семьи… Забыла бы. - Да, по таким критериям ты верный метод выбрал. - Да, я всё верно делал до поры, до времени. – Она чуть отсаживается от меня и обнимает прижатые к груди колени. – И до поры, до времени был рад обманываться тем, что всем доволен, что всё меня устраивает… Если бы не ты, - кладу ладонь на ее плечо, - так и заблуждался бы. Да, я уважаю жену. Благодарен за сына. Но… Всю жизнь я терплю её. - Мне не нужен кто-то другой, лишь бы не одной, лишь бы кто-то… Мне не нужен чужой человек рядом. Мне и не нужны такие же сильные чувства – выматывает. Я тебя забыть хотела – только и всего. - Безуспешно? - Да, безуспешно. – Оглядывается на меня. – Люблю я тебя. – И вновь отворачивается. – Привычка, привязка, дружба наша… Влюбленность. Любовь. Теперь ещё и страсть эта… Зависимость. Ты нужен мне. Очень. - Меня ты любишь. – Разворачиваю девчонку к себе лицом. – Зачем со мной, как с ними? - Кому нужна моя душа, мои чувства, я сама? Кому? Тебе?! Не думаю… А что я ещё могу тебе предложить? Что?! – Откровенно рыдает. – Жена, мать, хозяйка – всё это у тебя уже есть!.. Кино, вино и домино – мужчины из кожи вон лезут, чтоб заполучить от женщин секс. Я изначально понимаю, ради меня ты и пальцем не пошевелишь, поэтому получите, пожалуйста, добычу в готовом виде! – срывается на крик и поджимает губы. – Хочу быть рядом. Рядом с тобой. – Дрожащими пальцами скользит по моим щекам. – Права не имею говорить «Люблю», поэтому касаюсь, целую, ласкаю. Ты, наша близость… Это иное. Нельзя сравнивать нас и всё, что было до. - Лен. – Сглатываю комок горечи. Сжимаю её лицо в крепких тисках. – За что ты со мной так? Я же люблю тебя… Настоящую. Почему ты другая Со мной? Почему ты со мной претворяешься другой? Почему? Зачем? Для чего? - Иначе ты бы не позволил. - Всё же, я тебя не понимаю. Бабы уводят мужиков, крутят ими, вертят, семьи разбивают. Ты самовольно подстелилась. И говоришь, любишь. - Да, люблю. А те бабы, которых ты в пример мне ставишь, тупо замуж хотят. И в борьбе за более выгодную партию никакой грязи не боятся. Я же изначально тебе говорю, семью разбивать твою не буду. Не потому, что ты мне не нужен. Нужен очень. Один Господь Бог знает, с какой болью всякий раз тебя отпускаю. Я тебя люблю – значит, я желаю тебе добра. Твоё счастье превыше всего. Твоё счастье в сыне. Его счастье в вашей семье – ради Бога! Мне одно важно: ты жив, здоров, счастлив. И есть возможность отдавать тебе свою любовь, нежность, страсть… Понимание, насколько тебе хорошо в моих объятиях, делает меня счастливой. – Хоть и догадываюсь обо всём этом, одолевает дикая растерянность. – Наш секс – это мой выбор. Это, если хочешь, подарок любимому человеку. Отношения, союз, пара – здесь я навязываться не буду. Это только твой выбор. Твое решение. - Почему сразу не сказать всё, как есть? - Вить, ты сам не видишь, что мы по кругу ходим с этим твоим «почему»? Я блефовала, и у меня получилось. У меня к тебе одна просьба: решишь меня бросить, бросай постепенно – резко я не выдержу. Загнусь. – Усмехается. – Да кого я обманываю? В любом случае – загнусь. – Прижимаю девчонку к своей груди. Сжимаю её крепко-накрепко, словно испариться может. Глажу её по спине и слушаю, как она приглушенно плачет. - Знаешь же, что люблю, а всё вот так… Больно, что любовь свою ко мне ты от меня же и прячешь всё это время. Неужели, наши случки это и есть уровень нашей любви? - А по другому никак. – Отстраняется. Плечами пожимает. Стирает кулаками со скул слёзы. – Прости, я не нашла иного способа приблизиться к тебе. Прости. Главное, что у меня получилось - ты же повёлся. – И вот, мы уже оба улыбаемся. Грустно, правда. - Ты мне выбора не оставила. – Щёлкаю девчонку по носу и прижимаю к груди. – Оба хороши, конечно. И долго ты так собираешься? - Пока ты позволяешь. – Убеждаюсь, что всё только в моих руках. И главное, что Ленка тоже. Мысль обрывается мелодией входящего вызова. Мобильник валяется рядом. На весь дисплей фото жены. - Ответь. – Любимая резко отдаляется и смотрит на меня исподлобья. Очень строго. - Привет. – Мои пальцы сжимают Ленкины. Между нами расстояние в наши вытянутые руки. - Почему не звонишь мне? – Обида или укор – мне уже неважно. - А ты? – Виртуозно играю в стрелочника - Понятно. – Вздох осуждения. – А сыну? - Я Владьке каждый день звоню дважды в день в одно и тоже время. – Вот только сегодня… - Почему сегодня спокойной ночи ребёнку не пожелал?! Ты в курсе, что он там плачет? Один с чужими людьми!.. – заходится в театральном крике. - Кристин, кончай комедию ломать! Владик не у чужих! Он у моих родителей! - Должен быть со своим родным отцом! Ты почему на неделю отправил его в деревню, со мной не обсудив?! - Потому что есть решения, которые я в состоянии принять самостоятельно. – Кулёмина всё же одергивает руку. - Тебе что, родной сын мешает?! – Киваю на бутылку, Ленка открывает её и подаёт мне. Подмигиваю в знак благодарности. - Господи!.. Кристина Аркадьевна, не доводи до греха, прошу тебя! – Делаю пару глотков воды. – Я в командировке – на соревнованиях со своими студентами в Казани!.. Вернусь – и сразу к сыну. - В пятницу у родителей будешь? - Мы в субботу только выезжаем. – Ленка кидает на меня взгляд полный недоумения. – В воскресенье, думаю. - Ну, хорошо. - Пока. – Гудки. - И где ты до воскресенья собираешься пропадать? - У тебя. – Тяну Кулёмину на себя, укладываю на свои колени. – У нас. – Накрываю её дрожащие, пересохшие губы долгим, томящим поцелуем. Её руки скользят по моей спине, и я отстраняюсь. – Так, кому-то срочно пора спать. - Я даже знаю, кому. – Обреченно поднимается на ноги. – Я хорошо завтра пробегу, обещаю. – Отрицательно мотаю головой. - Я сниму тебя с соревнований – здоровье твоё важнее. - Вить. - Хорошо, обещаю подумать. А сейчас ступай от греха подальше. – Криво ухмыляется и, лениво покачиваясь, медленно устраняется.
Вика: 46. По результатам соревнований Ленка одиннадцатая. Не фонтан, конечно, но вполне сносно. Афанасьева – седьмая, Миронова – четвертая. Наши парни рассчитались через одного с пятого по двадцатое место. Петров третьи. Первое с легкостью бы взял Сидоров, но… Таких не берут в космонавты. По возвращению в столицу, мы с Кулёминой расходимся от вокзала в разные стороны и встречаемся у её подъезда. Принимаем душ. Я варю нам кофе – выпиваем по чашечке. После прогуливаемся до ближайшего продуктового. Забираем Дуську, презентуем соседке коробку конфет. Кулёмина всеми правдами и неправдами отбивается от расспросов сердобольной тётки. Буднично готовлю обед. Ленка сидит в углу кухонного диванчика, да с питомицей играется – по сей день ребёнок словно. Или… с ребёнком словно. - Она решила, что ты мой мужик – странно, - хмыкает на выдохе. - Почему странно? Я и есть твой мужик. - Нет. – Мотает головой. – Я твоя, но ты не мой. Опускаюсь рядом. Сгребаю обоих зеленоглазых блондинок в охапку. Прижимаюсь губами к Ленкиному виску – она замирает, Дуська мурлычет. Сидим так долго-долго. Грустно, тоскливо, горько, больно, тяжко, но хорошо…Очень хорошо. Хорошо, пока Кулёмина не нарушает тишину. - Сейчас суп сбежит. Встаю. Гошу плиту. Обдумываю ситуацию. Все тяжёлые мысли из головы прогоняют Ленкины пальцы на животе да её губы на шее. Спустя минут пять мнём её матрас. Долго мнём. От души и на совесть. После Ленка лежит головой на моей груди и лениво выпускает табачный дым в потолок. - Бросай. – Перебираю прядки её пшеничных чуть влажных волос у виска. - Нервы ни к чёрту. - У тебя конфликт с кем-то был в Казани?.. - Нет. - Я не спрашиваю. - Нет. - Лен?.. - Нормально всё. - Слушай, может, наконец-таки купим кровать? - Зачем? - Да я сразу собирался, но всё как-то не до того. - Ну и к лешему её – подумай только, как скрипеть будет. – Хрипло смеемся. - А мы качественную выберем. – Смех ещё громче. - Боюсь, в магазине экспертизу провести не удастся. – Поднимается на ноги, как есть, нагая. Подходит к, Слава богу, зашторенному окну. Заводит руку за занавеску. Тушит в земле цветочного горшка, выкуренную до фильтра сигаретку. - Ещё же гарантийный срок существует. – Оглядываю Ленку, и она возвращается ко мне. - Ну, тогда другой разговор. Если вопрос ставится таким образом, мы тут отдел технического контроля можем реализовать. – Заливается искристым смехом, прижимаясь к моему плечу. - Давай собираться. – Слегка щекочу её. - Если мы встретим знакомых? – Замирает, вмиг становясь серьёзной. - Это моя только забота. - Терять тебя не хочу. – Переворачивается на живот и ладонь к щеке моей прижимает. - Не потеряешь. - Может, по интернету закажем. – Бровки выгибает. Губы поджимает. - Идём-идём!.. Прогуляемся. *** - Привет. – После оформления покупки и доставки, решаем по пути к выходу прогуляться и по остальным отделам. Посреди торгового зала сталкиваемся с моей сестрой. - День добрый. – Обводит она нас пристальным взглядом. Кулёмина готова сквозь землю провалиться. – Как Казань? Лен, могу тебя поздравить? - Не с чем. – Смотрит прямо в глаза собеседницы и крепко руку мою сжимает. - Почему же? - Ждёте, что оправдываться буду? Нет – не буду. - Что, Лена, лучшая защита – нападение? – За невозможностью спрятать глаза за чёлкой, низко опускает голову. – От меня обороняться не стоит – лишнее. - Я понимаю, Вы ненавидите теперь меня, презираете. - Это ты сама придумала. Лен, ты нужна моему брату, а для меня важно его счастье. – Подхожу к сестре. Опускаю голову на её плечо, Манька поглаживает меня по щеке. Любуюсь расстерянно-смущенной Ленкой. - Девчонки, а покатаемся на иномарке? - С какой целью? – Кулёмина убирает руки в карманы куртки и закусывает нижнюю губу. - Приглашаю вас в ресторан! – Опускаю руку на плечо сестры. - На примирительно-семейный обед! - Семейный это без меня. – Со всех ног Ленка срывается прочь. - Лен, стой! Лена!.. – кричу ей в след. – Ну что за несносная девчонка?! - За речью порой следить надо, братец. – Марья похлопывает меня по груди и горько вздыхает. – Беги за ней. Я у машины вас подожду. Успокоишь и приводи – она, я уверена, в итоге этому обеду рада будет. И вот мы втроём сидим за столиком кафе в ожидании заказа. - Ну, и давно это у вас? – Обводит нас требовательным взглядом сестра, старательно пряча снисходительную улыбку за наигранной строгостью. - Четвёртый месяц пошел… - смущенно признаюсь я, и Ленка отворачивается к окну. - Всего лишь?! Уверена была, вы вместе с октября. – Манька прямо, как гестапо! - Ваш брат, Мария Михайловна, слишком упрямый – под Новый год только сдался. – Прямой, провокационный взгляд натыкается на добрую лучистую улыбку. - Дураки вы оба. – Переглядываемся в недоумении. – Ни разу ни один не попытался найти другого. Ни разу за все шесть лет!.. И если не череда мелких случайностей, то… - В растерянности сестра разводит руками. - То мне бы не представилось возможности испохабить чужую семью. - Лен, ты опять?! – Смотрю на неё строго. – Ты же не жалеешь не о чем? - Прости, Вить. Ты прав, я не о чём не жалею, но я не хочу, чтоб всё вот так… - Прячет лицо в ладонях. - Чтоб сестра твоя знала, чтоб хоть кто-то знал!.. Отягощать тебя не хочу. - Резко поднимает голову и с вызовом смотрит на мою сестру. – Мария Михайловна, мне плевать, что Вы обо мне думаете! Главное, что Вите хорошо со мной. И мы будем вместе пока!.. Пока ему не надоест. – Порывается вскочить из-за стола, но тут официант приносит нам всем троим кофе. Ленка дрожащими пальцами цепляется в свою чашку, словно в спасательный круг. Под столом кладу руку на её бедро и ободряюще поглаживаю острую коленку. Марья качает головой, снисходительно улыбается и подмигивает мне. - Лен, а… - Сестра делает глоток, и мы с Кулёминой на пару замираем. - Почему с Казанью не сложилось? - Спина. - Лечишь тебя, лечишь – да всё без толку! - Это всё от нервов! Да, Кулёмина? – журю девчонку в желании добиться до сути последнего рецидива. - Ммм, ребят, кстати!.. – Оживляется Машка. - Тимка на днях получает сертификат терапевта по иглоукалыванию! Ленок, я тебя на прием запишу! - Лишь бы помогло – не знаю уже, как и чем лечить Ленку. - Вообще, хорошо бы на море съездить: солнышко косточки прогреет, солёная вода всё дурное выведет, и нервы, как раз таки, успокоятся. - Да, Ленок, витаминчиков наберешься – решено, летом отправлю тебя в профилакторий! - Меня?! – Оглядывает нас, словно умалишенных. - Тебя. Сам в Москве работать останусь. Мань, а съездишь с Ленкой? Все расходы беру на себя, да и вам вместе веселее, а? - Братец, заметь, не я это предложила. - Ленк, ты что скажешь? – Она лишь дугой выгибает брови. – Значит, решено. - Лен, а Витя передавал тебе от меня поздравления с днем рождения? - Передавал, спасибо. – Кулёмина наконец-то расслабляется и расплывается в трогательной улыбке. – Никогда его лица в тот момент не забуду. – С девичьих уст срывается мягкий смешок. Манька одобрительно улыбается. Нам наконец-то приносят заказ, и мы дружно звеним вилками, ведя размеренную беседу. - Мань, поехали завтра к родителям вместе, а? – Сестра тут же пинает меня по голени, с укором поджимая губы, одним только взглядом говоря мне: заткнись. – Заеду завтра утром за тобой. – Она кивает. - Ребят, вы чего в мебельном-то забыли? – Смущенно переглядываемся. Сестра закатывает глаза. - А ты? – перевожу я стрелки. - А то ты, братец, не знаешь, что я в процессе затяжного ремонта? Кафель положил и на этом успокоился? - Да помню я наш договор! Как обои купишь – приглашай! - Уже. - Ну и замечательно: со следующей недели и начнём! - Ленок хоть спокойно диплом будет дописывать да к госам готовиться – на меня отвлекаться не придётся. - А… если мне твоя помощь по учёбе понадобится? – робко тянет моя любимая студентка. - Всегда на связи. – Коротко целую её в висок. Сестра мне подмигивает. Продолжаем обед и какую-то будничную беседу. Тех, кому интересно, вновь прошу набраться терпения в ожидании.
Вика: XXVII 47. этот день для меня как агония. и тоска по тебе не сравнится с бетонной стеной. я лежу животом в луже облака и люди кружат вокруг по часовой. ты помнишь наши скитания, слезы, сны на полу, бездомные страны. возвращайся скорее домой. у каждого свои демоны. возвращайся скорее домой и укрой себя мной, чтобы вылечить раны. этот день для меня как агония и тоска по тебе не сравнится даже с тобой. я вырву все что написано, и лето станет теплой южной зимой. кто они, когда мир бесится? кто они – наши дети? кого им держать за колено? возвращайся скорее домой - у каждого свои демоны. возвращайся скорее домой и укрой себя мной, чтобы сердце запело. (Д.А. - Демоны) Не помню, когда в последний раз видела Витю. Нет, Виктора Михайловича я вижу регулярно. Но вот Витю… Витю нет. Я зову его, зову-зову… Он всё твердит, что вот сдам экзамен, и после… До тех пор не будет меня отвлекать. Тоскую. - Вить, кровать привезли. – Смелею и набираю его. Сейчас, должно быть, он забирает сына из сада. - Приехать, собрать? – Кажется, или действительно дежурно?.. - Приехать, опробовать. – Ни к чему ходить вокруг да около. - Приеду… - сухо и нехотя. - Вить… - И он сбрасывает. Наверняка, Владик на шее виснет. Как бы я хотела встречать их каждый вечер в прихожей своей квартиры, но… забрасываю в сумку бутылку кефира да методичку к Госам. Последний взмах расчёски и на работу. Засыпая на ходу, спустя несколько часов я возвращаюсь в свой тихий дом. Уже не запинаюсь в прихожей о детали кровати. Сбрасываю кроссовки и, не снимая куртки, в надежде уткнуться в тёплую сильную грудь, да вдохнуть родной, терпкий запах, со всех ног спешу в спальню. Зажигаю свет. Новая кровать. Новый матрас. Подушки, одеяло… Новое постельное белье. И… никого. Скольжу по косяку и, утыкаясь в колени, содрогаюсь в рыданиях. Некоторое время спустя ко мне за пазуху пробирается Дуська. Мурлычет. Явно еды просит. Деваться некуда, утираю нос кулаком и с любимицей на руках отправляюсь на кухню. Зажигаю свет и замираю… по центру стола простая трёхлитровая банка из-под сливового компота, в ней цветы. Безразмерная охапка крупных белых роз. На плите остывает кастрюля с наваристыми щами. Открываю холодильник. Полки забиты до отказа. Наливаю Дуське молока, корм накладываю, снимаю куртку, опускаюсь медленно на диванчик, облокачиваюсь о стол, подпирая подбородок кулаками, и завороженно разглядываю хитросплетения нежных лепестков. Степнов постоянно сумки с едой да домашней утварью таскает, но цветы были, пожалуй, лишь на день рождения. Не нужно мне ничего: ни цветов этих, ни горбуши замороженной, ни простыней свежих… Он один только нужен. Откупается. Принимаю душ. В недрах шкафа нахожу его, заброшенную за ненадобностью, футболку. Надеваю на ещё влажное тело и забываюсь тревожным сном, обнимая саму себя за плечи. Следующим днём на собрании группы глаз с него не свожу. Просит задержаться после. - Ну, ты чего? - Скучаю. – Спускаюсь по ступенькам амфитеатра аудитории. - И я скучаю. - Приходи ко мне. К нам. – Подхожу к мужчине, пальцами по его щекам скольжу. - Ленок, ну ты же знаешь, ремонт у сестры делаю – мы с Владькой буквально живём у Маньки. - Пятнадцать минут. Пожалуйста. – Так унижаться я не планировала. Хотя… давно пройдена та грань, за которой гордость имеет хоть какую-то цену. - Лен, тебе на учёбе надо сосредоточиться. – Сжимает бережно мои трясущиеся плечи. – Все силы необходимо на экзамен, диплом направить. Расточительство времени и энергии сейчас не для тебя. – Расточительство?! – Морщусь от этого слова. Он лишь горько выдыхает. Беру себя в руки и тянусь за поцелуем. Степнов резко отстраняется. Обходит стол. Собирает с него бумажки, по которым нам информацию зачитывал. - Ты чего?! – Неужели, всё?.. - На той неделе по всему универу камеры наблюдения установили. – Кивает на немого свидетеля. - Опоздали. – Срываюсь на саркастически смешок. – Самая зрелищная премьера отгремела давно. - Лен, поезжай домой. Пообедай, поспи пару часов, а потом готовься. Спать ложись пораньше. – Тошно от его заботы. - Мне на работу надо. - Какую, к чертям, работу?! - Мои отгулы из-за практики посчитали за отпуск. Отпуск, который не может длиться вечно. - Кулёмина. - Мне нужна эта работа. - Беру сумку и ухожу. Какого моё удивление, когда, спустя два сеанса, ко мне подходят Степновы. Владик деловито протягивает два билета, одаривает меня своей фирменной улыбкой. Его отец невзначай скользит кончиками пальцев по моему бедру, следуя за шустрым сыном. Минут за пятнадцать до окончания сеанса захожу в зал. В полумраке любуюсь лучистыми улыбками сына и отца. Как же я хочу… Как же я хочу… Как же… - Лена, спасибо за такой весёлый мультик! – На выходе Влад тянется ко мне с объятиями. - Не за что! – Треплю его по макушке. – Папе своему спасибо говори. - Лена, а тебе долго ещё работать сегодня? - Сегодня? – Поднимаю взгляд с мальчишки на его отца, а затем вновь в глаза ребёнка вглядываюсь. – Ещё один мультик остался. - Сходишь с нами после в кафе-мороженое? - С вами? – Ищу подтверждение в Витиных глазах. – С вами обязательно. - Мы с папой пока на автоматах поиграем! – С азартом тянет отца за собой. Тот поджимает обреченно губы и подмигивает мне. Последующие полтора часа даются мне километрами перетянутых нервов. И вот сижу напротив Степновых. Уплетаем молочные, подтаявшие десерты: у меня крем-брюле с фруктами и орехами, у Владика шоколадное лакомства, у Вити классический пломбир. - Ну, и как вам мультик? – эмоционально обсуждаем сюжет, героев и графику. Спустя полчаса сквозь собственные торопливые рассказы и озорной смех мальчишка начинает изредка зевать. Отец его заботливо одевает, не сводя при этом пристального взгляда с меня. Последние силы покидают меня – не могу я так долго без него. Не могу… Владислав, как истинный джентльмен, предлагает отцу подвезти меня и, довольный положительным ответом, залезает на его шею. - Ты высоты не боишься? – интересуюсь у мальчишки, направляя на его пояснице куртку. - Нет. Папа меня не уронит! - А папе не тяжело, как думаешь? – забираю со стола машинку, которую благополучно забыл Владик, и зачем-то отправляю её в собственную сумку. - Папе не тяжело, - подаёт голос объект обсуждения, сжимая детские щиколотки. – Но папа телефон забыл. - Кивает на смартфон. – Надо бы как-то положить его во внутренний карман куртки. - Лена, помоги, пожалуйста, моему папе! Дрожащими, негнущимися пальцами выполняю просьбу. Задерживаю ладонь на тёплой мужской груди, чувствую, как бьется его могучее сердце. Млею и насыщаюсь энергией. Каменею под настороженным, пытливым взглядом малыша и стыдливо одёргиваю руку. - Папочка, а тебе точно не тяжело? - Тяжеловато, если честно, но год, думаю, я ещё в силах тебя потаскать. - Но ты же за год не состаришься?! – изумляется мальчишка. - Я ещё долго не постарею! – Подмигивает мне Степнов. - Но ты-то подрастёшь! – Они продолжают беседовать на тему неизбежного взросления и прибавления в весе и росте, а я бреду за ними следом и смакую иллюзию счастливой семьи. Забрать бы их себе домой навсегда и уже никогда не возвращать и ни с кем не делиться! Но… Они оба чужие, не мои. Они принадлежат другой женщине. Вот если бы её не было?.. Нет, я не желаю её смерти, но вот если бы её не было… Если бы, если бы… Если бы я не оттолкнула Виктора Михайловича, то сейчас и Витя, и Владик, и все, отведённые нам небесами, карапузы были бы только моими. Тёплый, безветренный, тихий апрельский вечер. Парковка развлекательного центра заполнена до отказа. Автомобиль Степновых, как выясняется, припаркован в двух кварталах у гипермаркета. Витя ставит сына на ноги, тот берёт нас за руки и через сквер ведёт в нужном направлении. Перепрыгивает лужи, опираясь на наши руки. Заливисто хохочет при этом. Мы с его отцом периодически шапку, съезжающую с мальчишеских ушей, поправляем. Неожиданно, сжимая в зубах палку, на нас летит немецкая овчарка. Степнов отводит за спину не только сына, но и меня. Владька прячется между нами и к ноге моей прижимается. Пёс равнодушно пролетает мимо нас, а мальчишка всё продолжает держать мою ногу в кольце своих рук. - Владь, ну ты чего? – Собеседник поднимает на меня голову. Поправляю его, съехавшую на брови, шапку. - Собак боишься? – Он лишь жмурит глаза в подтверждение. – Тебя что, собака когда-то кусала? – Отрицательно мотает головой. А я кладу ладонь на его спину. Ободряюще поглаживаю. – Ну и не бойся ничего! Ты же у нас храбрый и сильный! Тем более папа никогда не даст нас в обиду. – Передёргивает под пристальным Витиным взглядом. – Твой папа никогда не даст Тебя в обиду. Никогда ничего не бойся. - Леночка, а ты сама разве совсем-совсем нисколечко не испугалась? - Нет. Когда твой папа рядом, я ничего не боюсь! – Нежно щёлкаю мальчишку по носу. – И тебе советую доверять папе. - Лена, ты что, хвалишь моего папу?! – Ребёнок буквально шокирован. - В этом есть что-то плохое или запретное? - Нет, просто мама постоянно ругает папу, говорит, что он неудачник… - шепчет заговорчески. Степнов тем временем скрепит зубами, старательно изображая глухонемого. – А ты хвалишь папу – разве так бывает? - Но мы-то с тобой знаем, что папа-то твой самый лучший, правда же? – Кивает. – Это самое главное. - Лен?.. – Жестом приглашает меня пошептаться. Опускаюсь на корточки. Малыш приседает на одно моё колено. За шею обнимает. – Лена, скажи по секрету, ты папу моего любишь? – шепчет мне на ухо. Комок боли и горечи сжимается в области сердца и вдоль позвоночника вниз опускается. Горячим камнем разбивается о низ живота. - Малыш, послушай меня, пожалуйста. – Обнимаю его за плечи. - Твой папа – мой учитель и друг, но твой папа всегда будет твоим папой, всегда будет любить тебя и всегда будет с тобой. - Я знаю всё это, но ты… ты же любишь папу? - Я… - Мой голос дрожит. – Я уважаю твоего папу. Восхищаюсь им. Я… Я желаю твоему папе добра, счастья, всего-всего-всего самого-самого-самого хорошего. Твой папа самый лучший! - Значит, любишь. И никогда не обидишь, а то мама всегда, когда приезжает, папу обижает. Папа грустный всегда ходит и почти всегда молчит. Не играет со мной, не шутит… Книжки только читает… – Вздыхает с сожалением. – А ты расскажешь папе, что любишь его? – Отрицательно мотаю головой. – Почему? - Нельзя. - Почему?! - Потому что он мамин. - И что?! Мама всё равно всегда на папу ругается, кричит!.. - Владь, послушай, ты, твои папа и мама – вы все вместе – семья. А я чужая, посторонняя, лишняя тётя. – Не без труда проглатываю слёзы. Опомнилась – называется!.. - Твои мама и папа любят тебя. Вы втроём самые родные друг другу люди. Вы семья – одно целое. Я уверена, если ты попросишь папу и маму не ругаться, они перестанут кричать. И всё у вас будет хорошо. - Кхм, – Витя прокашливается, привлекая к себе внимание. – В компании больше двух разговаривают вслух! - А подслушивать некрасиво! – деловито укоряет его сын. – Тем более чужие секретики! - Так мне никто ничего так и не расскажет?! – Изумленно выгибает брови - Нет. – Мальчишка сжимает мою руку и тянет за собой. - Меня-то подождите!.. – Спешит следом Степнов. Нагоняет нас и подхватывает на руки сына. Дальнейший путь продолжаем в тишине. - Кулёмина, нам бы ещё в продуктовый зайти, ты как? – Витя ненавязчиво возобновляет беседу, стоит замаячить неоновой вывеске фирменной сети. Переглядываемся с Владиком. - Мы с Леной погуляем, а ты сам в магазин сходи, хорошо? – мальчишка с блеском проворачивает дипломатические переговоры. Его отец удаляется в гордом одиночестве. По возвращению он застаёт нас за игрой в классики. - Смотрю, вы окончательно спелись!.. - Не-е-ет, мы не поём, мы прыгаем! – возмущается малой. - Хорошо, уговорил. Домой-то едем? - Сначала Лену домой отвезём – мы обещали!.. И мы уже у моего подъезда. Владик давно спит крепким сном. Пользуясь чем, его отец не отказывает себе в удовольствии последние минут двадцать периодически поглаживать мою левую коленку. - К чему всё это? – не выдерживаю я напряжения, сгусток которого во мне достигает своего апогея. - Что, всё? - Обед с Машей, ужин с Владом?.. – Он опускает стекло на два пальца и глубоко вдыхает свежий, влажный воздух. – Зачем? Для чего? - С сестрой моей мы случайно встретились, а сегодняшний вечер… Ты же сама говоришь, что скучаешь. Встречи просишь. - Я прошу встречи наедине, а не при таких свидетелях. – Кидаю осуждающий взгляд на отражение ребёнка. - Тебе нужен секс или я? – Браво, Виктор Михайлович! За мастерство односложных вопросов пять балов! Мне нужен ты, но мне тебя не видать, как своего красивого затылка. Поэтому я рада довольствоваться сексом с тобой, но раз в твоём миропонимании ты и секс взаимоисключающие явления, то… - Ты. - Сомневаюсь. Иначе вот он – я. Весь вечер рядом, друг на друга смотрим, общаемся… Ты же не довольна. В койку лишь бы затащить. – Осуждает. - Тебе не я нужен. - Ты. Ты нужен, ты!.. Я же сдалась – в любви тебе призналась. Что ты ещё от меня хочешь? Почему не веришь? И к чему так надо мной измываться? Я сама знаю своё место, знаю, что есть семья – и там с ними твоя жизнь, а есть я - и я для досуга, утехи ради!.. Зачем сына привёл? Мол, смотри, Кулёмина, смотри и загибайся?! - Лен, ты чего? – Бережно сжимает мою коленку. – Совсем ку-ку поехало?! Владька в кино давно просится, мы друг по другу тоскуем – не всегда есть возможность и там, и там успеть, а так… Хороший вечер складывается, согласись, душевный? - Душевный?! Ты понимаешь, какого мне?.. – кричу шёпотом. - Сын мой поперёк горла? - Нет. Отношения наши… - К окну отворачиваюсь, лишь бы скрыть от собеседника подкатившие слёзы. - И тебе, и мне – нам обоим тайм-аут нужен. - Бросаешь меня? – Делаю глубокий вдох и невольно всхлипываю. – Называй вещи своими именами. - Нет. Не бросаю. У тебя учёба. У меня родительские грядки. Обстоятельства складываются порой так… - Какие, к чёрту, обстоятельства?! – шиплю по-змеиному. – Ты либо меня хочешь, либо – нет!.. – Отстёгиваю ремень безопасности и безуспешно тяну на себя дверную ручку – заблокирована. - Корявые отмазки прибереги для жены! - Кулёмина!.. – Сжимает мои руки. – Приди в себя! – Если он так шепчет, представляю, как бы он кричал, будь на то возможность. - Отпусти меня. – И не думает ослабить хватку. - Лен, прошу тебя - успокойся. – Лишь сильнее стискиваю зубы. Степнов кидает настороженный взгляд на сына, а после с явным опасением накрывает мои напряжённые губы коротким, мягким поцелуем. – Обещаю, диплом будем праздновать вместе, вдвоём. - Опусти. Меня. – Я и без того накалена до предела, а он ещё пуще меня провоцируете. Отстраняется. Нажимает кнопку на панели управления, и я слышу характерный щелчок. Уже ступаю в недра подъезда, когда его горячая ладонь накрывает мою дрожащую. - Ты забыла. – Передает пакет из супермаркета, который всю дорогу валялся у меня в ногах. – Обещай, что дождёшься меня… Нас… дождешься. – И я молча захлопываю дверь перед его носом. Пару дней спустя мы вновь совершенно случайно встречаемся той же компанией. В больнице. Я обедаю в столовой между сеансом иглотерапии и сменой в киноцентре, а Степнов забирает сына у тётки, они едут в спортклуб и вот тоже заскочили перехватить по пирожку, но… всё же решают составить мне компанию. - Леночка, мне очень-очень-очень сильно надоело ходить на работу к папе!- жалуется Владька посреди псевдодружеской, формальной беседы. - Можно я сегодня с тобой на твою работу пойду? – Дуреем со Степновым в равной степени. – А вечером мы с папой увезём тебя домой! – Переводит хитрющий взгляд с меня на отца и обратно. – Папочка, ну пожалуйста!. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – Чуть ли не прыгает на стуле. - Угомонись, Влад! – присмиряет мальца отец. – Лене нельзя кого попало на работу водить! - Но я же не «кто попало»!.. – малыш искренне обижается. - Конечно же, ты не «кто попало! – Встаю, обхожу стол и приседаю перед собеседником. Маленькие, мягкие ладошки тонут в моих пересохших и напряженных. – Владик, если ты гарантируешь образцово-порядочное поведение, то я беру тебя с собой! – И он заключает мою шею в кольце своих крепких объятий. Мой рабочий вечер стремится к финалу. Сидим с малым на диване у входа в кинозал. Он на моих коленях, голову к моей груди прижимает… Вопросы постоянно задаёт, пальцы мои перебирает… Как же мальчишке не хватает материнского тепла, ласки, нежности… Виктор, безусловно, лучший отец, но… Читаю ему, специально скаченный на смартфон, детский, приключенческий детектив. Владька в своих комментариях проявляет незаурядный, пытливый ум, азарт к жизни и явное бесстрашие. Да, собак, пожалуй, только и боится… - Скучаете без меня? – На корточки перед нами опускается Степнов, и у меня камнем всё внутри стынет - Да уж заждались! – с укоризной отвечает ему сын, не отрывая головы от моего плеча. – Леночка, читай дальше, пожалуйста. - Владь, домой пора. – Поднявшись на ноги, треплет его по макушке отец и чуть касается моей щеки. Ровно кошка ласкаюсь к его пальцам. Как же я истосковалась по его рукам!.. По его запаху и по его рычанию. По его мощи и по его теплу. – Сынок, мы попросим Лену, и она тебе книжку в машине дочитает. - Лена, правда? – Подмигиваю мальчишке. Тот сию же секунду соглашается пойти на руки к отцу. И я удаляюсь в комнату персонала. Едем в машине. Я рядом с Владиком – книжку ему дочитываю. Витя на нас всё поглядывает. - Лен, возьми отгулы на пару дней – экзамен скоро, - впервые за вечер Степнов обращается ко мне, остановившись рядом с моим подъездом. - Сама разберусь. – И покидаю автомобиль. И вот, экзамен. Куратор в комиссии. Настороженно вслушивается в мою речь, по её окончанию откровенно переводит дух. Затем с каждым моим движением всё отчаяннее и отчаяннее стискивает зубы. После с трудом сдерживает очевидный приступ радости. Громко и порывисто дышит. Много пьет минералки прямо из бутылки. Далее по списку. Пятнадцать минут ожидания, и нам объявляют оценки. Степнов испаряется в толпе преподавательского состава. Я, повесив голову, бреду в раздевалку. Переодеваюсь. Попутно отвечая на смс Машки и мамы. В ответ поздравления. Заношу в библиотеку учебный материал и спешу прочь. Невозможно находиться рядом с Витей. Рядом, но не вместе. - Ну что, Кулёмина, сдала экзамен? – Путь на волю мне перекрывает Надежда Ивановна. - Вам-то какое дело? – Складываю руки на груди и вглядываюсь вдаль за окном. - Трояк? - Четвёрка. - Ну, значит, заслужила!.. – Заговорчески улыбается. – Идём на кафедру. – Взмахом руки задает траекторию, призывая следовать за ней. - Это ещё зачем? - Идём-идём!.. – Коротко оборачивается. - Узнаешь! - Надежда Ивановна, какого чёрта Вы темните?! И мы в кабинете. Степнов сидит за столом у окна, документы какие-то заполняет. Петрова вручает мне огромный букет зелёных роз. Я растеряно сминаю фольгу. - Курьер через вахтёра передал. – Витя украдкой подмигивает. – Видимо, чернявенький твой вернуть тебя хочет. – Я невольно улыбаюсь. На душе становится неуместно легко, и даже плечи расправляются. - Выводы свои навязывать не надо – сама разберусь. – Утыкаюсь носом в лепестки. - Конечно, разберешься. Иди диплом дописывай – до праздников надо рецензенту сдать. - Уже сдала. - Умница! – срывается с уст куратора. Методист окидывает его критичным взглядом. – Теперь, Кулёмина, речь надо учить! - Да не вопрос, Виктор Михайлович!.. – Нарочито серьезно отдаю честь и, развернувшись на пятках, покидаю кабинет. Полторы недели сливаются в калейдоскопе кутерьмы: праздники, будни, работа, самоподготовка, непривычно частые звонки родителей, добровольно-принудительное участие в парадах и любительских городских соревнованиях. И ни одной встречи, ни одного разговора с куратором!.. Итог этому абсурду награда в эквиваленте отличной оценки за защиту диплома. - Виктор Михайлович, спешу Вас порадовать! – Запыхавшаяся врываюсь в кабинет, где по смс-договоренности он ожидает меня в одиночестве. – Вы можете мной гордиться!.. – Он напряжен. - Защитила диплом на «Отлично»! – Никакой реакции. Лишь зубы жестче сжимает. Подлетаю к Степнову с объятиями. Он решительно отстраняется, отходит в сторону. Теперь нас разделяет стол. - В чём дело? – Не понимаю причины подступивших слёз. Не понимаю причины колкого холода в его взгляде. Он пообещал мне праздник и… ночь. Целую ночь. – Что-то случилось? Мы… Мы идём праздновать, как планировали? – Мужчина отрицательно мотает головой, и с моего лица нехотя слезает наивная улыбка. – Витя, не пугай меня. С Владиком всё в порядке? – Иных причин его мрачному состоянию я не мыслю. - И ты смеешь спрашивать?! – цедит сквозь зубы. – Решила вступить в битву? И первый же удар столь жесток и безжалостен? - Понятия не имею, в чём ты меня обвиняешь. - В этом. – Достаёт из ящика бумажный свёрток и швыряет его на стол. Фотографии. На них оживают самые яркие воспоминания нашего становления. Невольно расплываюсь в улыбке, но тут же одергиваю себя. За нами идёт слежка? Кто? С какой целью? И?.. – Какого чёрта ты сыну моему эту грязь подбрасываешь? - Это… - Дурной сон. - Это… - В жажде прогнать наваждение отрицательно мотаю головой. – Это… - Быть этого не может. – Это не я. Нет. – Мужчина напротив лишь зло ухмыляется. - Какого лешего святошу из себя корчишь?! – В недоумении продолжаю мотать головой. Дрожащие руки к нему тяну. Резко отшвыривает. Нос подтираю, слёзы со щёк стираю. – Говоришь, счастье моего сына превыше всего?! Говоришь, зла моему ребёнку не причинишь?! На деле же Влад получает эти снимки!.. - Что?! Он видел?! – Рыдания вмиг обрываются. Приходит паника. - Слава Богу, нет, но ты-то комедию ломать не смей – сама же этого добивалась. - Витя, услышь меня, это не я!.. Сам подумай, зачем мне это? - Вот и я не понимаю. Не глупая – должна понимать, в отместку могу и… - Понимаю. Только вслух не говори, пожалуйста. - Нет-нет-нет! Это не я!.. Я не обижу Владика, никогда!.. - Уже. - Это не я. Я всю жизнь готова довольствоваться малым. Я… я не способна на такие жертвы. Да и зачем?! Ясно же, что ты меня бросишь – смысл?! – Смысл приплетать чертов тайм-аут?! Смысл сейчас крайней делать меня?! Бросаешь – бросай! К чему на меня вешать все скелеты?! - Только вот больше некому. - Вить, пожалуйста, поверь – это не я. – Он отрицательно мотает головой. – Не веришь? – В его глазах животный гнев и боль разочарования. – Любил бы – верил бы, доверял. - У меня к тебе единственный вопрос: кто помогает тебе в этом грязном деле? - Да иди ты! – Разворачиваюсь и бегу прочь, не разбирая толком из-за слёз дороги. Не укладывается в голове, что Степнов бросает меня столь изощренно.
Вика: XXVIII 48. Очень хотела прыгнуть с моста. Секунды тик-так. Отчаяние в такт. Стала ненужной. Прости красота, стала вчерашней, Простой и не важной; Не стоит считать до ста! Без тебя нет ее, без тебя ее нет! Море - закат, суша - рассвет! Могла только так она, и верно - была права: Он говорил, он говорил - ей говорил слова. НС - ОЧЕНЬХОТЕЛА Минута утекает за минутой, а в ушах всё ещё звенят Ленкин крик да хлопок двери. Постепенно начинаю осознавать, что всё – вот он наш финал. Мы любим друг друга, мы нужны друг другу, но… Мысль обрывает осторожный стук в дверь. - Лена, думал, ты уже ушла!.. – Открываю дверь, а на пороге Афанасьева. - Э-э-э…Кулёмина действительно уже ушла. – Растеряно пожимает плечами. – Мы тут с ребятами собираемся отпраздновать. Вас приглашаем. - Нет, Настя, извини. - Ну, Виктор Михайлович!.. - Сегодня без меня. - Виктор Михайлович, ну как Вы не понимаете: вручение диплома – и всё!.. – Глаза навыкат, руки всё равно что крылья курицы. - Передавай ребятам поздравления с успешной защитой. – Одаривает меня гримасой сожаления и уходит. Сажусь. Достаю из кармана, висящей на спинке стула, ветровки ключи от квартиры Кулёминой – и почему я не отдал ей их? Перебираю фотографии в очередной раз. Погружаюсь в недавние воспоминания… - Витя-Витя-Витя… - Вздыхает и треплет меня по загривку жена. Мягко, но решительно отстраняюсь. – А как тебя студенты твои называют? Виктор Михайлович? – Коротко киваю. – И как первый год в универе, нравится? – Очередной кивок. – А… в клубе как дела? - Кредит погасили. Летом, конечно, в холостую простоим, а с осени, думаю, в гору пойду. – Делаю пару глотков остывшего чая. – К тому же, планируем открывать групповые занятия по йоге и лфк. Почему ты интересуешься? - А почему ты не интересуешься моей карьерой? Витя, это естественно, когда супруги любопытствуют об успехах друг друга. - Ну а что, я и так знаю. – Пожимаю плечами. - Впереди лето – гастроли по курортам Краснодарского края. Если повезёт, двухнедельный отпуск. С сентября новый сезон. Что ещё? - Всё иначе. Я увольняюсь. Мне предлагают контракт на три года с возможностью дальнейшего продления. Солистка циркового мюзикла. Париж. Гастроли по всей Европе. - Я рад за тебя, но… о сыне ты подумала? Владик мать три года не будет видеть?! – Собеседница в замешательстве. - Мы – семья! Мы все вместе едем. – Словно само собой разумеющееся. - Нет. – И где моя решительность была раньше? - Что значит, нет?! Ты продаешь свою часть бизнеса, ну или регулярно получаешь процент с дохода, квартиру сдаём в аренду… - Встаёт позади меня. – И… и всё!.. – Кладёт ладони на мои плечи. - Ты можешь не работать, сыном будешь заниматься, мы вместе объедем всю Европу – мир посмотрим. – Медленно шепчет своим низким, пронзительным голосом. Плечи мои разминает. - Возможно, где-то нам понравится настолько, что мы и жить там останемся… - Передёргиваюсь, руки её с себя стряхиваю. - Ты только подумай, какие перспективы не только для моей карьеры, но и для твоей жизни, для развития нашего ребёнка… - Ты решила за всех? – Супруга в растерянности. – Только не учла, что это твой выбор. Твой, но не мой. – Стараюсь держать себя в руках, но на деле уже рычу. - Что ты хочешь этим сказать? – Садится за стол напротив меня и кулачком подбородок пдпирает. - Кристина, Европа – это твоя мечта, твоя жизнь. Моя жизнь здесь – в России, в Москве, рядом с родными. Ты же вольна устраивать свою жизнь, как считаешь нужным. Но только свою, а не наши. - Я уезжаю работать, ты остаешься ждать меня дома, но это же не месяц гастролей – это, как минимум, три года!.. Какая же это семья-то на расстоянии длиною в три года?! - уже кричит. - Ты не понимаешь. Я не планирую тебя ждать, я отпускаю тебя насовсем. Развод, и наши пути расходятся – конец всему, - неужели, наконец-то говорю это вслух? Аж чувствую, как кандалы слабеют. - Что?! – Вскакивает на ноги. - Что ты имеешь ввиду?.. Только не говори, что если я соглашаюсь на работу, то теряю тебя, нашу семью?! – Мечется по кухне. - Контракт или развод – таково твоё условие? – Нависает надо мной, гневно щуря глаза. - В любом случае развод. – Давно пора. - В любом случае?! – Копошится в сумочке. - И я даже знаю, из-за чего… - Кладёт передо мной пухлый конверт. – Из-за этого. – Стучит ноготками по столу. – Из-за неё. Жена запирает дверь, подходит к открытому окну, закуривает. Я тем временем знакомлюсь с содержимым бумажного пакета. Фотографии. На них мы с Кулёминой. Лена садится в мою машину. Я открываю для неё дверцу и подаю руку. Целуемся в пустой аудитории – как давно это было… Целуемся в туалетной кабинки театра – вид сверху. Мы в кафе. День памяти Петра Никоноровича. Всё было предельно целомудренно, но кадры более чем неоднозначны. Множество фотографий. Все смазанные, плохого качества, издалека, из-за укрытий, но… Но сюжет красноречив настолько, что в комментариях не нуждается. - Ты всё знаешь, но… зовёшь с собой? – Эта женщина не перестает меня поражать. - Мне нужна наша благополучная семья, мне нужен мой заботливый муж, моему сыну нужен его любящий, его самый лучший, его родной отец, - нашептывает на выдохах, не оборачиваясь. – Я же всё понимаю. Понимаю все свои ошибки. Понимаю, что жена при муже быть должна. Понимаю, что всё дело в ней – ты не стал бы мне изменять, ни появись эта девочка из прошлого. Она же внучка твоего друга – того старого фантаста, по роману которого сняли наш фильм, да?.. – Оглядывается на меня. – Твоя ученица, твоя студентка, твоя… - Отворачивается. - Ты любил её когда-то давно. Думал, что любишь. Только любить её было нельзя. Я?.. – И вновь кидает на меня презренный взгляд поверх плеча. - Издалека очень на неё похожа, да? Что молчишь? Так казалось только поначалу, правда? – Отвожу взгляд и шумно выдыхаю, запуская пятерню в собственный загривок. – Уверена, за последние полгода ты налюбился ею до диатеза. Уверена и в том, что, если и не она, других не будет. Мы уедем, и изменять будет не с кем. Мы всё забудем. Мы будем счастливы. - Прости, но… Развод мне нужен помимо… - Кидаю небрежный взгляд на пачку фото. – Помимо этого. Я терплю ситуацию ради сына, устал терпеть – жить хочу. Да и ты достойна любви. - Мне не нужна любовь. Мне нужна наша семья. Мне нужна стабильность. Я не хочу быть разведёнкой, матерью-одиночкой, я не хочу, чтоб Владислав рос безотцовщиной!.. - Я от сына не отказываюсь. Готов и дальше сам заниматься его воспитанием, а ты строй карьеру. - Сына беру с собой. Нужен сын – поехали. – Отрицательно мотаю головой, ухмыляюсь, мысленно поражаясь её настойчивости. – Ради сына, говоришь, терпел? Теперь и сын не нужен. Она нужна. Если бы не она, ты бы не решился на развод. Жили бы, как жили. – Тушит сигаретку и тянется за новой. - Оставь сына мне и поезжай воплощать мечты. - Нет, ребёнку место с матерью. - С матерью, которая хотела от него избавиться? – не сдерживаю приступ агрессии. - Должно быть, сожалеешь, что настоял на родах и свадьбе? – Даже не пытается скрыть слёз, хотя скорее напротив… - Нет, ничуть. У меня прекрасный сын – моя кровь и плоть, моё продолжение. Моё счастье. Моя жизнь. - Я в тот момент решила, что это чудесная возможность устроить свою женскую судьбу, и не прогадала, только вот… Эта девочка из твоего прошлого… Почему только ты позволил ей вмешаться в наше настоящее? - Прости. Прости, что противоречу твоим планам, но, прошу, дай мне развод до отъезда. – Встаю и подхожу к супруге. - Влад?.. – Выгибает брови. - Поговорим с ним завтра. Думаю, он сможет сам решить, с кем хочет жить. – Боюсь, как бы сын с ума не сошёл от такого ультиматума. - Хорошо, я спать. – Тушит недокуренную папиросу и прихватывает с подоконника сумку. - Крис, как к тебе попали эти снимки? – Останавливаю жену, ухватив её под локоть. - Я вернулась с гастролей в абсолютно чистую, но совершенно пустую квартиру. Пару дней спустя поздним вечером вы с Владиком и Машей вернулись из деревни. Наутро ты уехал в универ, а мы с сыном ближе к обеду отправились гулять в парк. Владислав кормил птиц у воды, я сидела на скамейке. К нему подошла какая-то девица и вручила конверт. Видимо, твоя подружку подослала. Слава Богу, я отобрала у сына сверток раньше, чем он смог его вскрыть. Передай ей, что это слишком подло – так калечить психику ребёнка. - С чего ты решила, что это её рук дело?! – Паника, гнев, ярость, боль и обида – всё бурлит во мне. - Только ей это выгодно, - констатирует благоверная и высвобождается из стальной хватки моих пальцев. - Мы не афишировали, скрывались как могли, и… - Я растерян и опустошён. - Она не требовала ничего, да и не могла она так… - Обессиленный наваливаюсь на подоконник. Отказываюсь верить, что это Ленка всё хладнокровно и прагматично провернула. - Это при тебе она бедная овечка, а за спиной хищная кошка. – Передёргивается в приступе брезгливости. - Уж поверь мне. – Её слова – хорошая пища для размышлений. – Я постелю тебе в гостиной. - Спасибо. Завтра, после разговора с сыном, я к Маньке съеду. - Влад сам решит с кем оставаться, а с квартирой что делать будем? – Стынет в дверях. - Вкладывались в равных долях. - Резонно будет её общему сыну оставить. Наш мальчик вырастет, и ему понадобится собственная жилплощадь. - Вот за это я тебя и ценю. – И оставляет меня в тишине восьми квадратных метров. Требовательный стук в дверь. Торопливо прячу снимки. - Можно? – В дверном проеме показывается Миронова. - Ир, я уже сказал Афанасьевой и тебе повторю: мне сегодня не до праздника. Уж простите. - Я понимаю. – Обреченно жмёт плечами и безуспешно старается снять с лица улыбку. – Я спасибо пришла сказать. - Спасибо?! – Кивает и вручает мне сувенирный пакет. - Виктор Михайлович, Вы даже не представляете, насколько я Вам за всё благодарна. – Обходит стол и садится на его край. Ладонь кладёт на моё плечо. Господи, я уже проходил это. Впредь не поведусь. К тому же, той девушкой я сам рад был очаровываться. Был?.. Рад. – За Вашу помощь, за заботу, за поддержку!.. За то, что на соревнования взяли! – Дыхание сбивается, и она тараторит, в слогах путается. В глаза мне доверчиво-доверчиво смотрит. – За практику Вам большое-большое спасибо. - Тебе спасибо, что оправдала, предоставленные мною, шансы. – Резко отстраняю от себя девичьи руки. – Удачи тебе и успехов. – Киваю на дверь. - Виктор Михайлович!.. – Оборачивается на полпути. – Простите за наглость, но… - Расплывается в милой улыбке. – Вашему спортклубу случайно не нужен молодой, квалифицированный, исполнительный специалист, такой как я, к примеру? – С души камень сходит. Девчонке работа нужна – вот и мылит кокетливо до абсурдности мне глаза последние полгода. - Приходи с дипломом в любой день. Для начала с администратором поговори, анкету заполни, а, когда мой компаньон Павел Алексеевич в город вернётся, вызовем тебя для личной беседы. - А… Вы разве?.. - Не могу я один столь важных решений принимать. – Сейчас, когда все мысли вокруг Ленки вьются, уж точно. Да и не представляю на её месте никого другого. – Ну, пока. - До встречи. – Дверь захлопывается, и я вскрываю пакет. Элитный шоколад, приличный коньяк и кружка с моей физиономией и подписью: «Любимому тренеру». Скалюсь с минуту двойнику и запускаю сувенир в стену напротив. Разлетается вдребезги – в точности как моя жизнь. И вот, уже сидя за кухонным столом сестры, лакаю коньяк из горла. - Что, развод – горе вселенское? – Машка цинично ведет бровью и наполняет водой электрочайник. Идентично сестра отреагировала и позавчера утром, когда я заявился на её пороге с двумя чемоданами, одной сумкой и сопроводительной фразой: «На развод подал. Владька с матерью в Европу уезжает». - Разрыв с Леной вполне тянет на апокалипсис личного масштаба. – Разламываю шоколадную плитку. - Ммм, вкусно! – Набивает полный рот десертом. – Что, баб оптом меняешь: и жену, и любовницу? – Швыряю на стол фотографии. - Она подкинула это Владу и упорно отпирается: это не я, поверь мне, это не я!.. – Сестра скептично разглядывает снимки. - Подумай, а если Лена говорит тебе правду? – Откладывает фотографии и, после того как щёлкает чайник, суетится, ровно пчёлка Майя. - Да какую, к чертям, правду?! – Мой тяжёлый кулак с треском опускается на стол. Сахарница отдаётся гулким звоном. - Не ори – ни на стадионе! – Ставит на стол две кружки с кофе и садится напротив меня. – Ты, брат, одно пойми – ты без своей Лены проживёшь ни сутки, ни неделю, ни шесть лет… Всю. Оставшуюся. Жизнь. И это твой только выбор. – В ответ, запрокинув голову, я буквально взвываю. – Планируешь переезд в жёлтый дом? – Спустя минуты полторы тишины собеседница опускается до циничного сарказма. - Могу посодействовать. - А если это действительно не она? - Ты всю жизнь будешь терзаться этим вопросом. - Это не Лена, а мы уже никогда не будем вместе. - Опираясь локтями о колени, прячу лицо в ладонях. – Это она, Мань, она. Кто, если не она? - Не важно! Плевать, кто и зачем!.. Главное, что это не Лена. - Мне бы твою уверенность. - Как она к Владу относится? – Контрольный выстрел. - Как бы это абсурдно не звучало, такое чувство, что любит. – Как бы она любила Нашего ребёнка. Нашего?! Успокойся, Степнов, успокойся… - Вот и приговор всем твоим сомнениям. Да, брат, я думала, ты у меня Отелло, а ты у меня Аполлон. - В смысле? - Да у баб нарасхват – воюют вон за тебя. Это же кто-то третья организовала, дабы одним ударом двух зайцев: и с женой развести, и Ленку подставить – ей удалось!.. Удалось… – Хлопает меня по плечу и уходит в компании остатков шоколада да чашки кофе. Время идёт своим чередом. Владик с матерью отдыхают в санатории в Подмосковье – как говорится: и овцы целы, и волки сыты. Да и штампы, к слову, в паспортах поставлены за нереально короткий срок – Пашка подсобил. Свидетельство о разводе готов в золотом окладе в красный угол повесить, но всё моё естество желает забыть и отпустить эту ситуацию. Жить, а не существовать. Дышать, Отцветает черёмуха, зацветает сирень. В универе творится полная анархия: ещё выпускники не ушли, а уже абитуриенты ломятся. В клубе пашу как ишак: и за себя, и за того парня!.. Компаньон повяз в судах и аллергических соплях – пыльца будь она не ладна!.. И вот долгожданное вручение диплома. Надежда хоть со стороны посмотреть на Кулёмину сгорает дотла, как и тридцать семь попыток дозвониться до неё. Я, когда настаивал на тайм-ауте в наших отношениях, надеялся их тем самым на новый уровень вывести. Горизонты кровати расширить до перспектив семьи. По сему и досуг общий, и с Владькой тет-а-тет – я же как лучше хотел!.. Нам же как-то жить всем вместе!.. На голодный паёк нас посадил тоже во благо – чтобы поняли оба, осознали: эмоциональная потребность друг в друге, хоть и переплетется, но уже превышает физическую. Кулёмина, плевать на всё – ты нужна мне!.. Я тебя из-под земли достану. Отбиваюсь от всех экзекуций, похищаю из приёмной декана единственно-невостребованную синюю корочку, виртуозно расписываюсь в журнале учёта и срываюсь к Ленке. Не церемонясь со звонком, открываю дверь собственными ключами. Никого. Балкон открыт – похоже, и Дуська в поисках пропитания удрала в неизвестность… Повсюду пыль и… Словно хозяйка вышла на пару часов пару лет назад. Мчусь в киноцентр. Ничего не знают. Уволили за прогулы и абсолютный игнор. За трудовой ещё не приходила. В пух и в прах жажду разнести всё вокруг и хоть с Луны, хоть из Швейцарии, хоть с Марса, хоть из-под мужика, но достать Ленку! И не для того, чтоб в глаза её бесстыжие посмотреть, а чтоб знать, что жива! Жива и здорова. Где?.. Где её искать? Миша, чёрт побери. Без вариантов! Сжимаю руль из-за всех сил. Воспалённый мозг услужливо рисует сцены, в которых Ленка стонет, скулит, да дрожью бьётся от резких, настырных, амплитудных фрикций этого жеребца!.. Сквозь вакуум паники слышу, как они ржут, обсуждая степень моего кретинизма!.. На всё согласен – лишь бы жива, здорова да по доброй воле! По доброй воле?! Останавливаюсь во дворе. Выпрыгиваю из машины и в один момент перестаю чувствовать ноги. Едва на землю не валюсь. Я знаю подъезд, но без понятия, какая из четырех квартир на любом из шестнадцати этажей мне нужна! Остаётся ждать, когда с Джокером гулять выйдет. Обвожу встревоженным взглядом двор и вижу знакомую тачку. В следующее мгновение уже пинаю по её колесам. Сигналка неистово орёт, и вскоре в кое-как натянутых джинсах, в сланцах на босу ногу и с обнажённым торсом из подъезда вылетает Кожевников. Видит меня и… впадает в замешательство. - Лена у тебя? – Убираю руки в карманы, дабы не съездить по морде собеседника. - Несколько месяцев не видел и не слышал. – Выключает сигналку. Копошиться в багажнике. Облачается в футболку. – Что стряслось-то?.. - Молча опускаюсь на скамейку. Он рядом. – Бросил девчонку, да ностальгия за «горло» прижала? - Не бросал я её. Недоразумение вышло. Ленка точно не у тебя? – Парень кривит надменно губы, а я не понимаю, на каком основании верю ему. – Не знаю, где ещё её искать… - Она что, реально нужна тебе? - Нужна, - признаюсь скорее самому себе. – Лишь бы жива была, остальное не критично. - В полицию обращался? Родным звонил? – Отрицательно мотаю головой. – Давай номерами обменяемся. – Записываем в мобильниках контакты. – Будет информация – сообщу. Правда, сдаётся мне, довёл ты девчонку – знать тебя не хочет, вот и скрывается. - Сам разберусь. - Ну сам - так сам… - Встаёт да протягивает мне правую ладонь. Примирительно пожимает руки. – Знай только, я при любом раскладе на Ленкиной стороне. – Смиренно качаю головой, и мы расходимся в разные стороны. *** - Я не знаю, где Кулёмина, - заявляю с порога ординаторской. Брови сестры ползут вверх. – На вручение не явилась, дома нет, телефон отключён. Думаю вот, может, ты что знаешь. - Ещё где-нибудь искал? – Продолжает заполнять журнал. - В милицию… тьфу ты! В полицию обращался. – Опускаюсь на кушетку рядом с Машкой. Голову на стену запрокидываю. - Родственники? Нет. Женаты? Нет. На одной жилплощади проживаете? Нет. Гуляй, дядя! Общается то она с тобой да с Мишкой. - И? - Ездил к нему. Пару месяцев как уже ничего о Кулёминой не знает. Своими силами надо искать. Думаю, справочные вокзалов и аэропортов обзвонить стоит – вдруг к родителям умотала или ещё куда. - Иди в мой кабинет. – Вкладывает в мою ладонь связку ключей. – Садись на телефон. Я по своим каналам пробью. Мои поиски ничего не дают. На гудки уже вырабатывается нервный тик. Я на грани отчаяния, как вдруг голос сестры реанимирует меня: - Нашла я Лену. - Где? – Кладёт на стол маленький бумажный квадратик зелёного цвета. Третья городская больница. Терапия. Адрес прилагается. – Что с ней? - Из ночного клуба на скорой увезли. Истерика. Своими силами успокоить не смогли. Обратились к медикам. Те с подозрением на передоз отправили в наркологию. Там, естественно, ничего не обнаружили. Отправили нашу Леночку в дежурную терапию. Предварительный диагноз – нервное истощение. - Бедная моя девочка. – Закрываю лицо руками. - Так, у меня тут всё тихо. Я с тобой поеду. – Скрывается в недрах кабинета. - Зачем? - Затем, что приёмные часы закончились. И без меня тебя к ней не пустят. – Сестра возвращается из-за ширмы уже переодетая. – Вести-то можешь? – Утвердительно киваю. – Поехали. – Подхватывает сумку и стремительно убегает. Только и успеваю захлопнуть дверь. Ленка лежит на боку. Лицом к стене. Одеяло сбито в ногах. На ней казенная сорочка. Кажется, за время, что я её не видел, она похудела вдвое. Обессиленный, опускаюсь на колени. Голову кладу на подушку, носом в волосах на её затылке зарываюсь. - Прости. Прости меня. Лена, я люблю тебя. Умоляю – прости. – Она замирает, словно и не дышит вовсе. – Прости меня, пожалуйста. - Кладу ладонь на её трясущееся плечо. – Девочка моя, прости меня, пожалуйста. - Это не я. – Оборачивается и обнимает меня за шею. – Это не я! Не я! – Стираю слёзы с её заострившихся скул. – Это не я!.. – срывается на хрип. - Тшшш. Тихо-тихо, моя хорошая. - Я никогда не обижу Владика. Я никогда не причиню ему вреда. Надо, - убирает со своих колен мои руки, - к отцу его впредь не притронусь. Но… Это не я. - Я верю тебе. – Торопливо целую её лицо. - Объявился настоящий преступник? – Отталкивает меня. Отрицательно мотаю головой. - Посидел. Подумал. Понял, что ты не могла. - Ты не веришь мне, не доверяешь. Уходи. – Подтягивает ноги к груди, к стене прижимается. - Верю. Доверяю. Люблю. – Сажусь рядом. Мои руки на её бедрах. – Прости. – Прижимаюсь лбом к её коленям. – Я взбесился тогда. Себя не контролировал. Обезумел, буквально. Прости меня, пожалуйста. Девочка моя, прости. - Сделай мне ребёнка. – Запускает пальцы в завитки на моём затылке. Я замираю. – Сделай мне ребёнка, пожалуйста. Сделай мне ребёнка, и к сыну своему возвращайся. - Не понимаю. - Я люблю тебя, я не могу без тебя, но… - Всхлипывает. – Твой ребенок, наш ребенок… Этот ребенок моё счастье, мой смысл, жизнь моя. – Её холодные пальцы дрожат на моей шее. – Сделаешь мне ребёнка, и, обещаю, отпущу тебя. Как и хочешь, будешь примерным отцом для Владьки, а про нас и не вспомнишь. А я… Я жить дальше буду. Без тебя жить смогу. Жить… - Жить без меня?.. Со мной не хочешь? – Чуть отстраняюсь. Достаю из внутреннего кармана ветровки паспорт. – Смотри, что тут у меня… - Раскрываю документ на странице с печатью о разводе. Ленка улыбается сквозь слёзы. – Отныне я только твой. Ты же хочешь этого – признайся?.. – Обнимает меня, и я снимаю с её цепочки кольцо. – Будь моей. – Надеваю колечко на её правый безымянный пальчик. - Владька?.. - Я с ним поговорил, и он меня понял. Сам диву даюсь, но мелкий не обиделся. Правда, с мамой уезжает в Европу. - Я… я не о том. - Я верю тебе. Верю. – И вновь слёзы ручьями. – Когда же ты уже плакать-то перестанешь, маленькая моя, а? – Сгребаю в охапку и к макушке губами прижимаюсь. - Домой поедем? Ты же хочешь домой? – Лишь сильнее шею мою сжимает и к груди моей теснее жмется. На руках с ней выхожу в коридор. - Вещи мои?.. - Марья заберет. С врачом твоим беседует. - Без ключей как домой попадём? – По лестнице спускаемся. - У меня свой комплект есть, помнишь? – Успокаивается. Усаживаю её на заднее сидение, пледом накрываю, в лоб коротко целую и за руль. Скидываю сообщение сестре, да в путь. Дома душ вместе принимаем, после спать укладываемся на свежие простыни. - Я люблю тебя, Лен. Прости меня, прости… Прости, родная… - шепчу ей в макушку, она разворачивается и, обнимая меня под футболкой, носом в шею мою утыкается. Глажу её по голове, по спине, некоторое время любимая всхлипывает и дрожит, но всё же затихает и засыпает. Среди ночи мой напряженный, тяжёлый сон обрывается Ленкиным рваным шёпотом. Зажигаю свет. Она плачет, не просыпаясь. Меня зовёт. Бредит… - Это не я! Не я!.. Не я!.. Вить. Вить… Витя!.. – Буквально задыхается слезами. Метается по подушке. На мои руки не реагирует. Не просыпается. - Прости меня, Витя, прости!.. Это не я… Не я… Витя, прости, Витя!.. - Прощаю. – Прижимаюсь губами к её лбу. На какие-то секунды Кулёмина замирает. Но вот её руки на моей шее, и она в истерике содрогается подо мной. - Это не я!.. – хрипит она сквозь слёзы. - Я верю. – Присаживаюсь и тяну девчонку к своей груди, укачивая словно младенца. – Я знаю. – Придерживая Ленку правой рукой. Подушечкой большого пальца левой утираю её, залитые слезами, глаза. – Я верю тебе, девочка моя, верю. – Из последних сил сплетает дрожащие пальцы за моей спиной. Лицо на груди моей прячет. И я в полной мере ощущаю, как её хрупкое, напряженное тело трясёт в ознобе. - Ты мёрзнешь что ли? – Целую её влажный лоб, она лишь всхлипывает. С Кулёминой на руках покидаю комнату. Опускаю её на бортик ванной и, пока набирается вода, медленно раздеваю девушку, покрывая её тело неторопливыми, невесомыми, практически целомудренными поцелуями. Спустя несколько минут погружаю её в облако тёплой, мягкой пены. - Грейся. – Поцелуй в макушку. – Я скоро вернусь. Ставлю на кухне чайник. Набираю сестру. - Марья, прости, разбудил тебя?.. - Нет. Ну ты чего, забыл что ли? Я же на дежурстве. Сам чего не спишь? Как вы там? Помирились? – Игривые нотки к финалу фразы становятся очевидны. Были бы они ещё уместны. - Маш, если бы всё было хоть отчасти, как ты думаешь… - Вздыхаю, подбирая слова. - Так… - Лена. Я боюсь за неё. - Выкладывай всё, как есть. - У Ленки истерика: плачет, бредит, меня зовёт – и это всё во сне. - Ну, в принципе, не удивительно. - Что мне делать? - Ничего. Нужно время. Пройдёт месяц-другой, и она восстановится – верёвки снова из тебя вить начнёт. Мы успели вовремя, и самого страшного удалось избежать. - Марья Михайловна, что ты знаешь от доктора? - Вить, её пичкали успокоительными. – Под моим кулаком оконное стекло чудом не рассыпается – лишь нервы звенят стальными тросами. – На день она превращалась в амёбу, но каждую ночь своими истериками на уши поднимала всё отделение. На более серьезные препараты у терапии полномочий нет. Со дня на день её планировали перевести в психиатрию. - Ей действительно необходима квалифицированная помощь? – Терпит же от меня моя девочка. - Это тебе нужна квалифицированная помощь, а ей, несчастной, один ты нужен. Угораздило же девчонку!.. - Маш, я серьёзно – я не могу, сложа руки, наблюдать за её мучениями! - Препарат, который она принимала, имеет свойство накапливаться в организме. Один-два месяца и его действие полностью нейтрализуется. В плане еды целесообразно обратиться к лечебно-очищающей диете: овощные соки, гречка, овсянка, творог, куриный бульон – ну ни мне всё это тебе объяснять. И, скажу прямо, только от тебя и твоих действий зависит, как скоро к тебе вернётся твоя прежняя Лена. - Хорошо, я всё понимаю. - Она спит сейчас? - Нет. Она в ванной – греется. - Ни в коем случае не оставляй её одну! Ни в коем случае!.. - Но… - Бери с собой на работу, по делам, к сыну! - Думаю, ей будет неприятно видеть… - Оставляй в машине, но ни одну дома! Ни в коем случае! - Понимаю. - Всё, братец, беги к Ленке. - Спасибо, Мань, тебе за всё. - Ещё раз Ленку до слёз доведёшь, собственноручно в угол поставлю. На колени. На горох. Имею право. - Спасибо. - Пациент со «Скорой» - не до тебя. Дуй к Ленке. – Короткие гудки. Возвращаюсь в ванную. Ленок обнимает, прижатые к груди, колени. Её впалые серые щечки чуть розовеют, а стеклянные глаза почти высыхают. Выпускаю подстывшую воду. Настраиваю душ и очень тёплой водой ополаскиваю, казалось бы, окаменевшее тело. Мягко скольжу ладонями по напряжённой девичьей спине, по её плечам, рукам, лодыжкам. Поднимаю девушку на ноги, укутываю в махровое полотенце и с ней на руках усаживаюсь за кухонным столом, на котором своего часа ожидает дымящийся из носика ароматным паром заварной чайник. - Чай пить будем? – Целую Ленкины щёчки, подсушивая кончики её волос. Кивает и носом об мою щеку трётся. – Так, аккуратно… - Разливаю горячий напиток по чашкам. Кулёмина смиренно пьет с моих рук. – Вкусно? - Очень. – Облизывает губы и опускает голову на моё плечо. Допиваю из её чашки. - Я знаю, что ты меня любишь, понимаю, насколько сильно. – Целую её в лоб и сжимаю в кольце своих рук. - Но… Не перестаю поражаться, как же я тебе нужен. – Высвобождается из одеяния и обнимает меня. Через футболку ощущаю её обнаженную грудь. Улыбаюсь собственным мыслям. – Здесь мы впервые стали близки, помнишь? – Отстраняется и пристально в моё лицо вглядывается. – Ещё сопротивлялся – дурак. И она начинает меня целовать. Её губы ласкают мой подбородок, шею, мочки ушей, плечи и грудь поверх тонкой хлопковой ткани. Её, всё ещё дрожащие, пальцы ласкают мой торс под футболкой. - Лен, не надо. – Накрывает мои губы торопливым поцелуем. – Не сейчас. – Чуть углубляет ласки, но я всё же мягко отстраняюсь. – У нас вся жизнь впереди – успеем ещё. - Хочу знать, как Это, когда ты только мой. – Скользит ладонями по моему лицу, словно морщины разгладить пытается. – Мой. Мой… Мой Витя. – Едва касается губ губами и тут же отстраняется. - Скажи, ты здесь из-за меня или нет? Любишь?.. Хочешь?.. Нужна?.. Или… «Мы в ответе за тех, кого приручили» - только и всего? Скажи: да, или… нет?! - Люблю. – Мягко целую её напряженные, дрожащие губы, вскоре она отвечает мне. – Люблю… Люблю… - Целует меня жадно, торопливо, голодно… На грани своих сил. - Ты… мой?.. Отныне и навсегда? Только мой?.. Согласен? Хочешь? Не пожалеешь? - Люблю я тебя, Ленка!.. Пойми это и прими. - Подожди!.. – Нагая скрывается во мраке коридора. - Вот. – По возвращению на раскрытой ладони демонстрирует мужское обручальное кольцо. – Это кольцо моего деда. В день похорон бабушки снял и в шкатулку убрал. Оно напоминало ему о ней. Буквально с ума сводило. Ты… Вить… Ты не должен мне ничего, не обязан. – Прокашливается, пытаясь восстановить осипший голос. – Я люблю тебя. Знай это. - Надень мне кольцо. – Закусывает нижнюю губу и с особым трепетом выполняет мою просьбу. – Будь моей. - Я твоя… - Накрывает мои губы поцелуем. Укутываю её в полотенце и мягко отстраняюсь. – Я люблю тебя. - Знаю, и… Это взаимно. – На руках с любимой поднимаюсь на ноги. – Вот наберешься сил, и тогда… – Несдержанно всхлипывает и крепко сжимает мои плечи. – На жалость, давай, не дави! Вот откормлю тебя для начала, а то и взяться не за что! – Из меня острослов всё равно, что из бегемота балерина, но с девичьих уст всё же слетает мягкий смешок. – Ленок, у нас вся жизнь впереди – мы успеем. Нам некуда торопиться. Я… я нормально. Я дождусь тебя. – Целую её в макушку. - Сейчас идём спать. Опускаю любимую на кровать. Одеваю её в велюровый, тёплый костюм и плюшевые носки. Укладываюсь рядом и притягиваю девчонку к своей горячей груди. Сквозь прерывистое дыхание Кулёмина изредка всхлипывает, согревая ладони под моей футболкой. Невесомо поглаживаю её по макушке и спине, и, успокоившись, она засыпает. Вскоре, обессиленный, отключаюсь сам. Жду от вас хоть пару слов
Вика: Проды нет, но есть обложка авторская
Вика: 49. Как я люблю твои глаза! Я никогда не говорил: "Люблю тебя" – смущался. Мы жизни плавили края. Нас смерть учила танцам. Ты пахнешь запахом моим!.. (Д. Ар. – БК) На следующий день я забиваю на работу и остаюсь дома с любимой. Не тревожа её сон, направляюсь в ванную, оттуда на кухню. Из годных продуктов только крупы да кусок замороженной индейки. Отвариваю гречку, птицу тушу с морковью и луком. Руки заняты, вокруг тишина, а мысли в голову всё равно дурные лезут… тревожные… Но и их разрывает нежданный дверной замок. - Зачем пожаловал? – Отворяю дверь, но гостя незваного на порог не пускаю. - Ты Лену нашёл? - Нашёл. Всё в порядке. – Я твёрд и сух в интонациях. Весь мой вид как бы сигнализирует: «Проваливай, пацан, подобру-поздорову проваливай». - В порядке?! – Возмущенно ухмыляется на выдохе. - Да, в порядке. – Сам поражаюсь своей выдержке. И как до сих пор ещё не спустил с лестницы - впрочем, не за что, но всё же… - Извини за беспокойство. Можешь быть свободен. – Тяну на себя дверцу, но собеседник отчаянно-нагло подставляет ногу. - Что с Леной? – Пытается потянуть дверь на себя. – Я не уйду пока не увижу её!.. - Вить, что происходит? – хрипит ото сна, обнимая меня со спины. – Кто там? – И я отпускаю дверную ручку, чем Кожевников пользуется без зазрения совести – сию же секунду проходит в квартиру. Руки к Ленке тянет. Я стеной встаю между ними. Кулёмину за спиной своей прячу. Она покорно поверх моего плеча пересматривается со старым знакомым. - Лен, ты в порядке? - Всё хорошо, а…зачем ты здесь?.. - Этот!.. искал тебя вчера у меня. - Искал?.. Витя, ты искал меня у Миши?! – Обходит меня, становясь между нами спиной к Кожевникову. Смотрит снизу вверх так, как сверху вниз ни у каждого получится посмотреть. – Ты что… Что ты обо мне думаешь?.. Думаешь, я из-под тебя вылезла и, не отряхаясь, к нему побежала?! – Складывает руки на груди и кивает в сторону «яблока раздора». - Лен… - Её глаза вмиг наполняются слезами. Дрожащими губами она глотает спёртый воздух. Дышит рвано и тяжело. – Лена… - Пытаюсь обнять её за плечи, но она лишь ёжится. – Ленок, я везде тебя искал: вокзалы, больницы, аэропорты… на работу твою ездил и в полицию обращался. Ленка, любимая… - Заключаю её лицо в своих ладонях. – Я Господу Богу молился, дабы найти тебя в Его койке – лишь бы ни в морге… - Выдыхаю с облегчением, а она звонко всхлипывает. - Лен, ты нужна мне. Я люблю тебя. Я, как понял, что вся жизнь без тебя пройдёт, чуть не свихнулся. Ленка… Ленок… Лен… прости меня. Прости, прошу, за всё. – Любимая виснет на моей шее и я в наслаждении, смакуя момент, опускаю веки. Когда, пару минут спустя, открываю глаза, вижу лишь распахнутую дверь. Да, хороший парень этот добрый-малый. И я бы с ним даже дружил, не желай он столь откровенно мою девочку. - Моя девочка… Моя… - шепчу уже вслух. – Моя любимая… Родная моя… - Ты действительно думал, что я у Миши? – Чуть отстраняется и обнимает себя за плечи. - Я везде тебя искал, говорю же. – Отвожу девичьи волосы ото лба, по макушке её глажу. – Леночка, прости меня, девочка моя… Прости… - Опускаюсь перед любимой на колени, сжимая в кольце рук её бедра. – Прости меня… Прости… - шепчу ей в живот. – Люблю тебя…Ты нужна мне. Позволь… - Любимая опускается напротив меня. - Позволь всё исправить. – Перебираю её волосы, очерчиваю губы. - Позволь любить тебя. Позволь быть рядом. - Только если навсегда. - Навсегда. – Привлекаю её к груди, губами к макушке её прижимаюсь. Обнимая мою девочку, чуть покачиваюсь. Со временем она перестаёт дрожать. Дышу ею, прикрыв глаза. Чуть позже колени затекают. Практически не расцепляя объятий, усаживаюсь по-турецки, Ленку баюкаю, как младенца. Погружаюсь в её тепло, в её аромат, в звук её дыхания… Меня окутывает пелена неги и воспоминаний. Из небытия в реальность возвращает жалобное мяуканье. Не выбираясь из моих объятий, Ленка оборачивается, и я направляю взгляд следом за её. - Дуууська!.. – хрипло, но радостно тянет моя девочка. – Вернулась блудная гулёна. – Отстраняется от меня. Поднимается на ноги. Берёт на руки любимицу и запирает дверь. - Ленок, она же чумазая. - Угу, чумазая. Поможешь мне её искупать? - Ну, конечно, помогу. Я в резиновых перчатках, оберегаясь тем самым от когтей и клыков, крепко держу зверюгу. Ленок мылит её собачьим шампунем, массажирует, из душа обливает и даже улыбается. Правда, грустно как-то. В финале головомойки закутываю кошку в полотенце так, что видна лишь мордочка. - Забавно, почти как младенец. – И вновь слёзы блестят в любимых глазах. – Вить, скажи честно, ты категорически не хочешь детей? Да, у тебя есть чудесный сын – я люблю Владика. Но, а ещё?.. У тебя больше никогда не будет детей – ты не изменишь этого решения никогда? - С чего ты взяла, что я так решил? - Ну, ты сам говорил как-то, что другие дети тебе не нужны… - Губы жмёт, глаза, полные слёз, отводит. - Лен?.. – Я растерян. Все слова утрачиваю свою значимость. - Столь же сильно, как тебя да счастья вам с Владом хочу лишь одного – ребёнка…Нашего ребёнка. – Поднимает на меня обречённый, полный безнадёги, взгляд, от которого все жилы каменеют. Руки мои вздрагивают, воспользовавшись чем, кошка вырывается и удирает, скрываясь в недрах квартиры. – Это не бред истерички. Я хочу быть мамой. Мамой твоего ребёнка… Пожалуйста… - Снимаю перчатки, наскоро обтираю руки полотенцем и молча обнимаю Ленку. Опасаясь сболтнуть что-то не то, спасаюсь молчанием. Но и тишину Клёмина воспринимает с негативной стороны. - Понятно всё. – Вырывается. – Не будет никакого ребёнка. – Переводит дыхание и решительно устраняется. От бессилия стискиваю зубы. - Лена!.. – Нахожу её в спальне. Поджав под себя, согнутую в колене, ногу, сидит на краю кровати, сушит феном кошку. По её щекам беспрерывно текут слёзы, под носом сопли блестят. – Лена, давай поговорим. Выслушай меня. Лен!.. - Ты что-то говоришь? – Поднимает на меня мёртвый взгляд. - Я не слышу. Фен шумит – я не слышу тебя. – Опускаюсь перед ней на корточки, руки с колен плетнями свисают. - Я люблю тебя. Ты нужна мне. – Обхватываю её лодыжку. Пальцами медленно по коже нежной скольжу. – Мы – семья. Дети у нас будут. – Выключает фен, откладывает его, кошку выпускает и буквально рушится с мои объятия. Навзрыд на груди моей рыдает. – Ты родишь мне дочку, обещай. – В кулаках мнёт мою футболку и буквально скулит. – Для начала бросишь курить, пить и плакать. Поправишься килограмм на пять, а то и на десять. – На вдохе рвано всхлипывает. – Ну, хорошо, пять – достаточно. – Чуть затихает. - И ещё… Ты молодая – тебе всего двадцать три!.. Я боюсь, если прямо сейчас – позже ты пожалеешь, что вместо того, чтоб учиться, путешествовать, карьеру строить… пелёнки, бессонные ночи… Поверь, я готов всё это на себя взять, но… я боюсь спешить. - Я хочу! Я готова!.. – Чуть отстраняется. Ладонью обтираю её щёки. - Я… справляюсь. - Я не сомневаюсь в тебе, но и… Незачем торопиться: я здесь, рядом, с тобой… - Отвожу прядки от мокрого лица. - Я твой и всегда буду с тобой. Мы всё успеем. - Я не хочу ждать. Я. Не. Могу. Ждать. – Подтирает нос рукавом. – А… вдруг этого всего не будет?.. – Плечами пожимает. - Я слишком долго тебя ждала, чтобы ждать ещё… - Хочешь откровенно?.. – Пристально всматривается в мои глаза. – Боюсь… боюсь, пройдёт год-два… Ты… ты пресытишься и… уйдёшь… Что тогда? - Не дождёшься. – И крепко обнимает меня. В ответ скольжу ладонями по её макушке, спине… – Я боюсь, что ты уйдёшь, поэтому спешу с ребёнком, ты боишься, что я уйду, поэтому откровенно тормозишь меня. Не надо бояться. Надо жить и любить. Жить и любить! Жить и любить!.. - Жить и любить. Жить. И. Любить. Жить… и… любить… - вторю словно заклинание. - Да, люби меня. Люби меня регулярно – от любви прилетают с небес ангелы, и… рождаются дети. – Всё-таки навсегда и уже сейчас. - Учти, про «курить и плакать» я серьёзно – так что любить начну тебя только, когда оклемаешься. – Жалобный всхлип в ответ. – Не дави на жалость. Идём. – Поднимаемся на ноги. – Умоемся. И я буду кормить тебя твоей ненавистной гречкой. – В обнимку плетёмся по нужному маршруту. - Изверг. - Надеюсь, любимый изверг. – Останавливается и целует меня. – Ленка-Ленка… Моя… Давай доверять друг другу, и никаких тайн?.. - И никаких страхов?.. - И никаких: «я виновата»! - И без всяких: «боюсь» - мужик ты или где?! Я когда-то в героя влюбилась!.. – По моей щеке стекает та самая скупая слеза. Губы расплываются в улыбке. – Люблю тебя. – Тянется на носочках и лицо моё поцелуями осыпает. - И я тебя люблю. – Прижимаю её к груди своей. - Люблю. Ленка сейчас как никогда нуждается во мне, в тишине и покое рядом со мной, поэтому я самовольно беру отпуск. Мы вдвоём, мы вместе, мы дома… День чистоты и порядка. День магазинов, а следом день кулинарных изысков. День пеших прогулок по старинным паркам, взявшись за руки, с поцелуями украдкой в тени вековых тополей. День валяний перед телевизором. День катаний на речных трамвайчиках. День великого пикника. Такая благодать - аж задремал, опустив голову на колени Ленки. Кулёмина тем временем вихры мои на пальцы накручивает, поцелуями морщины мои разглаживает. Вперемежку со всем с этим через день да каждый день дни поцелуев, ласки, нежности да массажей. День кино с сопутствующим изъятием Ленкиной трудовой. День в зоопарке. День в контактном зоопарке. День на конном дворе. Три дня лени и горизонтального положения под тихое бормотание телевизора. Пару дня по обмену кулинарными премудростями. Три дня катаний на великах. Седом пара дней на конном дворе, а затем день плавания с дельфинами. Три дня восторга в стенах родного дома. Четыре дня в походе: палатка у реки, из которой носа не смеет казать Дуська, в теплой речке и купания-умывания, мясо и овощи на гриле, рыбалка, костёр, уха из котелка, и Ленка всё же достаёт из багажника, прихваченную мною, гитару. Поёт грустную песню о том, что любит того, кто не придёт. - Я пришёл. Навсегда пришёл. – Кутаю её в шерстяное одеяло и губами к макушке прижимаюсь. - Вииить, а я не курю, не пью, не реву и многу сплю и ещё больше ем… - Трётся носом об мою шею. - И? - Я поправилась? - Поправилась. – Улыбаюсь, понимая, к чему она клонит. - У меня даже румянец появился, правда же? - Правда-правда!.. - Ну и?.. – Оставаясь в кольце моих рук, оглядывается на меня с явной мольбой во всём выражении её прекрасного личика. - Я не хочу, чтобы тебя, мою сладкую, сожрали бы комары и прочие кровососы. – Осыпаю поцелуями её виски, скулы, шейку… Щекотно – смеётся. - Поскорее-бы домой. - Успеем. Хорошо же тут. - Да, тут чудесно – навечно бы тут остаться, вот если бы ещё только…Домой хочу! – Смеюсь в голос. – А ты что, не хочешь домой? - Хочу. – Любимая, ты даже не представляешь, как я истосковался!.. Не представляешь… - Идём спать. Нельзя упустить утренний клёв. – Подхватываю Кулёмину на руки, и мы скрываемся в палатке. По возвращению в столицу начинаются трудовые будни. Каждый день беру свою Ленку с собой везде и всюду. На работе, в то время пока я занят делами, сидит тихо в уголку дивана и глаз с меня не сводит. Странно, но меня это абсолютно не напрягает – напротив, словно ангел-хранитель меня стережёт. Везде за мной хвостиком ходит, за руку держится, к плечу жмётся, из-под полуопущенных ресниц смотрит на меня тоскливо и почти всегда молчит. Послушно всё кушает, что я её наготовлю. Без устали намекает на близость, а я прошу не спешить. Мы успеем – вся жизнь впереди. Я старательно навёрстываю то, что упустил: каждый день дарю любимой цветы, радую её маленькими сюрпризами, вожу на свидания. Ей нравится, она расцветает… И я рядом с ней наслаждаюсь каждым мгновением. Кулёмина и Кристина в салоне одного авто – кощунство, поэтому сам за сыном с его матерью я не поехал – такси для них из санатория заказал. Зато на следующий день мы с Леной и Владькой отправились в парк гулять. Малой с меня не слазил, с Ленкой заигрывал, резвился – умаялись все, но хорошо день провели, душевно… Со стороны нас за семью приняли. Семья… На нас троих могла бы быть одна общая семья. Могла бы, будь я хоть немного мудрее. На выходные Ленок спокойно отпускает меня с Владом к моим родителям. Встречает поцелуями и ароматным ужином. И в аэропорт провожать Кристину с сыном отпускает спокойно. Даже Владьке сувенир на память передаёт – сборник детских фантастических рассказов, что когда-то дед написал специально для неё. Но вот по возвращению я нахожу любимую, забившуюся в дальний угол спальни. Прижав в груди ноги, и сжимая в кулаках мою фотографию, она горько плачет. - Господи!.. – В растерянности опускаюсь перед ней и сгребаю в объятия. – Всё хорошо. – Целую её без разбора. - Я тут. Я рядом. Я с тобой. Я дома. – Из всех сил сжимает мои плечи и плачет, плачет, плачет… Будучи уверенной, что я улечу, она спокойно отпускает меня… Отпускает меня к сыну и смиренно остаётся одна, нуждаясь во мне, порой кажется, больше, чем я в ней. – Ленок, даже наши общие дети покинут нас, когда вырастут, а мы… мы навсегда останемся вместе, вдвоём. Я люблю тебя, также как и ты меня. Я без тебя не смогу. Я здесь. Я с тобой. Я твой. – Подхватываю на руки Кулёмину и отношу в ванну. - Мы сейчас с тобой искупаемся: согреемся и успокоимся. – Посреди лета за окном не выше двадцати и моросящий дождь. Возможно, от этого, но, вероятно, от стресса, Ленкины ступни и ладони, словно ледышки. Пока набирается вода, раздеваю Ленку и обнажаюсь сам. Опускаемся в пену. Любимая удобно устраивается в моих объятиях, голову на груди моей укладывает, за шею меня обнимает… - Я люблю тебя, Витя, люблю… - сбивчиво шепчет. - И я тебя люблю, девочка моя, люблю… - Поглаживаю её плечико, локоток, талию, бедро… Намыленной мочалкой скольжу по её тонким рукам и длинным ногам… Отбирает у меня мочалку, взбивает пену на моей груди, растирает плечи, по груди скользит ниже… Перехватываю её руки. Разворачиваю к себе спиной, ладони её кладу на свои колени. Взбиваю из шампуня пену, массирую Лене голову и шею. В наслаждении она мурлычет. Мягким напором воды из душевой лейки сгоняю пену. После Ленка оборачивается,трётся об мой нос своим и садится позади меня, обвивает своими ногами мой торс. Теперь она моет мне голову. После массажирует плечи, спину – исцеляет меня тем самым, снимает какое бы то не было напряжение. В ответ разминаю девичьи ступни, перебираю её пальчики, массирую пяточки. - Меня обнимают самые дивные ноги, - самодовольно признаюсь я. - Тебя обнимает самая любящая женщина. – Покрывает поцелуями мою шею. - Отогрелась, любимая моя женщина? – Довольно мурлычет в ответ нечто похожее на «да». – В таком случае ополаскиваемся и идём чай пить. Выбравшись из ванны надеваю плавки и банный халат. Ленку укутываю в махровую простынь и на руках уношу на кухню, усаживаю на диванчик. - Так, Ленок, какой чай будем? – Ставлю чайник и копошусь по полочкам да ящичкам. – С мятой? – Оглядываюсь на мою красавицу. - С мятой и мелиссой. Вскоре ставлю на стол две чашки с ароматным, дымящимся напитком. Сажусь рядом с Ленкой и прижимаю её к своему боку. Её ноги кладу на свои колени. Медленно пью чай и также медленно скольжу по девичьим лодыжкам. Девичья голова покоится на моём плече, носом она трётся об мою шею, да изредка делает маленькие глотки чая. - Господи, как же хорошо-то… - признаюсь на выдохе и целую Кулёмину в висок. - Хорошо. – Решительно ставит чашку на стол. – Хочу очень хорошо… - Сбрасывает с себя полотенце и совершенно нагая усаживается верхом на мои колени. Мягко разминает мои плечи, освобождая их от халата. В чувственном поцелуе тщательно ласкает мои губы, язык, нёбо… Её пылкие губы и страстный язычок обволакивают мои скулы, шею, грудь. Помогаю Ленке – вынимаю руки из рукавов. Кусок ткани летит в неизвестность, и сию же секунду завитки волос на моей груди щекочут нежные, налитые соски Лены. От чего с её уст исходит на выдохе воздушный, едва уловимый смешок. Она теснее прижимается ко мне, скрещивая пальцы на моём затылке, сплетая наши языки, и я в полной мере ощущаю жар, напряжение и лёгкую пульсацию её возбуждённой груди. - Лен… - Перевожу дыхание в то время, как девушка очерчивает поцелуями мои плечи. – Ты без сил совсем… Побереги себя… - Чуть отстраняю Кулёмину от себя. - Я… Я нормально… Я в силах ещё ждать – я дождусь тебя… - Я не могу ждать. Я хочу тебя. Хочу Нас!.. Хочу чувствовать, ощущать, осязать тебя и понимать: ты только мой!.. – Её пальцы скользят по торсу вниз и тонут под резинкой белья. – Люблю тебя. – Вдохновляюще ласкает мою плоть и сама млеет от наслаждения: опускает веки, её реснички чуть подрагивают, губы приоткрыты в блаженной улыбке, каждый протяжный выдох задаёт методичный темп, в ритм которому девушка елозит на мне всё отчаяннее и отчаяннее, не обретая желанной цели. Тем временем я нежно сжимаю её бёдра, ягодицы… Ласкаю поясницу, прогиб позвоночника. Её руки разжигают во мне первобытный огонь, а сама она уже почти скулит от отчаяния. - Лен… - Не слышу своего голоса. – Лена, открой глаза. – Смотрит на меня безумно, отчаянно, голодно… - Не спеши… - Обнимает меня за шею. И я накрываю её губы своими. Покрываю поцелуями шею, грудь… Девушка в моих руках изгибается лозой, подставляя к ласкам моего языка окаменевшие соски. В ложбинке меж грудей проступает испарина, а я всё дразню и дразню их: обдаю собственным горячим дыханием, очерчиваю языком, обхватываю вершины губами, едва посасывая. Мои пальцы ритмично, но ненавязчиво сминают упругую девичью попку. Ленка вновь начинает елозить, но лишь тщетно коленями упирается в спинку дивана, так и не обретая меня. Решительно сметаю всё со стола. Расстилаю на нём плющевое безразмерное полотенце, и вдоль укладываю настырную, неугомонную, требовательную… Любимую. Ленка сплетает наши пальцы, тянет меня на себя. Чуть склоняюсь над ней. Завожу тонкие руки за голову. От запястий скольжу влажными поцелуями по их внутренней стороне к груди. Левой рукой твёрдо, но нежно сжимают кисти, правой ладонью скольжу по желанному телу. Ленка волной вторит моим прикосновения, словно это она каждой своей клеточкой ладонь мою ласкает. Я углубляю поцелуй, и моя рука полностью скрывает треугольник ниже пульсирующего живота. Мы оба замираем не больше, чем на мгновение. Едва запускаю пальцы меж плотно сведённых девичьих бёдер, и в мгновении ока Ленка максимально разводит колени. Обманный манёвр проходит на ура! Скольжу по внутренней стороне бедру выше к коленке. Ласкаю под коленкой – знаю, ей нравится – готова змеёй скрутиться. По лодыжке ниже к щиколотке. И обратно к пупку, минуя, ждущий, жаждущий меня очаг страсти и животворящей энергии, отзеркаливаю ласку на второй умопомрачительной ножке. - Вить… - хрипит, приподнимаясь на локтях. В ответ накрываю её губы продолжительным, но поверхностным поцелуем. Мои ладони скрывают полушария её налитой груди и мягко массируют. Ленка тяжело дышит. Освобождаю её из плена своих губ. Она торопливо глотает воздух. Я срываюсь и оставляю лиловые метки на её лебяжьей шее. Стоит соску призывно-дразняще выглянуть меж моих пальцев, облизываю его. Мои руки, следом и губы вспоминают каждый миллиметр девичьей кожи. Языком щекочу пупок, очерчиваю линию вдоль загара по низкие плавки… Возвращаюсь к груди, шее… Сплетаем наши губы, языки… Мягко накрываю девичью плоть, словно лишь скрывая её наготу. Невесомо, с небывалым, кажется, ранее трепетом скольжу по горячим, напряженным складочкам… Деликатно ласкаю их, и, словно молодой бутон розы, они отзываются на мои призывы первобытным нектаром. – Витя… - Обрывает наш поцелуй на выдохе. За поволокой страсти и призыва, в глубине её глаз мольба и… любовь. - Люблю тебя, Ленок… - Она улыбается в ответ, чуть смещённо и как-то мечтательно отводит взгляд. Осыпаю её лицо порхающими поцелуями и… скольжу пальцами вглубь её трепещущего, пульсирующего естества. Чутко и обходительно ласкаю девушку изнутри. Кулёмина опускает веки, закусывает губы… Мне льстит её реакция. Убеждаюсь вновь – мы невероятно совпадаем. Во всём. Мягкие, неспешные, поверхностно-дразнящие движения пальцем… Лена упирается пятками в стол и нетерпеливо качает бёдрами, ритмично приподнимая их. - Вить… Пожалуйста… Люблю… Люблю тебя… Тебя люблю… Пожалуйста… Витя… - Мои руки замирают. – Степнов!.. – Мои руки на её животе. Обхожу стол и становлюсь меж девичьих коленей. Любуюсь, не скрывая самодовольной ухмылки. Девушка моментно сползает по столу ближе ко мне. Садится. Обхватывает мою шею. Целует мою грудь, дрожащими пальцами гладит мою спину, ягодицы поверх белья, под бельём… Приспускает с меня плавки. Целую девичий лоб, щёки, шею, плечи, грудь… Укладываю на спину, зацеловываю живот, бёдра, ножки… Коленки, щиколотки… Коленки… Бёдра… Заветный бутон… Ленка взвывает, выгибаясь дугой. Дорожкой поцелуев поднимаюсь к, покрытой мурашками, груди. Сплетаю наши пальцы, нависая над любимой. Она отчаянно трётся об моё бельё и сбивчиво шепчет при этом: - Витя… Люблю тебя, поверь мне - люблю… Вить… Пожалуйста… - Обезумевшие глаза наполняются слезами. – Люблю тебя… Витя… Люблю… Пожалуйста… Вить… Пожалуйста… Сплетаю наши губы в обволакивающем поцелуе. Избавляюсь от белья. Ленка льнет ко мне. Оборвав поцелуй, довольно улыбается. Мягко сжимаю девичьи бёдра, её дивные ноги, подобно лианами, обвивают меня. Склоняюсь за поцелуем. Кулёмина углубляет ласку, и я погружаюсь в её, страждущее меня только одного, естество. Замираем. С Ленкиных уст вперемежку слетают лёгкий, самодовольный смешок и мягкое, дразнящее мурчание. Одномоментно начинаем стремиться друг к другу. Медленно, плавно, смакуя каждую секунду, каждую крупицу близости ласкаем друг друга. Крепко, но нежно держу Ленкины бёдра навесу. Она волной отзывается на каждое моё движение. Люблю мою Ленку медленно, размеренно, по прекрасному ленно… В какой-то момент эта строптивая девчонка предпринимает попытку перенять инициативу и значительно ускорить темп. Зря это она. Сегодня балом правлю я. Ценой нечеловеческой выдержки абсолютно замираю. Категорично сжимаю её настырные бёдра. Склоняюсь к ней. - Я только твой. Всегда с тобой буду. Прошу тебя, не спеши. - Витя… Вить… Пожалуйста… - Доверься мне. – Лёгкий поцелуй. – Ты же хочешь знать, как Это, когда я только твой. – Лихорадочно гладит меня по спине, льнёт ко мне, целует… Постепенно возобновляю невесомые, долгие, томительные ласки. Значительное время спустя наша нежность окрашивается страстью. Я деликатно ускоряю темп, подводя любимую всё ближе и ближе к тонкой грани нирваны, не позволяя достичь которую, замедляюсь, практически замирая. Вновь выпрямляюсь, наращивая ритм, затем вновь склоняюсь к любимой, нависаю над ней, сплетая наши пальцы, покрываю её губы, шею, грудь трепетными поцелуями, всё замедляясь и замедляясь при этом… То подвожу нас к пику удовольствия, то мягко отвожу от него. Кажется, это может длиться вечно, но мы уже оба сходим с ума… Если я ещё в силах контролировать себя, то Ленка уже бьется подо мной, скулит, хнычет… Елозит дрожащими бёдрами… Ослабеваю хватку и позволяю ей перенять инициативу. Радость в широко распахнутых глазах. Хватается за мои плечи и задаёт необходимый ей ритм. Ловлю Ленку, она блаженно стонет, я безумно рычу… Уходят все мысли, остаются только звуки, мурашки, ощущения… Общие на двоих испарина да запах. Ноги уже не держат, а мы, ни в силах остановиться, всё стремимся и стремимся друг к другу… И вот меня начинает дико трясти. Разрываюсь внутри Ленки. Мы содрогается в сумасшедшей общей на двоих пульсации. Ленка кричит. Господи, как же она кричит!.. Тапки, помидоры - ко всему готова... теоретически...
Вика: Обложка авторская R
Вика: 50. На следующий день ленную тишину нашего дома разрывает сигнал домашнего телефона. Мать Кулёминой. Долгий, тяжёлый даже для стороннего вынужденного подслушивания разговор. «Я не приеду!» - Ленкин вердикт, как бескомпромиссная точка диалога. - Ну, ты чего ерепенишься? – Обнимаю со спины мою девочку. – Родители же они твои – съездила бы повидаться-то. - Я без тебя никуда никогда не поеду. – Так, про поездку с Марьей на море, похоже, запамятовала. Напоминать сейчас точно не стоит. – Сами притащатся – ждут их тут?.. - Когда? – Кровь в жилах стынет, и голос какой-то не мой. - Позвонят, как билеты возьмут. - Я к Марье съеду. - Чего?! – Пытается вырваться. - Родители уедут – вернусь к тебе. - Ты что, стыдишься меня?! Отношений со мной? – Новая попытка избавиться от моих рук. - Хм!.. – Прокашливаюсь. – Думай, Кулёмина, когда блины на штангу вешаешь. - А что мне ещё думать?! Что?! - Ленок, твои родители от нашего сожительства ни в восторге будут, уверяю тебя. – Дабы усмирить любимую скольжу поцелуями с её виска к шее. – У вас и без меня отношения напряжённые. - Я взрослый, самостоятельный человек, я… Я сама свою жизнь решаю!.. – Спорит, как маленькая. – Это моя жизнь, моя квартира – что хочу, то и делаю! Я не нуждаюсь ни в их одобрении, ни в их покровительстве!.. – Злится и всё же вырывается. - Ленок, послушай меня – я отец и я знаю, о чём говорю. – Перевожу дыхание, собираясь с мыслями. – Я для них рядом с тобой – старый извращенец, а ты – ты по сей день, не смотря ни на что, их маленькая, милая, доверчивая девочка. - То есть дура, которой ты пользуешься? – Обречённо оглядывается на меня. - Возможно, и так. – Пожимаю плечами, продолжая неглиже валяться на скомканных простынях. – Ленок, во всяком случае, поверь мне, не стоит родителей с порога «радовать», не стоит… - Ты планируешь передумать? – Складывает руки на груди. И сквозь обветшалую ткань моей футболки, проступают набухшие соски. И я несдержанно облизываюсь, припоминая прошедшую ночь, которая не ограничилась ни кухонным столом, ни душем с попыткой помыться, ни тумбочкой в коридоре, когда я не донёс Ленку до спальни, ни подоконником, когда она удрала попить водички, долго не возвращалась, и я нашёл её в предрассветных сумерках… она сидела на том самом подоконнике, обнимала свои коленки и сквозь слёзы разглядывала гладь обручального кольца… - Нет. Планирую пользоваться тобой всю оставшуюся жизнь. – Горько ухмыляется и укладывается поверх моей груди. – Но, лишние конфликты ни к чему, понимаешь? - Угу… На том и порешили. Ленка пытается найти общий язык с братом да свести на нет былые и, по большому-то счёту, утратившие к текущему моменту значимость обиды на родителей. Втихушку со мной переписывается да созванивается. Живя у сестры, завершаю ремонт в её холостяцком гнёздышке, позволяя взамен этой мудрой женщине ковыряться в собственной зачерствевше-потрескавшейся коробке. На работе тем временем свои приключения… - Добрый день! – слащаво тянет на входе Ира, о существовании которой я уже и думать забыл. - О, привет! – Тянется ко мне через стойку ресепшена с явным желанием обнять. Сохраняя дистанцию сухо пожимаю её руку. – Потренироваться или поплавать? - Не угадали, Виктор Михайлович! – Облокачивается о стойку. – На работу устраиваться. - Постой, на какую работу? – Объявлений мы с Пашкой никаких не подавали, насколько я помню. - Ну, помните, в день защиты диплома Вы сами меня пригласили – сказали, тренером возьмёте! – Усердно хлопает ресницами, продолжая натужено улыбаться. - Чего ты только сейчас-то пришла? – Стараюсь сохранять самообладание, но, судя по, скользнувшей во взгляде моей бывшей студентки, обиде, выходит паршиво. - Ну как?.. Вы же сами сказали, что принять меня можете, согласовав с компаньоном. Но сначала он был в отпуске, потом Вы… Я пришла, как Вы сказали, заполнила анкету на рисепшене – администраторы Вам, разве, не передавали? – не дожидаясь ответа, продолжает: - Я общалась и с Кирой и с Соней. Так вот, пришла, заполнила анкету… Велели ожидать звонка. Но перезванивать пришлось самой, и каждый раз одно и тоже: как только так сразу, а пока Павел Алексеевич в отпуске, Виктор Михайлович в отпуске… А потом уже я сама вместе с родителями в отпуск летала. - На море отдыхала? – Так жужжит, что захотелось сменить тему. - Да, а как догадались? – Восторженно закатывает глаза, а я тем временем роюсь в картотеке с потенциальными претендентами на сотрудничество, что ведут девочки. Нахожу нужное дело. Сравниваю фото с оригиналом. - Тебе идёт загар. - Спасибо за комплимент. – Смущённо опускает веки и поджимает щёчку кулачком. - Это не комплимент, а констатация факта. – Перевожу дыхание, осознавая, насколько неверно при желании можно истолковать мою вежливость. - Мне всё равно приятно. И ну так что, берёте меня? - Откровенно говоря, тренерский состав укомплектован и… - Окидываю сетку тренировок. - Без опыта работы мне нечего тебе предложить. - Но!.. – Девчонка в замешательстве – явно, всё пошло не по её плану. - Что, но? – Стараюсь придерживаться штатной доброжелательности. - Но Вы же обещали! – Погуляла пол-лета, хвостом покрутила, а теперь работу ей хорошую на блюдечке с голубой каёмочкой. - Я ничего тебе не обещал. Лишь сказал тебе: приходи, придумаем что-нибудь. – Если мне память не изменяет, конечно, но примерно как-то так оно было… - Так давайте что-нибудь придумаем. Ну, пожалуйста!.. – Складывает ладони в молитве. - Кира укатила на малую родину на всё лето, Соня слегла в больницу – там что-то серьёзное… Вот, как видишь, сам за администратора, тренировки индивидуальные отменять приходится. - Я согласна! – Едва не прыгает от удовольствия. - Хорошо, но это только до осени. Сама понимаешь. - Конечно, понимаю. Осенью придумаем что-нибудь! Поставил ей график два через два таким образом, чтоб один день она трудилась под руководством Пашки, а второй под моим присмотром, но!.. Миронова заявляется на трудовой фронт чуть ли не ежедневно, объясняя это тем, что сменщицы-то всё равно нет. Устаёт, правда, настолько, что в качестве премиальных попросила до дома её подвозить. Ну, мне не сложно – как раз по пути к Машкиному дому. Под девичью незатейливую болтовню после долгого рабочего дня, да ещё и в разлуке с моими любимыми (Ленкой да Владькой, которому, к слову, звоню так же часто, как и Кулёминой) способен только кивать, поддакивать, да вымученно ухмыляться. В благодарность Ирка подкармливает меня пирогами собственного производства с ностальгическим запахом школьной библиотеки. Не ем я их, короче, памятуя привороты Уткиной, обернувшиеся отравлением. Бережённого Бог бережёт. Но Пашка ест – вроде ничего страшного пока с его здоровьем не происходит. А вот с моим здоровьем, а если точнее – с психическим, всё хуже и хуже – загибаюсь я без Ленки. На исходе третьей недели порознь игра в прятки с родителями Кулёминой уже и мне самому кажется абсурдной. До чего докатился – уже слуховые галлюцинации, словно дверной замок шебуршит. Манька-то в ночную – не уж-то воры?.. Резко распахиваю дверь и чуть не пришибаю… Кулёмина?! - Фу, напугал! – Сгребаю в охапку, дверь захлопываю. - Ты откуда такая при марафете? – Макияж яркий, одета в лучших традициях былой славы. - Не откуда, а куда! – Виснет на моей шее и целует меня в уголок губ. – Мария Михайловна позвонила, сказала, что у вас кофе кончился, а я ж знаю, что без кофе ты никак. - Господи, как же я люблю мою… сестру!.. - Да, с сестрой тебе повезло – заботится о тебе. – Разглаживает ткань футболки на моих плечах, стряхивает несуществующие соринки. – Мне, конечно, стыдно гостить здесь в отсутствии хозяйки, но… - Тянется на цыпочках, крепко обнимает меня и шепчет на ухо: - Я безумно по тебе тоскую. – Подхватываю её и уношу на гостевой диван. Дразняще-медленно целую, не спеша, бережно лаская её под одеждой. Ленка сладко стонет, лозой извивается, торопит меня… Чёрт возьми, опять торопит меня!.. Круговорот ласк, поцелуев, объятий сменяется жарким, искренним, неистовым, всеобъемлющим, отчаянным, жадным, первобытным танцем страсти, желания, обладания… заботы, нежности, любви… Эйфория общая на двоих… Блаженная нега… Ласки, поцелуи, милования… - Я люблю тебя, Ленка… - Вновь нависаю над ней и осыпаю поцелуями. - Мне пора. – В мгновение ока ускользает из моих рук. - Как?! – Я в замешательстве. – Я думал, ты до утра! – А она уже джинсы натягивает. - Ты думал, я для тебя намарафетилась? – Поддерживает чашки бюстгальтера и ко мне подсаживается. Застёгиваю. – Согласно легенде, я в клубе. Не хочешь знакомиться с предками – умей и шифроваться. – Оглядывается и подмигивает. На её плечи опускается полупрозрачная блузка. В дополнении к бра она зажигает верхний свет. У зеркального шкафа поправляет причёску и остатки макияжа. Взываю, понимая, что решение её обжалованию не подлежит. - Та подожди ты!.. Я душ приму и отвезу тебя. – Присаживается рядом. Носом в шею мою утыкается. - Тебе вставать завтра рано. На такси уеду. - Какое такси в таком виде?! – Сжимаю в кулаке край блузки. - Я заранее заказала. Как подъедет, смс упадёт. Нормально всё будет. – Её ладонь скользит по моей влажной, горячей груди. – А ты устал – тебе выспаться надо. - Я устал?! – Небрежно ухмыляюсь. – Я горы сверну!.. - Не сомневаюсь, но с ума сойду, гадая, как ты там обратно доехал. - Чёртова смс! - Да, мне пора. – Встаёт и уходит. Наскоро натягиваю штаны и спешу следом. - Не останешься? – Подпираю стенку. Ленка сидит на пуфике и застёгивает босоножки. Отрицательно мотает головой. – Кулёмина, ты кофе-то принесла? - Кофе?.. Вот растяпа! – Достаёт из сумки банку из-под Манькиного варенья, до краёв наполненную перемолотым кофе. Ставит банку на тумбочку. – Не знаю, где ты покупаешь кофе, да и названия сорта тоже не знаю – из домашней банки тебе отсыпала. - Спасибо. – Целует меня сладко и трепетно. – Когда родители уезжают? - Через две недели… - Рвано вздыхаю. - Ты сам не захотел огорчать моих родителей своим присутствием в моей жизни, так что – терпи!.. – Хватит и того, что мои меня во враги записали после телефонной беседы с бывшей невесткой – семью разрушил, с внуком разлучил, седина в бороду – бес в ребро!.. Похотливый кабель, как отец прокричал в запале… – Как там Владик? - Скучает. - Привет ему передавай, ну если… если он на меня не злится. - Ерунды не говори! Он о тебе всегда спрашивает. – Обворожительно мне улыбается и убегает.
Вика: XXIX Ложусь на дно, и замираю без дыханья соль горчит. Киты не могут друг без друга помолчим, помолчим. Ложусь на дно, и погибаю - ты плывешь в чужой воде. Твой курс - Норд-Ост, тебя ведет к другой звезде, Как пусто здесь... (НС - Помолчим) 51. После продолжительной жары, Москву накрывают дожди. Рейс родителей задерживается. Серёга, утоляя своё любопытство, нещадно гоняет отца по всему зданию аэропорта. Мы с мамой лениво болтаем ни о чём. - Говоришь, нет у тебя молодого человека? – съезжает мама с темы моего нежелания сиюминутно бежать за вторым дипломом уже по медицинской специальности. Будучи абсолютно растерянной, лишь отрицательно мотаю головой. – Паспорт у тебя чистый, но вот кольцо обручальное носишь, да и кофе в клуб не принято из дома нести. По всей квартире спрятаны мужские вещи, да и твоя комната – явно не девичья спальня, а полноценное семейное гнёздышко. – На выдохе поджимаю губы. – Ничего не хочешь сказать? - Я не обязана отчитываться перед вами с отцом. – Складываю руки на груди и начинаю болтать, закинутой на другую, ногой. - Быть может, но… - Желая меня успокоить, мать кладёт теплую ладонь на моё колено. - Меня настораживает, почему ты скрываешь от нас свою половину… Он бы не понравился нам, да? - Понравился бы… Как человек. Как мужчина. Но… ни как Мой мужчина. - А у вас всё настолько серьёзно, чтоб мы его критично оценивали? – Чёрт, к каждому слову же цепляется. - Одно могу сказать наверняка: он мой последний мужчина. – После Степнова ни один не покатит. - Лена-Лена-Лена!.. – ухмыляется матушка. – И что же в этом ужасном человеке такого расчудесного? - Я люблю его. – Смелею и даже как-то грубо смотрю в глаза матери. С таким видом обычно охмелевшие подростки предкам дерзят. - Это проходит, - так даже диагнозы не признают. - У вас с отцом прошло? – А что? Провокация на провокацию. - Прошло. И ни один раз. Главное, что как проходит, так и вновь начинается. Но, дочь, далеко не всем дано влюбляться друг друга по кругу так …дцатому!.. Понимаешь? – Короткио киваю, поджимая губы, спасаясь от всхлипа. – Дочь, он что, зек? - Кто?.. - Мужчина твой. - Нет, конечно. С чего это ты?! - Прости, ни в обиду. Только вот ты сама говоришь, не одобрим мы с папой твоего избранника – стала логически размышлять… - Слава богу, я мамины причинно-следственные связи не унаследовала. – А что, в таком случае, нас в нём должно смущать? - Всё. - Лена, у тебя есть возможность всё мне о нём рассказать здесь и сейчас. Иначе – мы сдаём билеты и едем знакомиться с будущим зятем! Зятем же?! - Ну да… - И?.. - Витя сам решил, что не время ему встревать в наши с вами и без того зыбкие отношения. - Витя?! Имя-то какое старомодное! Победитель… Так мальчиков после великой отечественной называли!.. - Он младше тебя. - Насколько он старше тебя? - Между вами разница меньше. - Так, понятно… - Вздох осуждения. - Где вы познакомились? - Очень много общих знакомых. – Я разглядываю узор напольного кафеля. Мама пристально вглядывается в мой профиль. Гестапо чистой воды. Яркий фонарик и можно допросы вести. - Чем он по жизни занимается? - Бизнесмен. - Давно вместе? - Не знаю, как ответить на этот вопрос. – И правда, от какой точки начинать отсчёт?.. - Честно. - Ну, с Нового года. - Праздновали в общей компании? - Типа того. - Дочка, полгода не срок для серьёзных выводов. – Я и без того боюсь обмануться, а тут ещё и доброжелательность родной матери. Старательно прячу влажный взгляд. – Сколько знакомы вы? - Лет десять. - Дочь, десять лет назад ты была ребёнком – тебе было тринадцать лет! - Мы вместе последние полгода – ещё раз говорю. - Виктор-Виктор-Виктор… Десять лет. Десять… Десять лет назад. Лена, это твой школьный физрук Степнов?! – Сжимает моё плечо. - Да. – Смелый взгляд в ошарашенные глаза матери. - Девочка моя, да он извращенец! - Будь он извращенцем, то я бы сейчас жила в психушке, а он – на зоне!.. Но, как видишь, нет! Мама, Степнов до нового года и пальцем меня не тронул, если ты об этом! Мама, я взрослая девочка, мне двадцать три года! И с кем жрать и спать: с пятидесятилетнем слесарем, двадцатилетним дембелем, или тридцатишестилетнем физруком, я могу решать сама! – вскакиваю на ноги и, размахивая руками, кричу, охваченная возмущением. - Лена, что за истерика?! - Нет никакой истерики. Пытаюсь призвать тебя к благоразумию и восстановить справедливость. – Отхожу к панорамному окну. - Леночка, а других вариантов нет? – Мать подходит ко мне со спины и кладёт свои тёплые ладони на мои дрожащие плечи. - То есть?.. – Одним движением стряхиваю с себя её руки. - Он сделал тебе предложение – это я могу понять, но!.. Зачем соглашаться?! Это же не обязательно! - Как это, не обязательно?.. - Зачем выходить замуж за старого физрука? Неужели, ты столь низко себя ценишь?! Полно других вариантов!.. – Закатываю глаза, едва сдерживая приступ агрессии. Похоже, сейчас услышу Лебединую арию Кожевникова. - Хорошо, даже если вариантов на данный момент нет – есть перспективы, шансы, возможности! А так, связав себя с этим… человеком, ты обрекаешь себя на раннюю старость, блеклую, пресную жизнь! Ты молода и прекрасна, девочка моя! Саморазвитие, карьера, путешествия! – Они бы отлично спелись и с Мишкой, и с его родителями. Но я живу ни с целью угодить им, а с желанием быть счастливой, не существовать, а жить и любить. - Хочешь – второе высшее, хочешь – к нам приезжай, поживи – возможно, понравится. Не понравится в Швейцарии, в любой другой европейской стране можно попробовать закрепиться. Мы поможем тебе найти своё место, своё призвание!.. Только не губи себя, Леночка! Да, ты даже можешь строить с ним отношения, но замуж-то зачем?! Не стоит. - Я люблю его. – Выдыхаю. – Люблю, понимаешь? - Я уже это слышала. Но… Девочка моя, выходить замуж, рожать детей… не торопись со всем этим, прошу тебя! Пройдёт год, максимум – два, и вы расстанетесь. - Я ухожу. – Резко разворачиваюсь и быстро, но бесцельно удаляюсь. - Пойдём, кофе попьём. – Мама догоняет меня и вновь обнимает за плечи. Не знаю, почему, но я послушно бреду следом. - Вы общались все эти годы, а с Нового Года начали встречаться, стали парой, так? – Похвалив бариста, мать продолжает ковыряться в моей душе. - В одиннадцатом классе Степнов признался мне в любви и ушёл из школы, из моей жизни. На благо мне, как он тогда думал. Шесть лет мы жили, словно не знаем друг друга, словно нас не существует. Восстановилась после академа, а у нас новый куратор. Полгода друзья-товарищи. Всеми правдами и неправдами я его соблазнила. Полгода любовники. Сейчас мы вместе. - В смысле, любовники? – Собеседница чуть давится и настороженно вглядывается в моё лицо. - У Степнова есть ребёнок. Была жена. – Мать прокашливается. - Славный малыш и прелестная супруга. Благополучная семья. Я хотела просто быть рядом… Рядом с Витей. Не хотела разбивать его семью, его счастье, но… разбила. - Вместо того, чтоб сделать очередной глоток, мама опускает чашку и блюдце на стол. - Я ничего не требовала. Развод – его трезвое, вменяемое, адекватное, самостоятельное решение. Госпожа Степнова эмигрировала в Европу. И забрала с собой ребёнка. Сын для Вити всё: счастье, любовь, смысл… Витя любит Владика больше жизни, но выбрал меня. Я… я существовала и выживала все эти годы без него. Сейчас, рядом с ним, я живу… Для счастья мне не хватает общих детей, состариться вместе… - От моей откровенности мать пятнами покрывается. - Хочу, чтоб Влад к нам вернулся. Он чудесный, обожаю его, да и у Вити душа была бы на месте. – Выдыхаю, удивляясь приятному облегчению. – Мам, я не надеялась его случайно в толпе увидеть – я не откажусь от Степнова. - Господи, деточка моя!.. – Она бережно берёт в свои ладони мои и поглаживает их. - Как мало я о тебе знаю, как ты далека от меня!.. Почему ты не доверилась мне раньше?! Дочь, а если этот твой Степнов тебя не любит?! Если всё дело лишь в том, что он… что у него какие-то определённые отклонения, и он питает слабость к своим подопечным в принципе: ты родишь, и, как и его бывшая жена, окажешься не у дел, а твой благоверный найдёт себе другую любимую ученицу: ещё моложе, ещё красивее, ещё спортивнее!.. - Мама, его жена гораздо красивее меня, привлекательнее, образованнее, интеллигентнее, умнее… Она гораздо лучше меня во всех отношениях. Я понимаю, сложно поверить, что меня можно любить по доброй воле ни за что. Но Степнов меня любит. Я не верю. Я чувствую, ощущаю, знаю! Витя любит меня. Так что дело далеко ни в том, как ты уверена, что Степнов извращенец и повёрнут на не целованных малолетках. Был бы повёрнут, я уже говорила, кто из нас и где бы свой век коротал. Но нет! Ему не нужны женщины в больших количествах. Он ни разу не изменил жене. Ну, не считая меня. Пока не появилась я, он был аномальным каким-то мужем в своей порядочности, верности, надёжности. Степнову не нужна та, что выше, худее, фигуристее, у которой волосы длиннее, глаза красивее, голос приятнее!.. Ему не нужна та, которая быстрее бегает и выше прыгает. Ему я нужна. - Господи, если мне не изменяет память, он младше нас с папой всего на пять лет. – Растерянно взметает руками. - Почти наш ровесник!.. - Никто не виноват, что вы родили меня сразу после школы. - И всё же твой мужчина должен быть моложе. - Каким бы он ни был, мой мужчина – Степнов. Точка. - Вот где наши девочки. – Отец треплет меня по макушке и целует мать в щёку. Мелкий садится к ней на колени. – Мы вас обыскались! О чём секретничали? - Наша дочь собирается замуж. - Да?! И почему мы не приглашены? - Дата не назначена. - Может, и не надо назначать? – Мать с каждой секундой становится всё более невыносимой. - Чтобы быть вместе, свадьба нам не нужна. - Дочь, а почему ты нас не познакомила? - Никита, а ты его хорошо знаешь! Это друг твоего отца, тренер твоей дочери – Степнов. – Мать брезгливо сморщила лицо. - Виктор?! – Папа, конечно, изумлён, но в отличие от матери не расстроен. – Хороший он мужик, надёжный. А чего его на похоронах деда-то не было? Да-да-да, припоминаю, я сказал тебе тогда, что друг деда последний – позвать бы его надо. А ты ответила, некогда ему, занят. - Мы не общались. Шесть лет не виделись. И дед относился к этому с пониманием – не искал с ним встреч. Но… в день годин деда мы его могилу вдвоём навещали, поминали деда. - Одно понять не могу: встречу нашу ты по какой причине не организовала? – Отец от матери в поисках подвоха не отстаёт. - Давайте откровенно: мы с вами последнее время отдалялись и общались чисто формально. Да, эти полтора месяца вместе сделали своё дело, сдвинули ситуацию с мёртвой точки, лёд между нами начал таять. Но… встречая вас в аэропорту, я не представляла, как мы разговаривать будем в принципе, а если бы ещё и Витя тут ходил. - Он в твоей квартире живёт? - В моей?! - Да. - А своего жилья нет у Степнова? – Да, мамочка, меня можно только из-за московского жилья «любить». - Слушайте, я могу вам всё досье на него раскрыть! Этого хотите? – Напряженное молчание и обеспокоенные переглядки. Степнов Виктор Михайлович. Семьдесят девятого года рождения. По гороскопу – рыбы. Рост за метр девяносто. Отец и мать пенсионеры живут в частном доме в Подмосковье. Дом этот еще прадед Виктора сам строил. Родная сестра есть, старшая. Зовут Мария Михайловна. Живёт в собственной двухкомнатной квартире в одном из спальных районов Москвы. Разведена. Медик. Заведует отделением одной из центральных больниц. Хирургия, ортопедия, травматология – её сферы. Первоклассный специалист. Профессор медицинских наук. – Родители переглядываются и одобрительно кивают. - Я многим ей обязана. Витя совладелец фитнес-клуба и преподаватель ВУЗа, который я окончила. Также он совладелец трёхкомнатной квартиры. Вырученные средства от сдачи которой отправляет сыну. – Отец каменеет. – Владику пять лет, живёт с матерью в Европе. Переехали они месяца полтора-два назад почти сразу после развода. - А всё это время Степнов где живёт? - У сестры. - Дочь, так получается, ты… ты?.. - Да, пап, я семью разбила. - Ну, ты, дочь, молодец, конечно!.. – Отец делает глотов кофе из маминой чашки. – Я же ещё тогда видел, что всё у вас к этому идёт, и спокоен был за тебя, за будущее твоё. Рад даже был, что рядом с моей дочерью надёжный, порядочный, настоящий мужик. Что же вы так шесть лет-то потеряли? – Если сказать, что мы с мамой ошарашены, ничего не сказать. – Ну, если у вас действительно всё настолько хорошо и серьёзно, приезжайте к нам в гости на новогодние праздники. Или мы сами приедем, только мужа не прячь от нас. - Хорошо, обсудим со Степновым. – Допиваю свой кофе. - О, ваш рейс наконец-то объявляют! - Нет, Никита, ты только посмотри, как спешит избавиться от родителей! - Мне для мужа ещё ужин готовить. Он сегодня с работы домой придёт. – Наконец-то!.. - Привет мужу передавай. – Папа по-доброму ухмыляется, и я на эмоциях висну на его шее. - Спасибо, - шепчу ему на ухо. - Будь счастлива и береги, пожалуйста, себя. - Обязательно. Думала, ты хуже матери будешь рвать и метать. - Толку-то? Ты же всё равно по-своему сделаешь. – Щёлкает меня по носу. Улыбаюсь в ответ. – Я, откровенно говоря, ни в восторге, но маму-то успокоить как-то надо. Она уже, похоже, своей истерикой тебя оттолкнула, да? – Киваю. – Во-о-от!.. А если ещё и я наброшусь? Пошлёшь нас вовсе и в принципе права будешь!.. – Крепче прижимает меня к себе и целует в лоб. - Кулёмины, а вам не кажется, что в компании больше двух разговаривают вслух? – Обнимает нас мама. - У вас семья такая клеевая. – Пристально разглядываю родителей. - Берегите друг друга. - У нас, дочь, у Нас семья клёвая!.. – Поправляет меня отец и берёт мелкого на руки. - Мы любим тебя, девочка наша, любим и очень за тебя волнуемся! – Родные крепко меня обнимают и целуют мои щёки. - Не надо волноваться. Всё хорошо. Теперь уже всё хорошо. Позже я стаю у окна и провожаю самолёт, пока тот окончательно не скрывается в туманной дали неба. Таксистом оказывается милый, молчаливый, интеллигентный пенсионер, которой к тому же слушает ту же станцию, что и я. По дороге любезно завозит меня в супермаркет, не повышая при этом плату. - Лена! – окликает меня кто-то на подходе к подъезду. Оборачиваюсь. По ту сторону от автомобиля стоит Сидоров. Ужас сжимает глотку, и нечем дышать. Запрыгнуть обратно в такси слишком поздно – уезжает. Скрываться в подъезде рисково – он последует за мной. Наедине в замкнутом пространстве он закончит что-то когда-то начал. – Ну, привет, Ленок. – Витя, Господи, где ты?.. – Ты чего? Нормально же после того уже общались! – Подходит и обнимает меня, по плечу похлопывает. – Не боись. Не трону, пока не попросишь. А ты попросишь. - Высвобождаюсь наконец-то из его сильных рук и ставлю пакеты на скамейку. - Не уверена. – Руки на груди скрещиваю. - Не будем спорить. Время покажет. - Улыбается да подмигивает для кучи. - Проводила родителей? - Следишь за мной? - Типа того. Совсем немного. – Треплет меня по щеке. Ударяю его по руке. - Не смей. – Поднимает обе руки, демонстрируя раскрытые ладони. – Чего тебе? - Да ты же знаешь, что я ярый борец за правду и справедливость. И если уж бороться за тебя, то по чесноку и на равных. - Это ты к чему? - Ну, я провинился перед тобой, да вот и Степнов грешен. – Достаёт из внутреннего кармана ветровки бумажный конверт и протягивает мне. – Посмотри. Трясущимися руками извлекаю из конверта с десяток фотографий. Перебираю их. Часть рассыпается на грязный асфальт и лужи. Андрей поднимает и возвращает мне. На снимках Степнов и Миронова. Он усаживает её в машину, они выходят из подъезда, он дарит ей цветы, она виснет на его шее. Хотя кадрам и далеко до нашей с Витей фотосессии, должно быть, примерно это же самое когда-то ощущала и Кристина. Закон кармического бумеранга – так, кажется, да?.. - Ты имеешь права знать правду. - Какую правду? - Степнов не любит тебя. Он имеет тебя и только. Пока ты тут с предками, он там Миронову... – Быдловатые жесты руками жёстче всяких слов. – Задерживаю дыхание, но крупная слеза всё же скатывается по щеке. -Ты, Ирка… Какая-нибудь Катька, Нинка!.. Неважно кто! Главное – молодая да сочная. Не позволяй этому лоху педальному пользоваться тобой. - Спасибо за информацию, сама разберусь, что с ней делать. - Если что, я всегда к твоим услугам. - В смысле? - Ну, если надо будет Степнову доходчиво объяснить, чтоб не появлялся впредь. – Хрустит костяшками. – У меня ещё с тех пор руки на него чешутся. - Хорошо, буду иметь в виду. – Киваю и убираю фото в сумку. – Андрей, а скажи… - Нет, наши с Витей фотки Кристине передала какая-то девка. Он тут ни при чем. - Что, Леночка? - Тебе это зачем всё? - Ты нужна мне. Принуждать и брать силой не хочу, унижаться и клянчить не хочу. Ты сама придёшь и сама всё мне дашь: себя, душу свою… тело своё. И, может, мне понравится настолько, что и замуж позову. – Тянется за поцелуем, но успеваю увернуться. Ухмыляется. – Я дождусь. Немного осталось. – Из подъёзда выходят трое рослых парней. Подхватываю сумки, и, скрывшись за их спинами, захлопываю за собой дверь. Наматывая на кулак сопли, устраняю легкий беспорядок и готовлю еду. Рутина позволяет балансировать на грани до срыва в приступ животной истерики. Пока мясо маринуется, привожу в порядок себя. С чалмой на голове и, обмотанная в полотенце, отправляю противень в духовку, закрываю дверцу и задаю программу выпекания. Едва успеваю выпрямиться, под полы полотенца уже пробираются нетерпеливые, тёплые, сильные руки и ласкают мои бёдра. Горячие губы жадно скользят по моей шее. - Сколько у нас время? - Мясо не сгорит. Плита на таймере – сама отключится. – Сколько бы боли не было во мне, а сама уже стону от испепеляющей страсти. Степнов разворачивает меня к себе. Любуется, а я… я не могу взглянуть на него… боюсь в его родных глазах, полным, судя по ощущениям, восхищения, увидеть ложь. - Ты плакала? - Нет. - Кулёмина, глаза красные. – Шумно выдыхает. - Лук. - Готовь без лука. – Прижимает меня к себе и ласкает мою шею. - Ты же любишь. – Срываюсь на очередной стон. - Перебьюсь. Твои слёзы этого не стоят. Его поцелуи очерчивают моё декольте, а пальцы вовсю блуждают под полотенцем. Мои ноги слабнут, и он усаживает меня на пустой, чистый стол. Запрокидываю голову, подставляя шею ласкам его языка и губ. Он стягивает с моей головы полотенце и путается пальцами во влажных волосах. Подпуская его ближе к себе, инстинктивно развожу ноги. Стоит меж моих бёдер и скользит по ним ладонями от колен вверх. На мне нет белья. Одномоментно ощущаю его пальцы Там и улыбку в губы. Глубокий поцелуй и мучительно-сладкие ласки. Стону, ною, елозю, раскачивая стол… Напряжение во мне нарастает и нарастает. Перерождается в тупую боль. Он продолжает ласкать меня, осыпая поцелуями моё лицо, шею, декольте, плечи, лопатки…Сжимаю в кулаках футболку на его спине. Шиплю, прикусываю кожу его шеи. Но чуть отстраняется от меня, дабы самому избавиться от одежды, лишь доведя меня до состояния стальной пружины, готовой разорваться от любого прикосновения, да хоть от лёгкого дуновения родного дыхания. Я тяжело дышу, разглядывая его обнажённое тело и удерживая смятое полотенце на груди. От него валит жаром и сумасшедшей, сверхкосмической энергией, страстью, не знающей предела и компромисса. Медленно подходит ко мне. Кладёт свои ладони на мои колени. Нежно целует. И как он так может?.. Я же знаю, крышу ему рвёт всякий раз от желания в бараний рог меня свернуть, но он деликатно заласкивает меня до помешательства, что я сама начинаю просить, вымаливать!.. Вот и сейчас он медленно крадётся пальцами, едва касаясь кожи, по внутренней стороне моих бёдер. Сжимает в кулаках углы полотенца и тянет ткань на себя. Вмиг обнажаюсь. Разрывает от его губ и языка на груди, от его рук на пояснице, животе и ниже… От жара его естества, что касается то бёдер моих, то живота. Не выдерживаю столь изысканной пытки и мягко обхватываю объект моего помешательства. Степнов перестаёт дышать и больно сжимает моё запястье. - Лена! - Хочу… Хочу тебя. Не могу… - Облизываю пересохшие губы. – Не могу больше терпеть. – Ласкаю его, вынуждая приближаться ко мне. - Позволь, я сам. – Его рука ещё больнее стискивает мою. – Лена. – Отстраняю свою дрожащую ладонь, невесомо скользнув кончиками пальцев. – Доверься мне. Не торопись. Укладывает меня на стол. Заласкивает и зацеловывает до пограничного состояния. Не позволяя оборваться, сотрясающему меня приступу, он нежно погружается в меня. Мои бёдра парят в воздухе, сжатые его властными, хозяйскими, но заботливыми руками. Так одна эйфория перерождается в другую, и так несколько раз кряду… Позже сжаливается надо мной и позволяет ускорить темп. Поднимаюсь. Обнимаю своего мужчину руками и ногами. Приподнимает меня над столом и я висну на нём. После сокрушительного финала, так и уносит меня в ванную. Процесс омовения оборачивается новой сладкой пыткой. После наконец-то таки принятого душа, уносит меня в спальню. Там, лениво лаская друг друга, забываемся крепким сном. Задолго до будильника, просыпаюсь от непонятного ощущения. Степнов, уже одетый в пижаму, лежит рядом и не сводит с меня взгляда. - Чего не спишь? - Тобой любуюсь. – Невесомый поцелуй. Следом за которым, одариваем друг друга долгими, томительными, воздушными, обволакивающими ласками. - Пойдём, накормлю тебя, раз оба не спим. – Без лишних слов сгребает меня в охапку, укутывает в простыню и уносит на кухню. Там, сидя на его коленях, любуюсь, как мой мужчина уплетает подогретый, предрассветный ужин за обе щёки. - Ну не вкусно же. - Вкусно. - Пересохло мясо. - Из духовки надо вовремя доставать, а нам не до того. – Делает пару глотков воды. – С твоим вот этим хитроумным ягодным муссом в самый раз. – Облизывает пальцы. – Я люблю тебя, Лен. - Я знаю. – Знаю и не верю ни во что иное. – Утыкаюсь носом в его шею. - Вздремнём ещё немного? - Угу. – И вновь на руках уносит меня в кровать.
Вика: 52. О Господи, ну почему так мало времени, Чтобы жить? О Господи, ну почему ты Нас в такой нежности жить наказал? … Мало времени. Мало. Мало осталось. Лобное место пусто. Сохнет асфальт, как старость. Судьи ткут приговоры. Сыром тычут в тарелки. Ешьте! Ешьте! По горло вы нами сыты. Пейте! Пейте нас! Не опускайте глаза. Придет тот самый день, и с ним придет справедливость. Господи! ну почему ты нас в такой несвободе жить наказал? (Д.Ар. – С чёрной дырой в сердце) Звенит дверной колокольчик, и Степнов поднимает взгляд с монитора на меня. - О, какие люди! – улыбается он мне. Подлетаю к стойке, опираясь об неё локтями, тянусь на цыпочках, заключаю в ладони лицо мужчины. Мягкий, трепетный поцелуй. – Ты хоть выспалась? - Выспалась, только вот все мышцы ноют – в бассейне пришла искупаться. Да и обед для тебя принесла. - Обед?! – Картинно округляет глаза. – Обед это здорово! Обед это ты вовремя! Ирка сейчас с обеда вернётся, и я сразу пойду наверну! – В предвкушении разглаживает форменную футболку-поло на своём рельефном животе. - Ирка?.. – уточняю невзначай: мало ли послышалось, мало ли тёзка?.. Откуда мне знать. - Ага, Ирка! Не поверишь, Миронова у нас админом трудится – уют вот создаёт. – Кивает на букет в вазе. Утыкаюсь носом в нежные лепестки кустовых хризантем, вдыхаю их свежий полевой запах. Степнов тянется ко мне и шепчет на ухо: - Я её временно взял – на лето, уже сам десять раз отругал себя за безотказность, но ничего: девочки наши вернуться со дня на день и наконец-то, с ней распрощаемся. Вот уже где сидит!.. – Сжимает шею, выпучивая глаза. - А что не так? – искренне удивляюсь. - Навязчивая уж слишком. – Отмахивается. – Обед давай сюда. – Достаю из сумки пакет с провизией и передаю страждущему. Резко меняется в лице и целует моё запястье. - Отменным браслетом ты меня вчера наградил. - Не будешь лезть, куда не надо. – Пф! Захлёбываюсь возмущением. - Как это, не надо?! Да если бы я туда в своё время не полезла – мотался бы ты сейчас по Европе! – Какая благодетельница выискалась – нет, ты посмотри! - Молодец-молодец, спасибо, тебе, конечно… - Смеётся иронично так. Приятно. - Но всё – харе!.. Завязывай! – Щёлкает меня по носу. – Я – мужик, я – хозяин. И в гробу я видел твою инициативу. - Ты – начальник, я – дурак? - Смекаешь. – Озирается по сторонам и воровато чмокает меня. – Ну, беги купаться – лови момент, пока нет никого. Успеваю принять душ, переодеться, нырнуть, проплыть от борта к борту несколько раз, как вздрагиваю от оглушающего вопля Степнова. Взбираюсь на борт. Стягиваю шапочку. Прислушиваюсь. Крики, ругань продолжаются. На ходу надевая халат, спешу в холл. За рисепшен администратора заменяет один из тренеров. И чего он бейдж-то снял? - Что происходит? – Спрашиваю я смутно-знакомого коренастого, накаченного мужичка. Тот плечами пожимает. - Сам толком понять не успел. Правили на осень с Михалычем сетку занятий. Ирка прибегает Миронова. Глазища больше её самой. И сходу на босса наезжает, мол, какого лешего, Кулёмина, ну ты, после всего дурного, что сделала, уж не знаю, чего именно, в бассейне нашем купается. У меня аж челюсть отвисла. На Михалыча смотреть страшно: трубы горят, аж пар из ушей валит!.. Считай, одним махом по всем параметрам залёт. Обсуждать и осуждать кого-то – вопрос морали каждого в отдельности. Но!.. Личная жизнь босса – табу! – Нервяк такой, что губы уже грызу, да ногтями бит отстукиваю по столешнице. – Воды будешь? – Киваю. Наливает мне из кулера. – Нет бы заткнуться ей, так на каждое слово Михалыча – десять. Курицу эту понесло так, что держите меня семеро!.. Слово за слово – понимаю, что я всей этой грязи слышать не хочу, и тут босс за шкирку её и в кабинет. У меня окно – прогуляться собирался, но куда я отсюда? Орут вот, слов, правда, не разобрать. - Если откровенно, то даже немного опасаюсь за Иру. – Эмоции сходят, и я начинаю размышлять. - Да, будет тебе, Лен!.. Михалыч – мужик горячий, но на женщину руку никогда не поднимет. - Он и голоса на женщин обычно не поднимает, ну исключая меня. – Киваю для пущей убедительности. – Так что, не удивлюсь… - Тихо, выходят, кажется!.. – Собеседник настораживается, а я становлюсь свидетелем того, как могучий медведь трансформируется в вислоухого жирафа. - Можно, я, типа, не подслушиваю, а бицепс твой щупаю, а? – Уже почти обхожу стойку, мужчина выставляет перед собой руки. - Стой, где стоишь! Я и жизнью, и работой дорожу! – Усмехаюсь, облокачиваясь о столешницу. – Тихо. – Прикладывает ладошку ко рту. Подмигиваю и допиваю водичку из стаканчика. - Иди и извиняйся!.. – гаркает Витя так, что мы аж подпрыгиваем. - Нет. – Диву даюсь, что кто-то помимо меня в состоянии настолько опрометчиво Степнову слово поперёк сказать. Совсем страх потеряла. - Я сказал, иди и проси у Лены прощения! – Чувствую, лицо моё вытягивается. ИО админа пальцем на меня тычет и головой кивает, аля болванчик. Мол, из-за меня вся свистопляка?! - Мне не за что просить прощения у этой!.. – Неужто язык прикусила? - Ты влезла в чужую жизнь – имей совесть отвечать за свои дела! - Это Кулёмина влезла в чужую жизнь! Это она семью Вашу разбила! Это из-за Лены Вы без сына остались! – По больному бьет. Ни слова мимо. – Вот у кого совести нет! - Заткнулась и вон пошла! – Рёв истребителя – не иначе. - Зря Вы так, Виктор Михайлович. Я люблю Вас. – О, как запела! Ну, наконец-то!.. - Я буду заботиться о Вас. Я всё для Вас сделаю. Со мной Вы будете счастливы. – Не знай, как там Витя, а я уже верю, что с ней ему, и правда, лучше будет. Что любовь моя на фоне её чувства – похоть рафинированная. – Ленка… эта стерва ноги о Вас вытрет и только!.. Она Вас не достойна! Она – грязь! Она потаскуха! – От хлёсткой пощечины девчонка отлетает к стене. - А теперь мне страшно, - шепчу, разглядывая фигуры в полумраке конца коридора. - Оскорблять себя не будешь – по сопатке не получишь. – Подмигивает для пущей важности. - Ха-ха-ха, как спешно! Юморист!.. – хорохорюсь из последних сил, а саму так и подрывает завыть. - Тихо-тихо… О чём они там?.. - Проваливай! – не своим голосом, до скрежета стен, гаркает Степнов. - Но как же Вы не видите, она Вас не достойна! – Мироновой жить что ли надоело? – Лена Вас не достойна, а я… я люблю Вас!.. - Проваливай, а то за космы вышвырну. – Однажды он говорил мне нечто подобное – дико больно. Господи-Господи-Господи, только бы впредь ничего подобного не услышать – заклинаю тебя, Господи, заклинаю!.. - Но… Виктор Михайлович!.. Умоляю, дайте мне шанс! Со мной Вы будите счастливы! Обещаю!.. - По вопросам увольнения с тобой Павел Алексеевич свяжется, а сейчас ноги в руки и пошла отсюда. Пробегая мимо, бывшая сокурсница грубо задевает меня плечом. - Э, полегче!.. – Разворачивается и от души, по-мужицки, в лицо мне харкает. Как говорится, май поражен и обескуражен. - Помойка! – И с дури дверью хлопает. - И Вам всего доброго. – Перевожу дыхание, но собственное лицо ладонями брезгую обтереть. – Не помешало бы, святой водой умыться, как считаешь? – И меня срывает на истерический гогот. Собеседник ставит передо мной коробку влажных салфеток. – О, какой сервис!.. – Умываюсь. – Мерси-мерси... - Хорошему человеку никакого … кхм… добра не жалко. – Ухмыляюсь, загоняю обратно внутрь, подступившие слёзы, и сильные руки резко стискивают меня со спины. - Прости, - рванный шёпот в затылок. – Фотки – это всё она. - Забей. - Поговорим? – Плечами веду в растерянности. – Поговорим. - Тебе дух перевести надо, остыть… - Да не смотри ты Так на меня – не боюсь я тебя! Хоть и глаза бегают, не думай. – Отдохнуть, в смысле… - Федь, посидишь, ещё часок? – Точно - Фёдор!.. Дядя Фёдор кивает. – В бассейн только никого не пускай. - Понял. – И лыбу давит. - Купаться мы. - Да без намёков!.. – Витя уводит меня за руку. *** Сижу на бортике. Ногами в воде болтаю. Степнова жду, когда переоденется. Наконец-то появляется, а то уже хоть с собаками не ищи. Этот чёртов Ихтиандр так ныряет, что от волны я теряю равновесие, и меня буквально уносит к нему. Выныриваю, на спину укладываюсь. Он вокруг меня плавает. - Лен, та история с фотками – это всё Мироновой рук дело. - Да я уж поняла. - Она как-то обо всём догадалась. Следила втихаря за нами. Фоторепортаж вела. Владьке снимки подсунула. Он же узнавал её на общей фотке с вручения. Я, дурак, значения ещё не придал. На тебя всех собак повесил – кретин, каких поискать. – Ныряет под меня. Выныривает в дальнем углу. – Выходки её, намёки, подкаты – слепой словно. Тобой одурманен – толком и не соображаю. – И опять подо мной проплывает. – Манька мне сразу сказала: не ты это, третья кто-то… Чёрт!.. – Ныряет. – Прости. – И вновь рядом. - Были у меня подозрения, что это всё Сидоров, ну или вместе они. - Откуда такие мысли? - Да так… Не важно. - Эти твари пакостят, а ты говоришь, не важно?! Кулёмина, это нас касается! Нас!.. - Родителей вчера проводила, домой возвращаюсь, у подъезда он меня встречает. – Мат идёт в ход. – Он ничего мне не сделал. Оповестил, что планирует ждать, когда я сама приду и всё ему отдам. – Рычит, того гляди и разорвёт его. – Фотки мне вручил. На них ты и Миронова: в машину девушку усаживаешь, из её подъезда выходите, цветы ей даришь… - Не дарил ей цветы я ни разу. Для респшнена вон покупал. – Оправдывается, смотрите-ка!.. – Дома у Ирки кран чинил. Отец из интеллигентов. - Да называй, как хочешь: кран – так кран!.. - Кулёмина, я тебя и утопить могу. - Валяй – сына лет десять не увидишь. - Поскалься мне ещё! – И под воду утягивает. Целует жадно. Сбегаю от него. Нагоняет. Выныриваем. Я за плечи его со спины обнимаю, на дельфине словно висну. Катает меня. – Ты со злости ночью характер показывала, мол, моё, никому не отдам?! - Вдруг впредь не придётся?.. – Трусь щека к щеке. - Как и я, значит, на фальшь эту дешёвую повелась? Ты не веришь мне? - Верю. Потерять боюсь. - Не бойся. - Не пойму, какого им чёрта от нас надо? – Ложусь спиной на воду. – Спелись бы уже давно – друзья по несчастью!.. - Так они и спелись, Лен, фотокорреспонденты хреновы! Детективы, мать их!.. – Кулаком по водной глади, и я уплываю к борту. Усаживаюсь на него. - Нет. Ирка не в курсе вашей фотосессии. – Отжимаю волосы, мотая головой. - Либо совпадение, либо Андрей повторил успех подруги, но Ирка не знает. - Откуда такая уверенность? - С чего сыр-бор весь сегодня у вас начался?.. – Ну, призадумайся-призадумайся. – Миронова на эмоциях, в шоке от лицезрения меня, с претензиями, по-хозяйски наехала на тебя. Так? Та-а-ак. Если бы она позировала для Андррюхи, она бы знала, что мы помирились, что вместе мы. Она бы так не лоханулась с этой своей истерикой. – Мотаю головой, предвосхищая собственные аргументы. – А ты смотри, как её повело!.. Повело её, потому что рада она обманываться, рада довольствоваться устаревшей информацией: мы поругались, мы расстались – своего она добилась! Ты свободен – окучивай, не хочу!.. – Степнов лишь смешно хмурит брови. – Ну, суди сам, ты на глазах её от рассвета до заката, меня и дух простыл. Поминай, как звали. Она сильно этого хотела; долго, медленно, втихую к тебе подбиралась, она радовалась до трясучки, что всё получается, что всё Якобы получается!.. И вот ты представь: девка почивает на лаврах; ждёт – не дождётся, что вот-вот и начнётся горяченькое!.. – Хрипло смеется. Забрызгиваю его. За лодыжку меня хватает и на себя тянет. За плечи его обнимаю. – И тут такая я: хоп-хэй, ла-ла-лэй! – Целует меня смеющеюся. – За тебя такая война идёт, а ты ещё сомневаешься, зачем ты мне сдался, столько-то всего спустя!.. - За тебя вон тоже битва знатная. - Ну, Мишка безобидный, а… Сидорова я побаиваюсь не на шутку. – Целует меня, аж дурманит. - Не помогает мне вода. Пойду я. - Куда? - Штангу тягать, грушу бить – от чего дурь быстрей выйдет. - Отпускает меня и к лестнице уплывает. Выбирается. Капли стекают по его могучему телу, каждый мускул обрисовывают, обласкивают… Халат надевает. - Я покупаюсь ещё? - Купайся. Замёрзнешь – Федьку попроси, он сауну тебе включит. Сама не лезь. - Поняла. – И уплываю по-русалочьи. *** Едва перестаю мёрзнуть, в сауну заходит владелец спортклуба. Только из душа – прохлада от него едва уловимая, полотенце вокруг бёдер, войлочная шапка голову покрывает. На мою точно такую же надевает. Чуть ниже меня садится. - Мы вчера и не поговорили толком. С родителями как время провели? - Хорошо. Деда навестили. Памятник с оградкой установили. - Мы же, помню, в троицу собирались, а не сложилось... Не сложилось… - Так, как говорит Виктор Михайлович, самобичеванием тут пахнуть начинает. - Одежду деда собрали, да в дом престарелых увезли. Обревелась после: такие они там одинокие, никому не нужные… А моего любимого дедули нет. - Молодцы, что съездили – такая старикам радость. - Предкам на счёт тебя прокололась. - Да ладно?! И что Никита? – Напряжённо оглядывается на меня. - На новогодние каникулы в гости зовёт. - Меня на расстрел поджидает? – Смеясь, свешиваю ноги на мужские плечи. - У папы нет оружия. - За дочь такую… - Коленки мои целует. – Голыми бы руками ноги выдрал. - Надеюсь, ты на сыновьях специализируешься, а то не хочу потом дипломатические отношения меж двух огней отлаживать. – Пятками по торсу его скольжу. - А… ты порадовать меня хочешь? – Не мужик – комок нервов. Аж, не дышит. - Да нечем. – Вздыхаю с сожалением. - Мало стараетесь, Виктор Михайлович. – Шею, плечи его глажу. - Мало, говоришь?.. – Бросает на меня злой взгляд исподлобья. - Учтём. – Сжимает мои лодыжки и вновь голени поцелуями осыпает. – Мать что говорит? - Старый, говорит. - Ей бы Мишка понравился. - Ну, я же не для мамы мужика-то выбрала. – Подбородком об макушку его опираюсь. – Для себя любимой. Меня, главное, всё устраивает. - Рад за тебя. - Вить, а ты дома был – ничего не заметил особенного?.. - Нет, а что? – настораживается. - Дуська родила. - Родила?! - Угу, родила – тоже хочу… - Вздыхаю завистливо, Степнов в коленку мою улыбается. – Два котёночка, два сладких комочка: один беленький, другой – персиковый, медовый. – У меня аж голос от умиления смягчается. – Такие забавные. Она, как вернулась, толстеть начала. Ну мама говорит, скиталась на улице голодная – стресс, вот теперь и ест за троих, да всё про запас. Короче, всё как у людей! – Сбиваюсь на смех. – Ничего, родила – похудела. - Мелкая же она ещё. - Ну, на человечьи возраст ей лет пятнадцать-семнадцать. - Ой, скорая!.. Ой, быстрая!.. - Вся в меня. Вить, слушай, а не прогадал ли ты часом второй раз кряду? - В смысле? - Ну, смотри, интеллектом не блещу, красотой не отличаюсь, характер пакостный – в подробности вдаваться лишний раз не будем, сам всё знаешь. Ирка, напротив, хитроумная какая – ой, девчонка с выдумкой!.. Покладистая – тапки бы в зубах таскала. Очень хорошая девочка. Кстати, Степнов, на медосмотре последнем говорили, что она Реально девочка. Миронова под стать твоим моральным принципам – ты бы присмотрелся! – стебусь по чём зря, а сама уже в любой момент от тяжёлой руки отскочить готова. - Это хорошая, хотя, какая к чертям Хорошая, девочка чуть Мою девочку до психушки не довела. Кулёмина, мне не нужна ни принцесса, ни монашка – мне ты нужна. Только ты. Одна лишь ты. Почему ты мне не доверяешь? - Доверяю. Вить, я верю тебе. Но… Так ревную. Так боюсь потерять… Я уверена в тебе, в любви твоей, но… подкосила меня эта западня. - Забудь. Не думай ни о чём. Не для того мы столько выстрадали. – Лодыжки мои поглаживает. – Хотя, понимаю о чём ты… Самого драконят эти подлецы. К чёрту их!.. Уверен, впредь, не сунутся. – Переводит дыхание. – Слушай, Кулёмина, неужели до седых волос так и будем друг за друга биться, а?! Когда жизнь-то спокойная начнётся?! Счастья неужто нам не суждено?.. - Я люблю тебя, - шепчу ему на ухо. - Знаю я. – С меня что ли пример берёт? Противный какой!.. - Ленок, ты вещи-то собираешь, кстати? - Какие вещи?.. – Куда? Зачем? Что происходит, вообще? - Напоминаю, вы с Марией Михайловной седьмого числа вылетаете на море. У вас путёвки в санаторий. - Не припомню, чтоб в лотерею мы какую-то участвовали. - Кулёмина, опомнись, ещё весной всё решили! – Прокашливается вслед за ором возмущения. - Да не было такого!.. – Поднимается ко мне. Смотрит как на полоумную. – Не обсуждали мы ничего такого. - Кровать, помнишь, как выбирали? – Киваю. – Марью встретили?.. – Киваю. - Обед наш помнишь? Ерепенилась ты ещё всё, потом поржали с Машкой надо мной, и успокоилась. – С его носа стекает крупная капля пота, и я смеюсь. – Тут же договорились, что отправлю вас вдвоём на море. Ну, вспомнила? – Плечами пожимаю. – Кулёмина, напряги извилины. - Во-первых, времени столько прошло – я и думать забыла. Во-вторых, всерьез-то тогда разговор тот я и не восприняла. – Тлею под его тяжелым взглядом. – Ну и потом, Вить, сам вспомни, события какие за разговором тем последовали. – Горько выдыхает и подмышку меня сгребает. - По сей день те события разгребаем. Но путёвки-то я вам сразу взял – по-любому бы отправил. - Я. Без тебя. Никуда. Никогда. Не поеду. – Ни на секунду от тебя не отойду, да-да!.. Спасибо за ""СПАСИБО" и я смею надеяться ждать ВасТУТ!
Вика: XXX 53. я не то чтобы много требую – сыр дор блю будет ужином; секс – любовью; а больно – съёжься. я не ведаю, чем закончится эта ложь вся; я не то чтоб уже серьезно тебя люблю – но мне нравится почему-то, как ты смеешься. я не то чтоб тебе жена, но вот где-то в шесть говори со мной под шипение сигаретки. чтоб я думала, что не зря к тебе – бунты редки – я катаюсь туда-сюда по зеленой ветке, словно она большой стриптизерский шест. я не то чтобы ставлю все – тут у нас не ралли, хотя зрелищности б завидовал даже гиннесс. не встреваю, под нос не тычу свою богинность – но хочу, чтоб давали больше, чем забирали; чтобы радовали – в конце концов, не пора ли. нас так мало еще, так робко – побереги нас. я не то чтоб себя жалею, как малолетки, пузырем надувая жвачку своей печали. но мы стали куда циничнее, чем вначале – чем те детки, что насыпали в ладонь таблетки и тихонько молились: «только бы откачали». я не то чтоб не сплю – да нет, всего где-то ночи с две. тысячи четвертого. я лунатик – сонаты людвига. да хранит тебя бог от боли, от зверя лютого, от недоброго глаза и полевого лютика – иногда так и щиплет в горле от «я люблю тебя», еле слышно произносимого – в одиночестве. (Вера Полозкова – Лунная соната) - Вы бы хоть предупредили, что приедете, - ворчит сестра, потягивая вместе с Ленкой чай. – Я бы хоть по-быстрому что-то приготовила. - Забей! – кидаю через плечо, шинкуя салат. – Сейчас я все соображу!.. Мясо вон уже пахнет. – Вытяжку включаю. Заправляю салат маслом и накрываю крышкой. Сам к девчонкам присоединяюсь. - Ну, рассказывайте, как живёте? – на ухмылке сканирует нас сестра. - Лучше всех живём! – Подмигиваю любимой, та снисходительно хмыкает. – Вот пожаловаться тебе хочу на эту капризулю. - А то, братец, удовлетворить молодую жену ни в состоянии? – Сестра ехидно стреляет глазками. Я от негодования захлёбываюсь воздухом. Щёки объекта обсуждения рдеют, девчонка лицо за ладонями прячет и краешком глаза нас оглядывает. – Ну а из-за чего ей ещё быть недовольной? – Прокашливаюсь, сдерживаясь от грубых слов. - Марья Михайловна, эта вредная девица отказывается ехать в санаторий. - Ну и зря! Отдых с влюблённым мужиком – это круто! – Так, что-то я не въезжаю!.. - Марусь, так на отдых же вы вдвоём едите... – И сейчас уже не въезжает собеседница. - Как, вдвоём?.. – Хмурит брови, а Ленок уже ржёт. – Я-то тут причём?! – Так вот она какая память девичья!.. - Девочки, что с вашими головами?! – взвываю, растирая лицо ладонями. – Чем заняты ваши светлые головы?! – Переглядываются. Хихикают и на меня виновато смотрят. Девочки – ну что с них взять?.. - Марья Михайловна, я же весной попросил тебя осенью съездить с Ленкой в санаторий, и ты согласилась. - А!.. – И по лбу себя шлёпает. – Всё – вспомнила, но… У нас тут форум с ноября-декабря переместили. Послезавтра в Питер улетаю. Там все соберутся: хирурги, ортопеды, травматологи, мануальщики – все самые лучшие!.. Мы с Тимкой едем от нашего округа. - Что я могу сказать – молодцы!.. – Протяжно выдыхаю и к плите возвращаюсь. Мясо проверяю. - Вить, так поезжай ты с Леной! – Оглядываюсь на хозяйку, та нервно карамельку за щёку отправляет. - Какие проблемы? - Универ у меня - я перваков взял. – Пробую мясо. Ммм, чудесно протушилось. – Хуже ясельных они. - Ммм, Марья Михайловна, всё понятно с Вашим братцем любимым – молоденькую себе нашёл! - Ленка язвит бессовестно, а я весь на изводе. - Кулёмина, за языком следи, а то сковородкой огрею. – И из чугунного сотейника раскладываю по тарелкам мясо, да салат подкладываю в качестве гарнира. - Приятного всем аппетита! – мудро сглаживает ситуацию сестра. - Приятного… - отзываемся мы хором. - Послушайте, а давайте родителей ваших отправим на отдых? Вот кому отдых нужен в санатории!.. – Переглядываемся с Маней. – Они люди пожилые, все лето по огороду хлопочут, мы потом варенье их едим!.. - Вот куда две банки пропали! – Краснею под укором сестры. – Ладно, мне не жалко для хороших людей. Ммм, вкусно-то как!.. – хвалит она ужин. – А что, Вить, Ленка-то дело говорит! – Подмигивает ей. – Умница!.. - Только, Мань… Девочки… Они от меня не примут подарок – они меня и знать не хотят. Давай, Марья Михайловна, ты от себя передашь, хорошо? – Складываю брови домиком в попытке вызвать жалость и сострадание. - А мириться с ними ты вообще не собираешься? – Такой тяжёлый взгляд, как рентген. - Собираюсь, но не знаю даже, как они отреагируют… - С опаской смотрю на Ленку. – Они слишком негативно ко всему относятся. - И что, всю жизнь теперь оставшуюся врагами? Вить, я всё понимаю – Лена. Лена-Лена-Лена… но, а родители?.. – Ну что она надо мной измывается, сам разве я ничего не понимаю?! Понимаю я всё, и душа рвётся. – Родители у нас одни. Они хоть и крепенькие, но стареют с каждым днём всё быстрее и быстрее. И что, детей нарожаете, а родителям внуков не покажете? – Оглядывает нас, как прокажённых. - Я ещё не беременна… - с сожаление шепчет Ленок. - Витя, почему?! – На меня обрушивается возмущение всего женского рода. - Мань, не лезь – сами разберёмся!.. – От гнева меня бросает в жар. - Ты всю жизнь так сам разбираешься, что до сих пор последствия разгребаешь. – С укором качает головой. – Слушай сестру – я тебе добра желаю. Хочешь, чтоб Ленка успокоилась? Ленка твоя успокоиться, только когда родит!.. – Подмигивает ей. – Сам-то вообще хочешь? - Хочу. Не получается. – Кулёмина, того и гляди, на моём лбу своим тяжёлым взглядом дырку прожжёт. - Понятно всё с вами… - Мрачно выдыхает. – Позвоню завтра одной знакомой тётенкье. Запишу вас к ней на приём. – Не знаю, куда спрятаться. - Вить, не трясясь ты так – хорошая тётенька. Лучшая в своём деле. Вить, кстати, а сколько мне лет нынче стукнуло? - Ну, тридцать девять… - Ну, тридцать девять!.. – передразнивает ещё. - А ничего, что у родителей нынче сорок лет свадьбы?! - Да ладно?! - И юбилей как раз они будут на море праздновать! – Ты посмотри, как сама себе радуется!.. - Хозяйство на кого они оставят? – Что, получи, фашист, гаранту?! - На соседей. – И тут она находится, ты посмотри!.. – Значит так, у меня завтра короткий день. Ты сам во сколько освобождаешься? - Часа в два. - Освобождаешься, переоформляешь путёвки, нас с Ленкой забираешь, и дуем к предкам. Оттуда увезёте меня в аэропорт. – Складно всё придумала и довольная улыбается. – Слушайте, а если родители доверят Ленке нашей и оставят её хозяйничать?.. Вообще, победа! – Хитро потирает ладошки. – Слушайте!.. – Пристально вглядывается в наши перекошенные лица. – Оставить панику. Я всё решу. *** До дома с Кулёминой добираемся в полной тишине. Да, днём стресс пережили, ещё и вечером сестра отжигает!.. По очереди принимает душа, и, каждый погружённый в свои мысли, укладываемся спать. Любимая моя засыпает почти сразу. А ко мне сон не идёт. Ворочаюсь. Дабы Ленку не разбудить, ухожу в комнату её деда. Там, при свете настольной лампы, в очередной раз листаю семейный альбом Кулёминых. До чего Ленка забавная… Хочу такую же дочку. Будут у нас дети. Обязательно будут. Боженька мудрее нас всех и даёт нам немного времени привыкнуть друг к другу, наедине побыть, друг другом насладиться, Ленке оправиться… Да и какие потомки, когда с предками связь оборвана. Права Марья – надо с родителями помириться. К Новому Году Ленкиных навестим. Семья должна с основ создаваться. Интересно, Ленка рифмует ещё свои чувства ко мне?.. Долго ищу блокнот в ящиках. Наконец, нахожу среди книг на полке. Пролистываю, перечитываю уже знакомые строки. Погружаюсь в воспоминаниях тех дней, что описаны столь живо и эмоционально, с явным надрывом. Ленка-Ленка-Ленка… Девочка моя… Нервно выдыхаю. За спиной раздаётся шорох. - Что ты тут делаешь? – На подлокотник присаживается заспанная Кулёмина. Резко переворачиваю страницы. - Да вот не спится. – Её руки на моих плечах. Губы на виске. – Нашёл рукопись твоего деда – он, видимо, роман начинал. Да вот не успел… - Вниз головой читаешь? – Опускаю взгляд на перевёрнутый текст. Ленка перелистывает на стихи. – Давно об этом знаешь? - Да, я знал, что она любит, и Как она любит, но не доверился ей, поверил во всю ту грязь - Со дня твоего рождения. – Всхлипывает несдержанно и встаёт, дабы уйти.. Я решительно усаживаю её к себе на колени. – Прости меня… - выдыхаю ей в шею. – Прости… - Поцелуями по её коже. – Я знаю, ты безумно меня любишь, даже если и не говоришь об этом, даже когда прогоняешь… Ты меня любишь. – Прижимаю её к себе крепко-накрепко. – Ты не писала больше? - Чуть отстраняется, и я вижу её уставшее, чуть хмурое лицо. – Весной ещё один стих написала. О тебе… - Прокашливается, в то время как листаю странички. – Он во мне. На бумаге так и не запечатлела. - Забыла?.. – Настораживаюсь я. Отрицательно мотает головой. - Я не то чтобы много требую – сыр Дор Блю будет ужином; секс – любовью.... – Как же она меня любит!.. Глаза опускает и нервно губы поджимает. – Я не ведаю, чем закончится эта ложь вся; я не то чтоб уже серьезно тебя люблю – но мне нравится почему-то, как ты смеешься. – Боязливо всматривается в моё лицо из-под опущенных ресниц. - Иногда так и щиплет в горле от «я люблю тебя», еле слышно произносимого – в одиночестве. - Говори мне вслух. – Мягко сжимаю её подбородок. – Я люблю тебя. Пожалуйста, верь мне. - И трепетно, чувственно она меня целует. - И я тебя люблю. Прости меня… - В ответ она укладывает голову на моё плечо. Накрываю своими вечно горячими ладонями её чуть холодные плечи. – Прости, родная, что был слепым и глухим, что… Господи!.. Ленка, прости меня за всё, молю тебя. – Целует меня в уголок губ и носом в шею мою утыкается. - Я боюсь ехать к твоим родителям. – Чуть погодя признаётся любимая моя, путаясь пальцами в волосах на моём затылке. - Не бойся. Если что – развернёмся и домой уедем. – Макушку её поцелуями осыпаю. - Я хочу им понравиться. Да, вот такая вот я у тебя глупая!.. Понимаю, что это невозможно, но всё равно мечтаю, что они когда-нибудь меня примут. Для меня это важно – они же твои родители. - Я люблю тебя. – Целую её в висок. - Остальное пусть будет, как будет. - Я люблю тебя… - И в объятиях меня сжимает. – Пойдём спать – я без тебя не могу. – На руках с Ленкой ухожу в спальню. Господи, какой же завтра страшный день!.. Видимо, чувствуя моё напряжение, Ленка разглаживает на моей груди ткань футболки. - Пижама у тебя красивая. – Шелковая, с кружевной отделкой. Никаких подростковых провокаций – исключительная элегантность. - Мама подарила. Они вообще мне огромный чемодан шмоток притащили крутых: и всё мне в пору, и всё мне нравится. Так что я у тебя теперь вся такая модная буду и привлекательная!.. – Смешок сарказма. - Ммм, Вить, слушай, надо завтра и твоим родителям какие-то подарки, гостинцы купить! - А ты, Ленок, права! Я деньги оставлю – ты сама сбегаешь? - Кивает. - Только ничего тяжёлого не бери. Если что – отложи, потом заеду – заберу. – Целует меня в щёку и голову на груди моей пристраивает. – Лен, ты совсем не нервничаешь из-за завтра? - Да ты что? Я дышу через раз!.. У меня пятки то потеют, то мёрзнут! - Вот и я боюсь. - Главное, что мы вместе. – Торопливо целует меня. – Вместе мы со всем справимся! Ещё Марья нам поможет! Она прям наша фея!.. – И укладывается обратно на моё плечо. – Ты тоже уснуть не можешь? - Не могу… - Выдыхаю я с сожалением. - Расскажи мне, пожалуйста, про родителей, про дом ваш, про детство ваше с Машей… Как ты в школе учился, про соревнования свои расскажи, про друзей… Всё расскажи, что я ещё о тебе не знаю!.. – Переплетаю наши пальцы и рассказываю. Всё рассказываю. Без утайки. *** Въезжаем во двор. Нас никто не встречает. Сестра прямиком бежит в дом. Кулёмина оглядывается и в сторону от меня и шага не решается сделать. Беру сумки, и мы идём в дом. Тихо. Полумрак. Лишь Машкины щебетания доносятся с кухни. Вещи оставляем в прихожей. Моем руки и идём на звуки. Ленку за руку веду. Как же колотится её сердце!.. - Привет всем. – Оглядываю родителей. – Вот, подарок вам от нас с Леной. – Ставлю на стол нарядную коробку с чайным сервизом. Отец равнодушен. Мама снимает крышку и расплывается в улыбке восторга. - Здравствуйте… - едва слышно подаёт голос Кулёмина из-за моего плеча. С матерью обнимаемся, целуемся, та почти плачет. Отцу руку протягиваю. Даже и глаз не меня не поднимает. Поджимаю губы и смотрю в сторону коридора. Сестра усаживает нас на табуреты в дальнем углу и продолжает помогать маме, попутно отчитывая её, что, подаренной мною, посудомоечной машиной, она так и не пользуется. Та обещает, что после сегодняшнего ужина машинку непременно загрузит. Они все втроём что-то оживлённо обсуждают. Новостями делятся. Мы всё равно, что зрители театрально постановки, но напряжение лишь нарастает. - Ну, какими судьбами?.. – Отец вдруг разворачивается и одаривает нас испепеляющим, грузным взглядом, в то время как сестра с матерью продолжают суетиться. - Да вот… Со дня на день у вас с мамой юбилей свадьбы – заехали поздравить. - Манька на таране привезла? – Та мне подмигивает. Спорить да оправдываться не решаюсь. – Чего заранее-то? - Отец, ели вы с мамой подарок наш общий примите, то день свадьбы отметите в Сочи – вы же там и познакомились, если я верно помню твои рассказы. – Из Ленкиной, брошенной на скамейку, сумки достаю плотный, коричневый конверт. - Нет-нет, Вить! – Панически кричит Кулёмина. – Другой конверт! Тоже коричневый, но в клеточку!.. – Исправляю недоразумение. В том конверте, полагаю, компромат на моё «беспутство». Кладу подарок на стол. Собеседник лишь руки на груди горделиво складывает. - Взятка? Думаешь, сразу гнев на милость сменим? – сухо, через губу. - Нет, почему же?.. – Задерживаю дыхание, дабы сохранить самообладание. – Подарок заботливым родителям от благодарных детей. - Спасибо, сынок!.. – Мама ставит передо мной тарелку. В лоб меня целует. По волосам треплет. – Только хозяйство-то не на кого оставить. – Опускается на соседний табурет. - Если доверите, я с радостью вам помогу, - настороженно отзывается Ленок. Мать одобрительно улыбается, но вот отец… - Эту чего привёз? - Папа, эта девушка – моя жена. Имя её – Лена. - Жена?! – Осматривает наши руки. – Что и свадьбу втихую сыграли? - Мы не расписаны, кольцами только обменялись. - Я понял, что ты по бабам пошёл, но сюда всех таскать не надо. - Думай, отец, обо мне что хочешь, но с Леной у нас семья.– Оглядываю родителей, переглядываясь с Марьей. - Семья?! С этой?! Семья у тебя была с Кристиной и с сыном, а эта всё испоганила!.. – Резкий удар по столу – такой, что солонка с перечницей звенят о бока друг друга. - Это мой осознанный выбор. Никто меня не уводил. - То есть, это не она тебя соблазнила, а ты девчушке голову вскружил? – Ему только допросы диверсантов вести. - Наиграешься, а потом и её как жену бросишь?! - Миша. - Отец отмахивается от матери и отворачивается, опираясь локтём о стол. – Миша… - Что Миша-Миша? Что?! Седина в бороду – бес в ребро!.. А мы теперь и внука никогда не увидим. - Папа, но я же привезла вам свой старый ноутбук, научила вас скайпом пользоваться – вы теперь с Владькой каждый день общаетесь – ещё чаще, чем раньше!.. - Маша, вот только ты не умничай! – Ты аж губу прикусывает. - Отец, мама, мы приехали помириться. Мы одна семья. Вы – мои родители, и других не будет. – Сжимаю под столом ладошку Кулёминой. – Но и Лена – моя семья. Теперь уже навсегда. Если вы её не принимаете, мы уезжаем. И впредь вы меня не увидите. – Эпическая тишина. За локоток поднимаю Кулёмину, сумку её на своё плечо забрасываю и решительно веду девушку на выход. - Мать пожалейте! – окрикивает нас отец. А он мать жалеет, интересно мне?! - Нечего характер показывать – оставайтесь. На глаза мне только не попадайтесь. – С кружкой чая и пару кусков пирога на блюдце на веранду уходит. - Ну что, Ленок, поехали домой? – У неё уже глаза на мокром месте. - Да куда вы, на ночь-то глядя? – вклинивается мама. – Оставайтесь. Ужинать садитесь. Комнату для вас, пойду, подготовлю. - Спасибо, - шепчет не своим, тонким голосом на улыбке, и мама, её чуть приобняв, уходит. - Садитесь уже за стол. – Машет нам Машка. – Никуда не пущу! Уедите – родители точно обидятся. – Покорно возвращаемся к тарелкам. – Эй, молодёжь, мне вас как в саду кормить? – Стучим дружно ложками. - Ленок, если хочешь, мы уедем, - шепчу ей на ушко - Нормально всё. - Слушайте, я вас привезла мириться, а вы при первом шухере слиняете? – Переглядываемся, мол, ничего подобного. – Ну, вот и успокойтесь. Я всё решу. – Подмигивает и маленький глоточек чая делает. Машка нас веселит, тормошит, байки травит… Расслабляет, как может. Неожиданно появляется отец. Мы для него ровно пустое место. - Дочь, отрежь мне ещё кусочек своего пирога. – Тем временем чай себе наливает. - Какого ещё пирога?! – Дурочку включает. – Нет здесь моего пирога. - Ну вот этот, с яблоками… Рецепт новый опять у тебя? -А-а-а… - Этот… - Хитро щурится и перекладывает кусочки десерта на блюдце. Отец уже на ходу жевать начинает. – Так это Ленка испекла. – Он тут же на табурет опускается. - Ммм, хозяйственная – это хорошо. Витька-то мясо любит есть. - Знаю. Готовлю, - заявляет уверенно моя девочка. – Он ещё и рыбу любит красную. - Папа, с Ленкой я не голодаю. – Тот ухмыляется, украдкой оценивая мою спутницу. - Кстати, я тоже думал, что это Манька испекла – откуда ты яблоки домашние взяла? - Утром ещё с верхней соседкой пошла договариваться, чтоб она за Дуськой с детворой присмотрела. Она согласилась при условии, если окна ей вымою. – Только с Ленкиной спиной такие подвиги. Инстинктивно начинаю её плечи разминать. - После она меня отблагодарила урожаем с собственной дачи. На балконе нашем ступить негде: свекла, морковь, кабачки, тыквы, яблоки… - Вить, а где вы живёте? – Отец всё же не может долго изображать равнодушного. - В Ленкиной квартире. - Вместе с её родителями?! – Столько осуждения, стыда и позора в его изумлённом взгляде. - Нет, родители в Европе. - Даже так?! – Мама возвращается и одёргивает отца. – Да что такого я говорю?! Раз уж одна семья – интересуюсь. – Кулёмина от последней фразы отца расцветает на глазах. - Мои мама и папа учёные-генетики. По контракту работают в Швейцарии. У меня есть младший брат. Серёжа на два года старше Владика. Живёт с родителями. Я с восьмого класса жила вдвоём с дедом. В декабре будет два года, как его не стало. Живём в трёхкомнатной квартире – мне её дед завещал. Нынче окончила университет. Больше двух месяцев назад уволилась из киноцентра. Сижу на шее Вашего сына. – Я аж непроизвольно шею свою разминаю. Всё это время отец одобрительно кивает головой, а на последних словах ухмыляется, но явно по-доброму. – Михаил Юрьевич, Вы можете меня не уважать, но порадуйте Наталью Николаевну – примите подарок от своих детей. - Леночка, дочка, а хозяйство?.. – Мама старается погасить возможный конфликт. - Я от Вити знаю, что у Вас птицы и кролики. С этими зверюшками я справлюсь. Честное слово. – Мама с отцом переглядываются. Манька мне подмигивает. Ленка дрожит, но хорохорится. – Наталья Николаевна, уговорите мужа! Вы только представьте: юбилей Вашей свадьбы, Вы вдовеем, кругом погодка, природка, море, горы, воздух!.. И потом, Вы же ни в гостинице отдыхать будите, а в санатории-профилактории пройдёте курс полного оздоровления. Соглашайтесь!.. - А как там Витька без тебя? – уточняет отец. – Не заскучает? - У него работы много: спортклуб, первый курс… - Едва уловимая ревность в лёгкой хрипотце. - На выходные буду к тебе, Ленок, приезжать. – Чмокаю её в висок. - Ну, молодёжь, идём, раз такое дело, с хозяйством знакомиться, - распоряжается отец. – Ты, сын, клетки почистишь за одним. Ленок тискает кроликов с неподдельным детским восторгом. Маму обо всём досконально допрашивает и все нюансы налету схватывает. Душ, сон… Как ни странно, совершенно спокойный сон. Утром в субботу все вместе провожаем Марью до аэропорта. В то время, как Кулёмина и Тимофей несдержанно друг друга приветствуют, в общих чертах объясняю родителям обстоятельства их знакомства. Отец призадумывается. Машем самолёту вслед. После по Ленкиной инициативе, заезжаем в город за покупками для родителей в путешествие. Обедаем в кафе. Отец насторожен, внимателен и придирчив по отношению к Кулёминой, но агрессии при этом лишён начисто. Проверяет в разговоре её, меня, нас… Оценивает наши перспективы и, похоже, одобряет. Но Ленкин смех вдруг резко обрывается. Одна бледнеет и семафорит в сторону, дабы к нам не подходил адресат её спецсигналов. - Извините, я вас покину ненадолго. – Обрываю разговор и встаю из-за стола. – Отойду, со знакомым поздороваюсь. – Ленок хоть дышать начинает. Отмирает и родителей моих забалтывает. - Привет, Миша. - Ну, привет… - Морщится, за спину мою заглядывает. – Я вообще-то с Леной хотел поговорить. - Не стоит. - Это ты решил? – Проницательный он товарищ. – Ясно… Родители твои? - Да, и… Ленка старается понравиться отцу. – Присаживаемся за столик. - Ясно: при мне не получится. – Киваю. – Где ты её, всё же, нашел? - В пяти минутах от психушки. – На эмоциях в никуда спускает мат. – Сейчас уже всё нормально. - Знаю я твоё «Нормально». – Злится. - Уже всё, правда, хорошо. - Сам вижу… - Откровенно любуется Моей девочкой. - Мишка, ты парень классный, я бы сам с тобой дружил, но… - Но ревнуешь. – Ухмыляется с неизгладимым превосходством. – Я бы мог наврать тебе с три короба, дабы злостью твоей позабавиться, но… Завидую я тебе – повезло тебе с Алёнкой, верна она тебе. Знаю, общаться мы с ней перестали, потому что тебе поцелуи наши на школьном крыльце поперёк горла встали, но… Слушай, Виктор Михайлович, думаешь, правда Кулёмина ревности твоей тем самым добивалась? – Отрицательно мотает головой, ухмыляясь. – Она ваши отношения так спасала. – Теряюсь в недоумении. – Твои коллеги со школы: очкарик и блондиночка такая на стиле. – Рассказов и Малахова?! – Эти двоё жёстко Алёнку прессовали на тему наличия вашего романа. Она упрямо косила под дурочку и меня для отвода глаз жёстко использовала. – Да, так жёстко, что и я сам повёлся. – Думаю, про это она тебе не рассказывала? – Мотаю головой. – Ну вот… задумайся… - Тяжко выдыхает. - Ты хоть любишь её? - Больше жизни. - Она тебя ещё больше. - Знаю… – Я впервые Так люблю. – Он смотрит на неё, и слёзы на его глазах накатываются. - Так, что впервые желаю счастье девушке больше, чем её. - Понимаю. - Почему она выбрала тебя? Что есть в тебе такого, чего нет во мне?! - У нас общее прошлое. Мы многое пережили вместе. - Ты много страданий ей принёс!.. И последним годом дело не ограничивается. - Да, но, Миш, это наше дело… Мы всё приняли, простили друг друга. Дай нам спокойно жить. – Ещё не хватало того, чтоб он вслед за теми двумя начал действовать. Этот адекватный, толковый… Даже классный. У него может получится. - Мы с Леной любим друг друга. - Знаю я, всё знаю… В тебе её счастье. И я никогда не причиню Алёнке зла. Просто… - Выдыхает. Лицо протирает ладонями. – Меня не отпускает. Так клинит, что… Раньше думал, только девчонки могут Так любить. Не тут-то было!.. - Миш, у тебя всё сложится. Обязательно обретёшь Свою любовь. Свою Взаимную любовь. - Я общаться с вами хочу, дружить. – Да уж… - В Ленке я уверен, по тебе вижу: человек чести ты, по совести живёшь, но… - Отрицательно мотаю головой. – Тебе самому тяжко будет. - Мы хорошие, близкие друзья, душевно, тепло общались… Почему ты нас этого лишаешь? - Михаил, будем дружить семьями!.. Сразу после твоей свадьбы. – Усмехается. - Всё же ты нам с Алёнушкой не доверяешь. - Доверяю-доверяю, о тебе забочусь. – Хлопаю собеседника по плечу. – Это не легко: наблюдать за любимой в объятиях другого. Знаю, о чём говорю. - Это ты-то знаешь?! Вот кто знает – так это я! – Горько смеётся. Улыбаюсь в ответ. – Можешь мне не рассказывать! Уж я-то знаю!.. - Знаешь-знаешь!.. Давай, оживай! Девушку ищи достойную. – Головой лишь упрямо качает. – Я серьёзно: чем быстрее женишься по любви, тем скорее начнём общаться. – Встаю, следом за мной и Кожевников на ноги поднимается. – Давай-давай, не унывай!.. - Береги нашу Алёнку. И люби её за нас двоих. – Подмигиваю. И он сам мне руку протягивает. Пожимаем руки, по спинам друг друга похлопываем и расходимся: он на поиски счастья, а я - к своему единственному, подлинному счастью!.. Стоит мне присесть. Ленка сразу к плечу моему жмётся. Настроение моё уловить старается. - Всё хорошо, - подтверждаю её надежды. - Вить, доедай скорее и домой нас отвези, - командует отец. Слушаюсь. Дома протапливаем баньку. После устраиваем небольшой пикник. Отец к концу вечера уже во всю байки свои излюбленные травит. Похоже, примиряется с переменами. Следующим утром вновь аэропорт. Отправляем маму с папой на море. Возвращаемся домой. Весь день, до самых сумерек, гуляем с Ленкой за руку по деревне. За беседами о Мишке, Машке, родителях, да друг друге аж до речки доходим. Кулёмина чуть подмерзает. Прижимаю её спиной к своей груди. Отогреваю в объятиях. Подбородком о плечико её опираюсь. И мы вместе провожаем закат. А на заре новой недели я, нехотя, покидаю спящую любимую. Оставляю её одну в пустом доме. Уезжаю на работу. Целую её оголённое плечико и неслышно прикрываю за собой дверь спальни. Дожить бы до выходных. Дожить бы… Благодарю за внимание!
Вика: 54. Каждый день созваниваюсь с Ленкой и сыном. Фоном птичьи крики да разноголосье иностранцев. Через день с мамой и сестрой. Эхом доносятся шум шторма, крики чаек, ворчание отца… Медицинские термины, озорной женский смех и обрывки официальных речей. Скучаю. Тоскую. Волком вою. Одиноким себя таким чувствую. Обездоленным. Заваливаю себя работой – тем и спасаюсь. В пятницу ни в клуб, ни домой не заезжаю. Прямиком к Ленке. Не звонил ей даже сегодня. Сюрприз будет. Кулёминой нет ни во дворе, ни в доме. Её мобильник звенит из-под, прошенного мною на обеденный стол, букета. Вот тебе, Степнов, и сюрприз. К слову и на плите остывает кастрюля, полная ароматных щей. Ждёт… Но где она? Нервным взглядом шарю по двору. Велика нет. Катается, значит… Выгружаю из машины сумки с продуктами и вещами. Раскладываю всё по полочкам. Цветы в вазу ставлю. Затапливаю баньку. На лавку у ворот опускаюсь. Сумерки быстро сгущаются. Начинают мерцать, а вскоре и тускло светить один за другим фонари. Время идёт, и здравый рассудок рассеивается, уступая место панике. Ленка-Ленка-Ленка… Идти на поиски – разминемся ещё. Ленка-Ленка-Ленка!.. Где же ты, моя Ленка?! Где же ты?.. Нервно меряю шагами ширину ворот, теряя счёт времени. Резко оборачиваюсь на скрип железного колеса. Сворачивая с перекрёстка, Кулёмина видит меня и от неожиданности заваливается набок. Но, Слава Богам, опирается на собственную ногу. Улыбается. Волосы как попало в пучок собраны, давным-давно отросшая чёлка по ветру. Штаны трикотажные, кроссовки, тонкая парка – тепла никакого, Дай Бог, если от ветра спасает. Улыбается. Губы облизывает. В глазках чертята пляшут. Как же она мне рада. Как же я истосковался. - Ну, накаталась? - Подбегаю. Велосипед у неё принимаю. На цыпочках тянется. Улыбкой своей губы мои ловит. Тщетно. – Во двор иди. – Я строг, а она смеётся. - Думала, завтра утром приедешь. – Велик к забору прислоняю. Позади задвижка ворот щёлкает. - Телефон лучше бы подумала взять. – Останавливается передо мной и роется по карманам. – На столе, на кухне. – Обхожу несносную девчонку. О своём поведении она задумывается, только лишь когда я самого в мире обиженного человека изображаю. - Сам бы мог с утра позвонить. – Спешит за мной. Но вдруг шум её шагов исчезает. Следом и я сам останавливаюсь. Вслушиваюсь в сумеречную тишину. – Вить, я скучаю. – Оборачиваюсь. За шею её к себе притягиваю. Голодно целую. Стонет. Под бёдра подхватываю. - И я скучаю. Зверям ещё нужна сегодня твоя забота? - Нет. Я всё уже сделала. – Губы облизывает и пытается мои поймать. - Значит, ты вся только моя на этот вечер. - Угу. – И самодовольно целует меня. – Ты сжечь меня хочешь? – Отрывается от моих губ, когда я её опускаю на диван в предбаннике и снимаю с её ног обувь. Ухмыляясь, лишь качаю головой. – А зачем мы тогда здесь? – Продолжаю раздевать нас, прерываясь на короткие поцелуи. – Я каждый день душ принимаю – я чистая. От меня даже кроликами не пахнет. Я тебе, Степнов, больше скажу: мы тут все такие чистые, что кроликами даже от кроликов не пахнет. – Уже откровенно заливаюсь смехом. - Доверься - тебе понравится. – В полумраке любуюсь ей, абсолютно нагой. - С чего ты решил? – Накрываю поцелуем алый сосок. От моих губ по девичьей кожи разбегаются мурашки. Глаза в глаза. Хмыкает. – Это от холода. Вовсе не от тебя. – Ошарашен её наглой ложью. Войлочной шапкой голову её покрываю и в парную отправляю. - Иди, грейся. – Шлёпая пятую точку убегающей девчонки. Вскоре присоединяюсь к Ленке. На мне тоже шапка, простынь на манер Олимпийских Богов, рукавицы. Простынь, к слову, Кулёмина заценивает гримасой пренебрежения. Веники замачиваю. Рядом сажусь. - Мне Владька звонил. – Вот так новости. – Обычно он приветы через тебя передаёт, а тут взял и мне позвонил по скайпу. - Вот и пригодился, ненавистный мною, планшет. -Кроликов ему показывала, говорит – подросли. Сам он грустный какой-то. – Замечает, как мрачнеет моё лицо. – Не знаю… - Пожимает плечами. – Мне так показалось. Возможно, ошибаюсь. – Словно извиняясь. - Что он хотел? - Поболтали ни о чем. Позже осмелел и спросил, рассказала ли я папе, что люблю его. – Расплываюсь в улыбке. – Теперь, мол, можно. Не болеет ли папа, не грустит ли он, хорошо ли кушает… - Захожусь хриплым смехом. – И можно ли к нам в гости приехать, если мама разрешит. Я сказала, что всё хорошо и… Пусть обязательно приезжает. Мы его очень ждём. - Так мало времени прошло, а он уже грустит – странно. - Он привык быть с тобой, а не с ней… - Закусывает губу. – Ничего удивительного. - Ты действительно не против? – Окидываю её настороженным взглядом. - Я только за. За всё: и за его каникулы у нас, и за его переезд к нам… Если сложится. Я серьезно, Вить. – Накрываю её губы поцелуем благодарности. - Когда мне уже нравится-то начнёт, ммм? – мурлычет хрипло, сводя на нет минорный мотив диалога. - Прямо сейчас… - шепчу ей в губы. – Ложись. – Встаю, освобождая место. Веники проверяю. - То есть?.. - Ноги протягивай. – Коротко оглядываюсь. - В смысле?! – Хохочет. - Головой к стене, ногами к печке. Парить тебя буду. - Я-то думала… - ворчит разочарованно, укладываясь на живот. Брызгаю на каменку водицы и двумя вениками умело нагнетаю пар над Ленкой. Пропариваю её волнами да потоками горячего воздуха, затем мягко, едва касаясь кожи листвой, ну а потом уже основательно да так, что треск стоит. После засахарившийся прошлогодний мёд на коже девичьей растапливаю. - А с другой стороны так же хорошо будет? - Лучше, надеюсь… - Ухмыляюсь, разминая девичьи ступни. В ответ протяжное мычание. Ключевая вода уже тёплая – парное молоко, словно. Обкатываю Ленку. Мурлычет, плечиками ведёт. Переворачиваясь, кошкой выгибается. Кулёмина, я дышать рядом с тобой не могу ровно, а ты тут ещё обрядовые танцы изображаешь – будь не ладна! Спокойно, Ипполит, спокойно – сам подписался, уж изволь!.. Разрумянившаяся, влажная кожа манит атласным блеском. Взмокшие волосы одурманивают дивным ароматом. На груди, бёдрах и чуть ниже пупка берёзовые листочки. Мёд в деревянной плошке уже жидкий. Тонкой, тягучей струйкой через край разливаю узоры по Ленке. Вздрагивает. Ужом извивается. Мёд между моими пальцами и Ленкиной кожей тает, смешиваясь с её потом, растворяется. Ладонями по коже её скольжу. От пяток по ногам к животу… от груди по рукам… От груди по животику ниже… Ниже… Протяжный, грудной выдох на двоих. Неизмеримо долго и мучительно медленно. Эти пытки-ласки могли бы длиться вечно, не притяни меня Кулёмина к себе ради жадного поцелуя. И понеслось… Как то называют в народе, баньку мы по брёвнышку перебираем!.. **** - Пей. – Ставлю на кухонный стол перед Ленкой кружку, когда та, опираясь о стены и лениво переставляя ноги, наконец-то объявляется. На ней фланелевая пижама. Носки. Волосы высушены. Слушается - надо же!.. Вдыхает пар и в благодарность брезгливо фыркает. - Опять твои легендарные травки-отравки?.. – Прищуривается для пущей важности – мой личный гестаповец. - Чабрец, душица, зверобой, ромашка, мята – ничего криминального, а про тот случай пора и забыть – уж скоро год как прошёл. – Ставлю на стол миску с сушёными яблоками, да грушами и рядом с любимой опускаюсь. Ленка настороженно прихлёбывает и сменяет гнев на милость. - Слушай, Степнов, а ты у меня прям, как Гай Юлий Цезарь. – Облокачивается о моё плечо, о нос носом трётся. - То есть?.. - Ну, сразу за троих: банщик, массажист и… вот – чай вкусно завариваешь!.. – Посмотрите-ка, она ещё и смущается! Скрывая усмешку, губами к щеке её прижимаюсь, но всё же срываюсь на смех, захлёбываясь её ароматом. - Чего?.. - Теперь я понимаю, о чём в сказках говорят: «Медовенькая ты моя»… - Заливаемся смехом. – Тебе хоть понравилось? - Очень. - Ну, Слава Богу… - К боку её своему притягиваю, макушку её глажу, целую. – А Манька нас к врачу записала? - Угу… - Крепче в тисках своих рук её сжимаю – дрожит. – Доктор очень востребованная. Так что, Маша успеет вернуться, и мы вместе сходим. - Вместе?.. А я? - Ты не обижайся, но в первый раз мы с Машей вдвоём сходим. Ей самой тоже надо – давно не была, ну это девичьи всё дела, понимаешь?.. – Смущается. Меня смущается Кулёмина?! Вот тебе и аттракцион. - Всё хорошо будет. Всё Уже хорошо… - шепчу ей на ухо и к макушке губами прижимаюсь. - А если нет, ты меня бросишь? - Думай, блины когда на штангу вешаешь – совсем куку поехало!.. – За шею меня обнимает. – Я навсегда твой и навсегда с тобой. Всё у нас будет. Надо - лечиться будем, надо – в пробирке ребёнка сделаем. – Всхлипывает. – Ленок?.. - Это всё расплата за моё распутство. И за то, что тебя у Владика украла, отобрала. - Это всё Манька тебя накрутила. – Утираю девичьи щёки. – Да и ты сама не лучше. Лен, ну сколько мы не предохраняемся? На пальцах пересчитать можно!.. – Вот только Кристина, помню, залетела мигом. - А сколько стресса на твой, и без того ослабший, организм?.. Ты так убиваешься, словно лет десять уже у нас не получается ничего. – Завывает в голос. – Лен? - Я не хочу терять десять лет. - Думаю, в компании друг друга мы их не потеряем в любом случае. – Истерику как обрывает, и из последних сил девчонка сжимает меня в объятиях, скрещивая за спиной моей руки. – У нас всё будет так, как мы хотим - Каждую минуту каждого своего дня я хочу прожить, если уж не дыша тобой, не держа в поле видимости тебя, то хотя бы зная, что желание это взаимно и легально. – Признается глаза в глаза, не моргая. - Люблю тебя. – Убираю прядь её волос за ушко и шею её коротко целую. - Знаю. Моя бы воля вечно бы за руку тебя держала, но здесь мне лучше, чем в Москве… - Стоит ли говорить Ленке, что, со слов нашей сердобольной соседки, Сидоров караулит её каждый день. – Андрей не объявлялся? - Справки у соседей наводит. Слава Богу, безуспешно. Мне на глаза пока не попадался. - Вот поэтому мне здесь и лучше. - Не бойся. – Целую её в лоб. – Я тебя в обиду не дам. Ты же хочешь за руку ходить – будем за руку ходить. – Подмигиваю, и она вымученно улыбается. – Пашка сказал, вернёшься – заявление напишем. Пусть с ним компетентные органы разбираются, а то я – мужик горячий – не всегда себя в руках держать могу. - Уж постарайся - ты мне на свободе нужен, рядом со мной… - Носом в шею утыкается, по груди гладит – успокаивает меня и сама успокаивается. Замирает. Её раскрытая сумку по-прежнему на лавке. Извлекаю коричневый конверт. Просматриваю снимки, не вынимая их из пакета. - Пойдём во двор – сожжём эту ложь. – Грустно улыбается в ответ. - Она уволилась? - Пашка всё уладил. – Чмокаю её в лоб Я развожу костёр в мангале, Кулёмина по салону машины шарит. Находит в бардачке Наш конверт, приносит. - Эти тоже сожжём? - Перебирает снимки. Опираюсь подбородком о её плечо. - Эти-то чего? Красивые мы тут с тобой. - Красивые – скажешь тоже… Вить, слишком много негатива – надо сжечь. – Строго так на меня смотрит. – Я на нас смотрю, а вижу Миронову, жену твою вижу… - Ты – моя жена, - шепчу ей в висок по слогам. - И тем не менее… Витя, прошу тебя, давай сожжём, а у нас будут новые счастливые кадры. Обещаю… И мы проводим обряд инквизиции. И правда, как-то легчает. Двое суток её объятий, её голоса, её улыбок, тепла, нежности, ласки… Поцелуев. Сладких поцелуев и не только… После таких выходных я всё равно, что контуженный: для работы не годный, в облаках витаю, на бегемотов не ору. Формы лишён начисто. Студенты как-то снисходительно ухмыляются через губу, но зря это они – ой зря!.. К середине недели с «голода» я достигаю пика своей злости и вхожу в раж по борьбе с халявщиками. Перваки познают всю суть куратора и тренера Степнова. Всех их прежние забеги теперь им детсадовскими салками кажутся. Ну что же, выращу я из них настоящих преподавателей физической культуры. Только вот приходит новый понедельник, и после очередных выходных я вновь мякиш. Самому смешно уже. Но рядом с Ленкой остро ощущаю бренность и никчёмность всего сущего. Рядом с Ленкой понимаю, главное: не что мы рядом, а то – что мы наконец-то Вместе. И вот, не дожидаясь выходных, я срываюсь к ней в среду. Нахожу её на мансарде. Там, в лучах закатного солнца, она с закрытыми глазами стоит на одной ноге. И тут я вспоминаю о наличии в её дипломе вкладыша о среднем образовании: «Фитнес-инструктор. Специализация – йога». Разглядываю её пристально, и вдруг она теряет равновесие. Успеваю подхватить. - Года три уже не занимаюсь. - А это ты зря! – Щёлкаю её по носу. – Практиковала бы – и проблем бы со здоровьем не возникло. - Ну вот, исправляюсь. - Мы с Павлом Юрьевичем ещё с открытия подумываем о йоги в сетке расписания нашего клуба. - Сертификат нужно подтверждать каждый год. Повышать квалификацию, сдавать экзамены – без этого лицензию преподавателя не получить. - По возвращению в Москву этим и займёшься. - А сейчас мы чем займёмся?.. – шепчет лукаво мне на ухо, прихватывая мочку губами. Подхватываю её под бёдра. – Не-е-ет…Не верный ответ. Сейчас мы пойдём кормить курочек, уточек, кроликов… - Поцелуями обрисовывает моё лицо. - А уже потом… «Уже потом» на деле немыслимо прекрасно. Какое-то неземное блаженство, грозящее сумасшествием. Никогда не привыкну к Лене. Никогда не насыщусь ею. Просыпаюсь ещё до рассвета. Коротко целую, выглядывающую из-под одеяла, девичью коленку. Так не хочу от неё уходить. Овсянка, кофе, и в дорогу. Я закрываю за собой ворота и уже почти сажусь в авто, как со спины меня обнимает Кулёмина. На скоро надетые кроссовки и куртка поверх пижамы. - Завтра после обеда уже вернусь. – Осушаю поцелуями её щёки от слёз. – Нельзя плакать. – Отстраняюсь. Молнию на её куртке застёгиваю. Нос подтирает и руки в карманах прячет. – Люблю тебя. Разворачиваясь на перекрёстке, оглядываюсь на любимую. Воздушный поцелуй мне посылает. Сердце разрывается, но надо ехать. Надо ехать… На странность славно срабатывает принцип «Чем быстрее уедешь, тем скорее вернёшься». И вновь двое суток в объятиях любимой. Не справляюсь с собой, со своей зависимостью от Ленки, потребности в её аромате, и чтоб она ходила в радиусе максимум вытянутой руки, и езжу к ней чуть ли ни через день. Сегодня загруженный день: у Пашки, в клубе, никак не получается вырваться. Звонит Кулёмина. Конечно же, отвечаю. Закрываю дверь кабинета. Выдыхаю и отвечаю. - Степнов! Караул! – вопит она, не позволяя мне поприветствовать её. – Ужас! Кошмар! Sos! – На смену растерянной улыбке ко мне приходит нехилая напряжённость. Начинаю мерить шагами помещение. - Так, успокоилась, а то у меня мозг сейчас взорвётся. – Перевожу дыхание и опускаюсь на диван. – Что стряслось? - Она рожает! - Кто?! - Кролик! Жена кролика! Ммм, крольчиха! - Не кричи – напугаешь её. - Мне самой уже страшно. – Не узнаю Кулёмину – думал, с ней в разведку можно. Хотя да… Каждый из нас в чём-то слаб. - Так, Ленок, послушай… Ты у Дуськи роды принимала – это почти то же самое. - Дуська сама справилась. Кстати, как там мелкие? - По шторам бегать начали. - Если бы ты видел, какие они крохотные!.. – Вот уже и умиляется. Вспоминаю, как Владьку впервые на руках держал. – Слушай, а может, их в дом забрать? - Зачем? - А замёрзнут?.. - Нет, Ленок, они же с мамой, да и клетка тёплая, по ночам не ниже десяти тепла. - А может, Наталье Николаевне позвонить?.. Хотя нет, им три дня отдыхать осталось – сорвутся ещё раньше времени. – О, она уже верно понимает моих предков. - Ленок, тут дело такое… - Ты приедешь только с родителями? - Да. - Ты хоть высыпаешься там, обедать не забываешь? - беспокоится обо мне моё сокровище. - Всё хорошо, моя сладкая. Тебя только не хватает. - Маньку не забудьте в аэропорту захватить. Она смс тебе с номером рейса кинет. - Форум у неё ещё разве не кончился?.. - Ой, Вить, ещё один кролик – они и, правда, на котят похожи! – восторженно перебивает меня. – Маша любит Питер. Форум, да, вчера закончился, но сестра твоя взяла отпуск за собственный счёт и осталась там погулять. Дождей, говорит, нет. Бабье лето. Красота, короче. - Давай на Новогодние каникулы к родителям твоим съездим, всё же? - Не боишься? - Но ты же не побоялась, - в моём голосе всё: и гордость, и благодарность. - Люблю тебя. - И я тебя люблю - Всё, беги работать. И не звони мне – не дразни меня!.. – Улыбаюсь. – Клади трубку. - Нет, ты. - Нет, ты! - На три-четыре?.. - Три-четыре! – в один голос, и гудки. *** Родители отдохнувшие, расслабленные. По-хорошему рассеянные. Очевидно, море им на пользу. Молодец моя Ленка, что их в отпуск отправила. Мама помолодевшая. Папа подобревший. Дожидаемся Маруську в кафе. Она чуть уставшая, даже какая-то встревоженная, но уж чересчур довольная. Дом нас встречает сверкающей чистотой и аппетитными ароматами с кухни. На шум выбегает Ленка. На ходу снимает косынку с фартуком. Улыбается, но чуть нервничает. Вижу, ко мне прижаться хочет, но не решается. Обнимается с Машкой да мамой. - Вы руки мойте и на кухню проходите – стол уже накрыт. – Суетится, помогает пакеты и сумки расставить, одежду верхнюю принимает. Отец мне одобрительно подмигивает. - Ну, привет. – Все наконец-то расходятся, и мы остаёмся наедине. Смотрит на меня так, словно года три меня не видела. Или шесть… Как она на меня взглянула в нашу первую встречу?.. Она не верила своим глазам, как и я не верил. – Иди ко мне. – И она в моих объятиях. – Я скучал. Домой наконец-то тебя заберу. – Вдыхаю её аромат за ушком. - Ты иди к столу, а я скоро подойдут. - Любовника прячешь? – Упираюсь лбом об её. - Ночью первые заморозки были, и я всё же кроликов домой занесла. – Господи, какой же она мамой будет!.. – Я в большую корзинку соломы положила. Родителям твоим хочу показать – они же не ждут. – Подмигиваю, коротко целую её в нос, и расходимся по разным комнатам. - Где Леночка? – волнуется мать. - Сейчас придёт. - Сюрприз! – Появляется она сразу после моих слов с корзинкой в руках. - Ты зачем кроликов купила? – настораживается отец. - Это крольчиха ваша сама родила. - И ты с ней справилась?! - Мама окончательно покорена. - Наташ, а ты ещё сомневаешься в нашей девочке? – Я не сплю случаем, или у меня уже слуховые галлюцинации? Ленка, похоже, тоже в тихом шоке. Одна Марья самодовольно бровями стреляет. Кулёмина ставит корзину на табурет у входа и садится рядом со мной. – Ну что, молодёжь, свадьбу-то когда играть будем? – Мы с Машей на пару давимся. В грудь себя похлопываем. Прокашливаемся. Все, как один, взираем на Ленку. Белая – всё равно, что мука. – Ммм, Елена? - Михаил Юрьевич, Ваш сын сейчас, конечно, начнёт оправдываться, спорить, но… Предложения-то он мне не делал! – Родня в осуждающем шоке. Я захлёбываюсь негодованием. – Я, безусловно за ним и в Сибирь, и к Чёрту на кулички – без вопросов! Я принадлежу Вите целиком и полностью, и никогда его не покину. Первостепенная цель моего существования – Витино счастье, но… Михаил Юрьевич, Ваш сын так до сих пор и не сказал мне: «Будь моей женой!». Не позвал ни в церковь, ни в ЗАГС. – Сама губы закусывает, спасаясь от улыбки. И я понимаю: дружит против меня с моим отцом во имя Нашего блага. – Даже родители когда мои приезжали, на глаза им не показался. – Тут и правда, чуть обижена. Не сдерживаюсь и коротко целую её в висок. - Дааа… Воспитал… - Отец строго качает головой. - Ну вот что, сын, зарабатывай, дабы ехать в Швейцарию, просить там руки Леночки у её отца, да и свадьбу по весне сыграть – на Красную Горку. - Это неделя после Пасхи, - поясняет мама. - Я крещённая – я знаю. - Значит так, - папа пошёл в отрыв!.. – Распишитесь там, у себя, в Москве, - и это говорит коренной Москвич. – А гулять здесь, у нас, будем. В воскресенье с батюшкой договорюсь, обвенчает вас. – За полгода договариваться?! Машка кулачком щёчку подпирает и мечтательно вздыхает, словно театрализованную сказку смотрит. Беззвучно шепчу её спасибо. Она подмигивает. Мы это сделали. Мы покорили моих родителей. Теперь дело за Кулёмиными.
Вика: Прода небольшая и по сути проходная, но хоть что-то... Приятного чтения. 55. *** Возвращаемся в Москву. Штатные рабочие будни. Уютные домашние вечера. У меня универ, клуб. Ленка стажируется, чтобы получить диплом международного альянса йоги, а с ним и лицензию, и сертификат, и, соответственно, право преподавать. Пашка, к слову, почву прощупывает по поводу помещения на втором этаже. Успешно – магазин закрывается, а в счёт неуплаченной нам аренды за последние полгода оставляют на реализацию часть товара. Пока Кулёмина учится, как раз проведём апгрейд помещения: отремонтируем, укомплектуем всем необходим да раскрутим. А Ленок на курсах ещё и сотрудников в штат привлечёт. Кулёмину я без присмотра стараюсь не оставлять. Увожу её утром. Забираю вечером. Сама собой разумеющаяся забота сейчас ещё и жизненно важная необходимость – Сидоров буквально дежурит в нашем дворе. По углам да за деревьями прячется. Цветы да подарки под дверью оставляет. Ленка выбрасывает, не рассматривая. Строго настрого запрещаю Кулёминой выходить из дома да передвигаться по городу без меня, двери кому бы то ни было открывать. Заявление у нас не принимают. Говорят, нет ни одного доказательства либо свидетельства происшествия полугодовой давности – не могли чуть раньше камеры наблюдения развесить?! Страна у нас такая, что прогресс доходит тогда, когда уже к чертям не нужен. К тому же, страна у нас и свободная, так что Сидоров гулять - пусть гуляет, где хочет – хоть на нашей лестничной площадке. Ноль два набирать, когда к явным действиям перейдёт. И не дай Бог, мне оказать сопротивление – вперёд Сидорова ещё загремлю. Так и живём. Если Ленка и без меня, то с Манькой: шопинг, салоны красоты и прочие девчачьи радости. Обе они рады обрести в друг друге друга, а я на них не нарадуюсь, не налюбуюсь. На «ты» уже наконец-то. Сейчас вот дожидаюсь девчонок у медцентра. Волнуюсь так, словно рожают там они обе. А что, если и, правда, Владька – единственный ребёнок на всю нашу семью, и тот ни с нами. Так, Степнов, отставить сопли пускать. Если уж ни ты сохранишь самообладание, то кто? О, девочки!.. Хлопают дверцы авто. С ароматом парфюма салон наполняет первый лёгкий морозец да хоровод шальных снежинок – до Нового года, как никак, чуть меньше двух месяцев. Марья цветёт и пахнет. Собственным мыслям улыбается. Обреченно, правда, горько – одно, что не ревёт. Кулёмина белая, как снег. Глаза её квадратные. Глядя на них, собственными мыслями давлюсь. Вся дорога проходит в тишине. Уже дома за ужином не знаю, как и слово из Ленки вытянуть. Но всё же решаюсь… - Ленок, доктор что тебе говорит? – Вздрагивает. - Всё нормально, - на автомате. - Врешь. - Нет. – Головой мотает, а на лице-то паника! - Врешь. – Притягиваю к себе. В висок целую. – Вот чего ты от меня-то правду скрываешь, а? Мы ж одно! Я ж это ты! Выкладывай всё, как ну духу! - Я в порядке. – Старается выбраться из моих рук. Тщетно. - Врёшь. - Да ну нет же – не вру!.. – кричит, вырывается. - По глазам вижу, что врёшь. – Не отпускаю. – Жду дословной цитаты доктора. Ну?.. - Всё хорошо, на первый взгляд. – Губы кусает – явно, слова подбирает, дабы мозги мне запудрить. – Вон сколько анализов назначено! – Кивает на пухлую папку, что валяется в углу подоконника. – Пройду обследование, и тогда уже будем делать выводы. Вить, со мной, правда, всё хорошо. – А с кем нехорошо? - Что с Машей? – В точку! Вмиг становится совершенно бескровной. Губы кусает. В окно смотрит. Сквозь меня. – Говори. Не молчи. Что с моей сестрой? Что-то серьёзное? Не смей от меня скрывать. Я – родной брат. Я имею право знать всё о здоровье моей сестры. – Ну да, в прошлой жизни Кулёмина явно была пленным партизаном. – Слушай, Лен, я о вашем женском здоровье знаю, если и не всё, то многое!.. – Пока Кристина срок ходила, литературы специфической изучил предостаточно. Я, в принципе, готов и самостоятельно роды принять. К примеру, в экстренной ситуации. – Что с Маней? – Я уже чуть ли ни реву. Голос предательский дрожит. Паника-то горло поджимает. – Лен, расскажи мне всё, как есть: что с моей сестрой – опухоль какая, рак?.. - Ну нет, упаси Господь!.. – Её аж передёргивает. – Ты чего? Совсем ку-ку поехало?! - А что я ещё думать должен?! – Встряхиваю несносную девчонку за плечи. – Вижу же, что что-то происходит, и ты знаешь, что! Но молчишь! Молчишь!.. – Ну вот, опять! – Глаза не отводи! – Вырывается. Встаёт. – Куда поскакала?! – В ванной скрывается. – Не сметь!.. – Лбом трескаюсь о захлопнутую дверь. – Кулёмина, открывай. - С Машей, правда, всё хорошо. - Так хорошо, что ты прячешься?! – Долблю дверь. - Успокойся, пожалуйста. Она вам с родителями расскажет сама, когда решит. Я чужую тайну выдавать не буду. - Да какая ж она, к чертям, сужая?! – Дёргаю на себя дверь. Не поддается. – Машка же сестра моя родная. Всё, что её касается, меня касается! – Ещё одна пустая попытка расправиться с дверью. – Ленка, открывай – не вынуждай пугать тебя! - Я не боюсь. Ты ничего мне не сделаешь. – Хитрюга какая, паразитка!.. - И поэтому измываешься надо мной?! – скулю под дверью, словно пёс приблудный. – Лен, она сестра моя. С ней что-то происходит, со здоровьем её что-то не так. Ты знаешь, что. Знаешь, но от меня скрываешь. Неужели ты не понимаешь, что я спать спокойно не смогу. – Дверь резко открывается, и я наваливаюсь на Ленкины ноги. - Обещай удивиться, когда она сама тебе расскажет. - Обещаю. - Маша в положении. - Не понимаю. В каком положении?.. - Маша беременна. – Обходит меня и на стену наваливается. - Как это так?.. – Смотрю ошарашено на собеседницу снизу вверх. – Манька же даже не замужем. - Маша не зря говорит, что от родственников ей если и что-то перепадёт, то осуждение, но никак ни поддержка. – Губы кривит, руки на груди скрещивает. Фыркает брезгливо. – Права она. Жаль. – Возвращается на кухню. Чай себе свежий заваривает. - Не осуждаю я её. Просто… в голове не укладывается… - Растерянно сажусь на диван. - То и видно. Если ты в штыки, то про отца и подумать страшно. – Опускается рядом со мной, делает глоток и чашку на стол ставит. Без спроса ополовиниваю её кружку. – Твоя сестра забеременела впервые за сорок лет. И у неё есть все основания быть мнительной и скрывать сей факт сколь это возможно. - Но как?.. Без мужа-то?.. - То есть, тебя только нравственная сторона медали волнует?! – Столько в ней одной злобы на меня. – Я тоже могла забеременеть от тебя, когда ты ещё был чужим мужем. И что, ты отправил бы меня на аборт?! – Встаёт и вновь наливает чай. На этот раз уже на две персоны. - Кулёмина, не вали всё в кучу! - А всё таки?! - Нет. - Угу… - Расставляет чашки. – Совру, что верю. - Так, Елена Никитична, хорош мозги лечить – мы вообще-то про Маню говорим!.. – Анализ раннее озвученных фраз и автоматическая перезагрузка. – Так, стоп… Манька от женатого залетела? - Господи, и как я только на тебя согласилась?! – Мотает головой. – Каких-то пару лет, и ты будешь копией Михаила Юрьевича!.. – Тяжко вздыхает. – Мы расстанемся лет через пять: ты будешь ворчать, как отец, а я не смогу быть терпеливой, как Наталья Николаевна. Не смогу… - Так, Кулёмина, хорош мне зубы заговаривать. Разговор про Марью, а ты меня удумала запугивать!.. – Смеётся уже. Коварная моя. – Рассказывай, что знаешь. - У Маши в Питере был красивый роман с достойным, хорошим мужчиной. – Облокачивается об плечо моё и на темени кудри теребит. Успокаивает. – Рестораны на Невском, Эрмитаж, Мариинка, Петергоф, мосты эти, площадь Дворцовая… - И она на всё это повелась? Не узнаю сестру в гриме. - Маша всю жизнь мечтает родить ребёнка от любимого мужчины. И вы, Степновы все, не посмеете ей навредить. Твоя сестра родит здоровенького, долгожданного ребёночка… от любимого… - Ленок, не дури – ты же не хуже меня знаешь, что месяц для любви это никакой ни срок. - Хорошо. – Тревожно выдыхает. – У них был роман ещё до Машиного замужества. Но... он не смог оставить жену с ребёнком и, чтоб не мешать Маше жить своей жизнью, с семье переехал в другой город. В Питер, как выяснилось случайно во время командировки Маши и Фея. - А я уж грешным делом на того самого Фея и начал думать… Активизирую все ресурсы своей памяти, но образы по-прежнему туманы. - Этот мужчина… Ты знаешь его. Вся ваша семья его знает. И все вы против. - Её научный руководитель? – Кивает, давясь от смеха. Обречённо выдыхаю - Такая семья у вас интересная. - Ни у вас, а у нас. – Прижимаю Ленку к себе, в макушку её целую. – Когда поговорить-то вы успели обо всём? - Ну так, буфет там есть… Маше надо было выговориться. Её от эмоций просто разрывало. Она так плакала от счастья!.. - Понятно, почему ты дома толком есть не стала. - А мне наконец-то понятно, почему твоя сестра ко мне изначально столь лояльна. Она во мне себя видит. – Хитрющая, довольная, как кошка. - Не без этого, а ещё она безумно меня любит. Вроде и разница у нас небольшая в возрасте, а она с детства меня балует: главное, чтоб Витю никто не обежал, чтоб Витя всегда и во всём был первый, чтоб получал всё, что хочет и любит. Ещё каких-то лет пятнадцать назад строгим был не только отец – мама ничем ему не уступала. И Манька, сколько помню, всегда заботилась обо мне, баловала – реализовала то, чего от мамы не получали мы оба. Словно пример ей подавала. С годами мама стала значительно мягче. А уж когда Машка её послушалась и вышла замуж, за кого сосватали, и уж когда Владька родился!.. Балует вот сейчас нас всех. С отцом мирит. Ой, дай Господи, памяти – сколько же ему сейчас лет-то должно быть?.. - Роману Робертовичу-то?.. Да уже пятьдесят пять. - Сколько?! - Вы, мужчины, при должном здоровье, долго в состоянии отцом стать. – Кивает. – Да-да, но ты, смотри, не тяни… - Прячет пунцовое лицо у меня на груди. - Да не переживай, справимся мы с тобой. – Смеёмся оба смущённо. – А он это… чего это вдруг на старости лет-то перестал из себя правильного корчить: седина в бороду – бес в ребро?! - В смысле?.. - То развестись не может и Маньке жить мешать не может – пропадает пропадом. А то – здрасьте, пожалуйста… - А они, как дочь замуж выдали, развелись, разъехались… Жена его на Украину, к матери вернулась. Дочь родила и тоже развелась. Они с бывшим квартиру разменяли. Так что дедушка Роман Робертович живёт один в трёхкомнатной квартире с трёхметровыми потолками в центре Северной столицы. Главврач одной из городских больниц. По выходным нянчится с внучкой. - Ой да… - Ага. - Дураки мы с Романом Робертовичем, дураки… - Ну, одумались же! - А сколько лет потеряли? А если бы ни стечения обстоятельств? - Всё хорошо, что хорошо кончается. – Россыпь её сладких поцелуев по моему уставшему лицу. - Слушай, так Манька скоро уедет?! - Он зовёт, хотя про ребёнка ещё не знает. Маша говорит, что до декрета из Москвы точно не уедет. На выходные если только туда-сюда мотаться будут. - То есть мы с тобой ещё легко да, шестью годами отделались? - Типа того… - Не совсем приятны Ленке все эти разговоры. - Слушай, там наши сегодня играют – идём, пока не пропустили!.. – Дразня поцелуями ведёт меня за руку в гостиную, а там, уже во время рекламы берёт с меня клятвенное обещание сохранить наш вечерний разговор в тайне. Иначе – бойкот и выселение на дедов диван. Ну, хорошо. Постараемся. Знать и молчать, во всяком случае, легче, чем не знать вовсе.
Вика: XXXI 56. Ленка моя здорова. И при чём не относительно, а вполне даже абсолютно. Теперь меня проверяем. Вдоль и поперёк. Под микроскопом и в лучах рентгена я хорош не меньше, чем в глазах любимой. Врачи в один голос говорят одно: «Время. Нужно время». Форы нам дают три года. Если не справимся, вот тогда уже лечить будут. Манька… Манька молчит. Главный партизан вся Руси, блин. По выходным с Ленкой к родителям ездим. Зовём Марью с собой – дежурства, операции, отчёты… В Питер мотается – ясно, как день. Ясно, как день, и то, что Сидоров грезит взять крепость измором. Бегаем по утрам, и он зайцем меж берёз скачет. Письма в ящике регулярно появляются. Это всё дело привычное, но вдруг Андрюха выдаёт номер. Одним морозным утром на капоте нашего внедорожника обнаруживаем похоронный венок. Надпись на лентах гласит: «Сыну. Брату. Мужу», «Любим. Помним. Скорбим». На лобовом стекле черной изолентой за нижний правый уголок приклеен мой портрет. Точь-в-точь такой висит на доске почёта в универе. На самом стекле чёрным маркером выведено: «1979 – 2015». - А он сменил тактику: отбить толку нет – так вдову из тебя сделать решил. – Порываюсь избавиться от арт-объекта. - Стой! – Твёрдой хваткой Ленок одёргивает мою руку – локомотиву ровно путь преграждает. – Не трогай. - Ядовито, думаешь? – Гнев от меня валит, как от быка на родео. - Помнишь, что Павел Алексеевич говорил? - Лицо моё сжимает, взглядом гипнотизирует. Помогает, - успокаиваюсь. - Ментам звони. Менты, к слову, реагируют живо. К тачке приближаться запрещают, да и по возможности никого к ней не подпускать велят. Приезжают уже через каких-то минут двадцать, ксивами размахивают для порядка, периметр оцепляют. Работают сапёры. Ясно, подозрение на минирование. Ох, переоценивают они Андрюху, переоценивают… По теракту отбой. Работают криминалисты. Латексные перчатки трещат на морозе. Рвутся. Лопаются. Скрежет затвора камеры. Снимают отпечатки пальцев. Кроме наших с Ленкой никаких других. Заявление оформляют чин чином. Откровенно хают, что посылки и прочие почтовые проявление бесследно уничтожены. Вот чего стоит попасть на другую смену. Очередная попытка избавиться от «красоты» обрывается угрюмым капитаном. Изымают в качестве вещь. дока. - Понятно. – Киваю, провожая взглядом бумажные цветы и собственный портрет. Расписываюсь в протоколе, взамен получаю справку на работу. – Ехать-то мы уже можем? - После ТО, - бескомпромиссный вердикт лейтенанта. - В смысле? - Могут быть проблемы с тормозами, - поясняет криминалист. – Вы не переживайте: по нашему сигналу приедет эвакуатор, заберёт, вернёт… - Кивает, добивая моё возмущение. – ТО в интересах следствия, лично для Вас этого ничего не стоит. - В Вашей ситуации машину надо держать в гараже. - Нет у нас. - Уверены? У невесты уточните. – Мужики хором взирают на заторможенную и при этом жутко злую Кулёмину. - Нет. Продали оба гаража – жить нам надо было на что-то с дедом. – Да… Как до сих пор я мало знаю. За три дня в подземке я окончательно становлюсь параноиком. Походка. Рост. Фигура. Лысина. Капюшоны толстовок. Косухи нараспашку. В каждом третьем недомерке мерещится Сидоров. А без него, надо признать, и так упырей хватает. Ленку спиной к груди своей прижимаю. Согнутыми в локтях руками от внешнего мира её ограждаю. И вот сегодня, наконец, то самое - «одно прекрасное утро». Пока варятся кофе с овсянкой, поднимаю римскую штору на окне. И вот она, родимая, стоит на своём месте. Звонок в дверь. Младший лейтенант. Справка, ключи. Вот это сервис. Ленку на выходе из душа удаётся порадовать. Сэкономленное на толкучке время бессовестно тратим на поцелуи. Радость рассеивается, стоит нам поравняться с тачкой. Временной период по-прежнему задан на лобовом стекле. И, судя по календарю, он на исходе. Ленка выуживает из сумки пачку влажных салфеток и протягивает мне. - Макияж снимают на раз – должны и с маркером справиться. – Пока я усердно стираю цифры, Кулёмина почётным караулом обходит внедорожник. – Вить, это не всё… Боковые зеркала выбиты подчистую. Все шины вскрыты. Да… Позавтракали, называется, без спешки. Приключения с маски-шоу и людьми в погонах повторяются один в один. На этот раз ещё и страховую подключаем. Пашка уже в угаре от этой круговерти. А мы с Леной всё больше молчим, крепко сцепив пальцы. Две недели в ожидании кареты я ни на шутку прицениваюсь к гаражам вдоль ближайшей лесополосы. Без толку – денег из бизнеса сейчас никак не вырвать. Закрома тронуть – Ленку без каникул оставить, родню – без подарков. Не дело. Не дело это, а Сидоров, дай Бог, и угомониться со дня на день. Вот только крыс под дверь подбрасывать дохлых перестанет. На этот раз за тачкой в сервис еду сам. Как новенькая. Расхищаю гипермаркет. Встречаю Ленку. Ну как встречаю. В фойе не захожу. На звонки не отвечаю. Кулёмина, преодолевая страх, боязливо выглядывает из-за двери. Заливисто сигналю. Довольная вприпрыжку бежит ко мне. Плюхается на соседнее кресло. Нависаю над её губами, вдыхаю её выдох и улетаю на год назад. Примерно в это время всё начиналось, а кажется, так было всегда. Так могло бы быть всегда…Так будет всегда. 57. - Привет, Алёнк. – Оставив меня кулинарить в гордом одиночестве, Степнов отправился ставить машину на платную, охраняемую стоянку. Его нет уже часа два. Всё это время мобильник ни в зоне. И вот, на пороге Мишка. С разбитой губой. - Вы подрались? – Для кучи только этого не хватало. - Алёнушка, прошу тебя, успокойся и позволь мне всё объяснить. – В призыве перемирия размахивает руками. Костяшки стёрты в кровь. Вмиг обессиливаю, и слёзы катятся с глаз. - Иди на кухню, я сейчас. Скрываюсь в ванной, умываюсь ледяной водой нещадно долго – щёки судорогой сводит. Пару таблеток пустырника проглатываю. Вдох. Выдох… Кожевников буднично варит кофе. Не перестаёт меня поражать. В недоумении разглядываю собственную кухню: посчитай все несуществующие крошки под столом – только не начни с мата. Стол… на столе две связки ключей, портмоне, телефон. Стоит ли уточнять, что это имущество Степнова? - Где Витя? - Сейчас кофе попьём, и я тебя к нему отвезу. – И вновь слёзы паники. Ставит чашки на стол и к груди своей горячей меня прижимает. – Всё хорошо. Не переживай – тебе, наверное, нельзя. – Уже в голос вою – ничего не могу с собой поделать. – Успокойся, и я всё тебе расскажу. Кожевников соскучился. Решил в гости к друзьям нагрянуть. На подъезде его фары вырвали в темноте силуэты двух дерущихся мужчин. Вернее, какой-то отморозок добивал уже лежачего. Мишка не мог ни вмешаться. Теперь вот сам под подпиской о невыезде до конца следствия – есть все шансы из свидетеля перейти в разряд нападавшего. Сидоров в лазарете при СИЗО. Степнов в дежурной травме. Без сознания. Тяжёлое сотрясение мозга и обширный ушиб спины – Андрей ударил битой по позвоночнику меж лопаток да по затылку. Должно быть, ни по разу. - Надо что-то делать! Кому-то звонить! – Голая паника. Как она есть. - Алён, успокойся, Витька оклемается – крепкий он мужик у тебя. Упырь этот, верняк, сядет. – Успокаивает меня, поглаживая по спине, по плечам и рукам. - Надо… Надо Павлу Алексеевичу звонить. – Вырываюсь из крепких объятий и негнущимися пальцами пытаюсь разобраться с мобильниками. Всё за зря – у меня нет его контактов, а Витин смартфон разбит. - Что за Павел? - Компаньон Степнова – он адвокат. – Продолжаю листать контакт-лист и, о – чудо, номер спортклуба. Отвечает Соня. Соединяет с директором – он как раз отчётами занимается. Пытаюсь объяснить ситуацию – в словах путаюсь. Кожевников отбирает трубку и со знанием дела даёт свидетельские показания. Во второй раз кряду переживаю весь этот ужас. Господи, дай мне сил!.. Дай мне сил!.. Павел Алексеевич отправляется в участок представлять там интересы не только наши с Витей, но и Кожевникова. Мишка отвозит меня в больницу. Меня не пускают. И несколько, потому что Степнов в реанимации – сколько, потому что я никто. Ни жена, ни мать, ни сестра… Сестра!.. Приезжаем к Машке. Её от одного нашего вида трясёт. Что немудрено: на мне лица нет, да ещё и сопровождает меня Мишка. Как же опасны сейчас для Маши подобные новости, но деваться некуда. Как это не удивительно, но мы обе стойко выдерживаем разговор. Втроём возвращаемся в клинику. Маша сдержано беседует с докторами, я отчаянно прижимаюсь лбом к рёбрам Степнова. Сердечко его слушаю – стучит едва-едва… Шепчу ему заклинания любви. Слёзы застилают глаза, и множественные проводки и трубочки сливаются в сплошную паутину. - Успокой её! – Голос Маши, и Миша обнимает меня. – Значит так, ребята… Клиника меня не устраивает, врачи меня не устраивают… Отношение персонала меня не устраивает. - Маш, надо Витю к тебе перевести. - Надо. Реанимобиль уже в пути. Всю дорогу от больницы до больницы не выпускаю из рук ладонь Степнова. Его ладонь холодная и безвольная. Маша изучает рентгеновские снимки. Сама держится и меня старается приободрить. Говорит, Витя в искусственной коме – и это для его же блага. Обещает мне, гарантирует – всё хорошо будет. На выходе из кареты «скорой» руку мне подаёт Кожевников – и думать о нём забыла. - Спасибо тебе, Миш, ты можешь ехать – дальше мы сами справимся. – Он ничего не говорит в ответ. Улыбается как-то горько и сумку из багажника достаёт да меня к груди своей прижимает. Так, в обнимку, и ведёт следом за каталкой. Человек, который не терпит компромиссов. Ну хорошо, почти не терпит… Машка определяет нас в Витей в люкс-палату: он в реанимационном блоке, я в прилегающей комнате. Стеклянные дверь и окно в полстены. Стол для дежурной медсестры. Диван, холодильник, шкаф – одним словом аналог гостиничного номера для близких родственников. По указанию Маши, Кожевников расправляет для нас диван. Разбирает сумку. Благо, я и для себя минимум необходимого прихватила – сразу понимала, в больнице мы со Степновым надолго. Сижу на стуле рядом с Витей. Кисть его к губам прижимаю. Марья ждёт результаты дополнительных обследований МРТ и лаборатории, да показания приборов мониторит. Мишка наблюдает за нами через окно и не думает уходить. Похоже, готов заночевать на кушетке в коридоре. Но нет… Заглядывает, говорит, что Паша просит его в полицию подъехать. Обещает утром вернуться. Нельзя быть настолько хорошим. Нельзя… За всю ночь нам с Машей удаётся вздремнуть пару раз по полчаса по очереди – усталость и стресс берут своё. К утру становится ясно, Витя хоть и в тяжёлом состоянии, но в стабильном. Его продержат в искусственной коме ещё пару-тройку дней. При плохом раскладе, неделю – другую. После чего мягко ввернут в этот мир. Самое страшное позади. Выхожу из душа. Мишка суетится у стола. Привёз для нас с Марьей Михайловной домашний завтрак в термосах – мама его позаботилась. Машка наворачивает – ребёнок требует. Я есть не могу. Кожевников пытается с ложки кормить. Тщетно. Прошу его уехать и впредь не обременять своей заботой. Машка тут же меня попрекает: - Э, девочка, легче на поворотах! – Пальцы облизывает. – Он, как никак, Витьку нашего спас! Таких друзей днём с огнём не сыщешь! - Я обещала Вите не общаться с ним. – Кожевников покорно принимает диалог, как и всю ситуацию в целом. – И это не хорошо сейчас, когда Витя… А мы тут… А я заботу от другого принимаю. - Я, Алёнк, не пользуюсь ситуацией – не думай так обо мне. – Кисти руки моих сжимает. - За моей помощью нет ничего дурного. Просто в данной ситуации я не могу иначе. - И я о том же! – поддерживает его доктор моего почти супруга. – Значит так, Михаил, у Елены Никитичны нашей через сорок минут занятия по йоге – надеюсь, увезёшь и привезёшь, и… и не только сегодня. - Да без вопросов! – Отдаёт честь, покрывая макушку второй ладонью. - Маша, Миша, я… я от Вити никуда!.. – Да как они не понимают?! Опять за меня всё решают! - Во-первых, Лен, твоего шести-восьми часового отсутствия Виктор не заметит. И потом… пару прогулов – и отчисление. А твои навыки и знания пригодятся Вите после - для реабилитации. - Какое ещё отчисление – что за бред?! Я с другой группой продолжу обучение и всё! Это всё вообще не важно сейчас!.. Ничего не важно кроме Вити!.. - Если ты сутками не будешь выходить из этой палаты и не сводить глаз с мониторов, то дурка тебе обеспечена. - Это не обсуждается, да? – Собеседница одобрительно кивает. – Я могу к нему зайти? - У тебя пара минут. Сухой поцелуй в лоб и обещание скорого возвращения. Для меня актуально, как ни для кого другого!
Вика: Держи меня за руку долго, пожалуйста. Крепко держи меня - я не пожалуюсь. Сердце в плену не способно на шалости. Если не хочешь потери - молчи. Я путь свой сама устелила пожарами, Ядом, отчаяньем,страхами, ранами, Кровью без крови, ожогами шалыми. Не отпускай мою руку, держи! 58. - Миша? – Мутным от долгого, тяжёлого сна взглядом ни без труда идентифицирую знакомые черты. – Так это ты меня?.. – Язык к чертям не слушается. - Да, это я тебя спас. – Деловито мониторы осматривает и кнопку вызова медперсонала жмёт. - Спас?! – Какой же он чудный – этот славный, малый. - На тебя напал Сидоров. – Моё дыхание учащается. – Он сейчас в СИЗО. Твой компаньон – Павел Алексеевич лично этим вопросом занимается. - Ленка?.. – Девочка моя. - С Алёнушкой всё хорошо. Она на учёбе сейчас – Маша запрещает ей круглыми сутками рядом с тобой сидеть, а так вон… - Переводит взгляд с меня в сторону. - На кушетке она каждую ночь спит, за руку тебя держит, разговаривает с тобой. - Сутками?.. Сколько дней я спал? - Дней?! Вить, ты был в коме больше двух недель. Сестра твоя уже меньше, чем через час будет, пойду дежурного врача позову – не идёт что-то никто. - Нет… Сестру дождусь… Побудь со мной… Поговорим… - Тебе нельзя много говорить. Врачи должны тебя осмотреть. - Обещай… Миша… Обещай мне… - Что? – Подходит ближе, дабы разобрать моё невнятное мычание; и я, вместо того, чтобы сжать его руку, едва шевелю пальцами. - Лена… Забери у меня Ленку… - В честь чего? - Калека я теперь… Не должна она со мной маяться… С тобой теперь Ленке счастье… - Да, мозги у тебя знатно отбиты!.. – Хмыкает и растворяется в сгущённом тумане. Больше десяти дней кряду под утро снится собственный выход из комы. И всякий раз с пробуждением на ноги вскакиваю. Но голова безбожно едет юзом и, ни в состоянии дойти и до окна, я ложусь обратно. На то время, что я прибывал «ни в зоне доступа», Ленка с Манькой сложили легенду для всех прочих: в командировке, на соревнованиях со студентами. Телефон в ремонте – разбил случайно. Умницы мои. Ни к чему Владьку пугать да родителей расстраивать. Через четыре часа вылетаем с Ленкой в Бёрн. Буду проходить реабилитацию в одном из лучших центров Европы. Кулёмины, как высоко-грейдированные сотрудники многопрофильной сети клиник, могут пользоваться услугами любой из них как в своих интересах, так и в интересах родственников. Родственники… Пришлось экстренно становиться родственниками. Регистрация нашего брака прошла в палате. Свидетели, конечно же, Мишка и Машка. Они, собственно, и есть самые главные наши свидетели. Смена документов в связи с поездкой невозможна, поэтому Кулёмина остаётся Кулёминой. Мне даже нравится. Нравится, когда Ленка ворчит, звать её по фамилии. Сейчас она стоит у окна и говорит с кем-то по телефону. Её озадаченность пугает. Не хватает терпения подъезжаю к ней на коляске. - Что происходит? Мы не едем? - Не знаю. – Плечами пожимает. – Тебе решать. - Кто это? Что происходит? – Неужели, её родители в последний момент меняют решение и отказывают в помощи? Они не обязаны, но… Но Ленке-то я нужен здоровый. - Жена твоя. – И губу нижнюю прикусывает. - Ты – моя жена. – Мягко сжимаю её ладошку. - Кристина. Тебе телефон мы так и не купили – дозвониться до тебя не может, мне звонит с Владькиного номера. – Взгляд её панически бегает по снующей туда-сюда толпе. - Что с ним? – Последние силы покидают меня. - Влад летит сейчас в Москву. - Один?! - С сопровождением от авиакомпании. – Переводит дыхание. - И с пакетом документов… Согласно которым… Ты – единственный его опекун. – На её глаза набегают слёзы. – Господи, бедный малыш – родная мать от него отказывается!.. - Да, что уж что, а такого я от неё не ожидал. – Ленка подходит ко мне и голову мою к своему животу прижимает. Волосы на затылке треплет. – Ты…ты не против? - Дурачок - такие вопросы задавать?! – Поцелуями макушку мою осыпает. Звонко всхлипывает. Суетливо роется в рюкзачке на моих коленях. Бумажной салфеткой утирает слёзы. – Владик прилетает ни сюда в «Шереметьево», а во «Внуково». Вить, я бы за ним сгоняла, но мне без тебя его никто не отдаст. Предлагаю действовать следующим образом: я сдам сейчас наши билеты и узнаю, откуда есть возможность улететь в ближайшее время – может, сразу из Внуково улетим. - Надеюсь, Мишка ещё недалеко уехал. – Вкладывает в мою руку свой мобильник. - Вот, давай звони ему, а я побежала с рейсами разбираться. – Обжигает щеку влажным поцелуем и исчезает. Скидываю смс Кожевникову. Прошу вернуться за нами. Тот даёт добро. Нервно листаю контакт-лист. Решаюсь набрать Влада. - Слышь, Степнову трубку передай! – Удивляет, что ни с мата. - Кристина, это я. - Надеюсь, ты уже в пути к аэропорту? - В пути. Будь добра – объясни, что происходит… - Я с ним не справляюсь. – Ловлю себя на мысли, насколько легко живётся без истеричных ноток в её надменном голосе. Осознание этого даже как-то расслабляет. - Раньше подобного не замечал. - Раньше он слушался отца – сейчас никаких авторитетов не признаёт. Постоянные простуды, капризы, истерики - у меня не хватает на него ни сил, ни времени, ни терпения! – заходится злобой, словно и не о родном сыне вовсе говорит. - Сколько вы в Европе - мы регулярно созваниваемся, и Владик ни разу не жаловался, не просил забрать его. - А ты не знал, что папу расстраивать нельзя? Что надо быть взрослым и сильным, чтобы папа гордился? – Удар ниже пояса. – Со дня на день улетаю в Штаты на важный фестиваль, а он закатил скандал, что хочет жить с папой. С папой и с этой… С Леной твоей! Все хорошие – одна мама плохая! Раз так – катись, сынок, ко всем чертям! - Кристина, очнись – ты что несёшь?! О сыне Нашем говоришь! Владик ещё не приземлился. Кристина, да ты же мать, Господи!.. – Не верю, что всё это с моим ребёнком происходит, чтоб родная мать вот так!.. - Я никогда не подозревала, что у него настолько несносный характер! И как ты с ним справлялся только? - Кристина, мы о разных детях говорим! Наш сын – спокойный, самостоятельный, рассудительный мальчик! - Точно о разных! Твой сын невыносим! Мотает мне нервы! Позорит меня перед коллегами, перед важными людьми, перед всеми! Мне надо на репетиции, на тренировки – у него опять температура, сопли, истерика: «С няней я не останусь». На премьеры его брать просто невозможно. По любому поводу орёт так, словно режут его. – Вот от её ора голова трещит безбожно. - В моих планах строить карьеру, а не гувернанткой при этом малолетнем эгоисте состоять! Я молодая, красивая, здоровая, успешная женщина – хочу жить и наслаждаться жизнью, а твой выродок такими темпами меня до психушки доведёт! – Ну и зачем дёргать-то ребёнка надо было?! Жил бы да жил с отцом!.. - Ну всё, конец твоим мучениям – сын летит к отцу. Успокойся. - Твоя-то не против? – теперь уже сипит сорвавшимися связками. - А если даже и против, то что? – Реально, вот что? Что она скажет?! - Как вариант, в Омск к родителям моим отправить. – И даже запасной вариант у неё есть, а я-то думал: реакцию, чисто, мою проверяет. - Мы с Леной счастливы, что Наш сын наконец-то будет жить с нами. – И собеседница бросает трубку. Руку на отсечение готов отдать, именно сейчас к ней приходит осознание того, что же она натворила - отвернула от себя сына навсегда. Но гордая – и не попытается хоть что-то исправить. Она же все эти годы на пике редких ссор проклинала и меня, и то, что залетела от меня. Всё – свобода. - Такси вызывали? – Мишка одной левой разворачивает кресло со мной на себя и подмигивает поверх очков. – Алёнка где? - С билетами разбирается. – Меня всё ещё душит тяжесть телефонного разговора. – Быстро, кстати, ты!.. - Да я ещё и выехать-то, можно сказать, не успел! – Отмахивается. - А что стряслось-то? Не летим никуда? - Во «Внуково» надо Владика встретить. - Сын твой? – Киваю. – Мать не могла его раньше к тебе на каникулы отправить, или хотя бы предупредить заранее? - Он навсегда к нам едет. - Ммм, крутой поворот!.. Алёнка как, нормально? - Да вроде нормально. - Ну вот и ты не дрейф. – Оглядывается по сторонам. – Я за кофе сгоняю. Жди меня здесь. Пьём кофе. Мишка журнал листает. О сыне меня расспрашивает. - Да, навалилось на вас с Алёнкой всего под конец года: терроризм Сидорова, кома твоя, вынужденная свадьба, знакомство с предками, нежданное возвращение сына… - Прихлёбывает кофеек. – Но вы ребята бойкие, фартовые – прорвётесь. Ты сам как? - В глазах темнеет периодически, а так нормально. - Ты давай – не раскисай! – Расплывается в улыбке, глядя вдаль. – О, Алёна! - Чего расселись?! Мухой во Внуково! – Прибегает Ленка запыхавшаяся, с чемоданами наперевес. - Есть, Сер! – Кожевников подскакивает и отдаёт собеседнице честь. – Ты с билетами разобралась? - По дороге расскажу! Бегом!.. – И мы уже в пути. *** Из лифта мы втроём направляемся в почти пустой зал прилёта. - Стойте! – хрипло командую ребятам, стоит мне узнать со спины сына. – Дальше я сам пойду. Лен, подай трость. – Порываюсь встать. Кожевников решительно сжимает мои плечи, усаживая обратно в кресло. - Не хорохорься, сиди! – командует он встревоженно. - Вить, Мишка прав – ты слаб ещё. - Не хочу пугать Владьку. - Пугать - что за бред? Ты же отец его! – Кожевников – самая бескомпромиссная нянечка в мире, так и я не лыком шит. - К своему сыну я дойду своими ногами. – Опираюсь на клюку. Собеседники лишь смиренно выдыхаю. Улыбаюсь им. Решительно разворачиваюсь и ковыляю вперёд. - Владик!.. – зову сына, тот оборачивается, замирает, оглядывается. Наконец-то находит меня и, обливаясь сквозь улыбку слезами, бежит ко мне навстречу. Обнимает меня из-за всех сил, а я и склониться к нему ни в состоянии. Нервяк, перенапряжение – голова кругом идёт. Меня валит в сторону. Не допуская окончательного краха моей репутации перед сыном, моё оседающее тело ловит кресло. Малого всё это, ясное дело, пугает – ревёт ещё пуще. - Папочка, что с тобой? - Получил травму, но уже всё хорошо – выздоравливаю. – Ставлю сына на подножку коляски и к себе прижимаю. – Как же я скучал, хороший мой!.. – Взбирается ко мне на колени и плачет у меня на груди. - Вы – отец? – К нам подходит стюардесса. Ленка молча передаёт ей мой паспорт. Ознакомившись, та вручает мне опломбированный конверт с документами и просит расписаться в сопроводительных документах. – Вещи мальчика! – Указывает остриём шариковой ручки на чемодан высотой почти с рост Владислава да увесистый рюкзак и покидает нас. - Влад, эээ… у папы спина болит – поберечь его надо. - Ленка больше всех боится за моё здоровье. Малой, надо сказать, понимает её верно – перестаёт виснуть на моей шее, на пол спускается. - А можно, я коляску поведу? – Утирает костяшками глазки и сразу важный такой. - Нет. Это для тебя очень тяжело. – Ленок присаживается перед ним на корточки, боязливо руки дрожащие к нему простирает, и теперь он уже на её шее виснет. – Давай я буду вести коляску, а ты будешь идти рядом и держать папу за руку – если папа будет держать тебя за руку, он будет сильнее, и быстрее выздоровеет. – Что-то ещё заговорчески шепчут друг-другу да перемигиваются. - Ой, а что это за дядя мой чемодан забирает?! – уже готов бежать и разбираться с незнакомцем. - Всё хорошо, Владюш!.. – Ленок гладит его по спине. – Это Миша, папин друг. - Ммм, а мне кажется, я его даже где-то видел, только не помню где. – Ага, видел, как они с Кулёминой целовались – артисты погорелого театра, чёрт их дери!.. Ленка, как чувствует, смотрит на меня самым преданным взглядом самого невинного, святого человека. Откуда в ней только всё это?! - Привет, парень! – Объект обсуждения протягивает ему раскрытую ладонь. – Будем друзьями? – Тот кивает в азарте и пожимает ему руку своими двумя. – Куртка твоя в чемодане? – Уже собирается открывать. - Нет! Я сидел на балконе и оставил её там. – Виновато смотрит на вверх. – Не помню только, в каком ряду. - Ну, идём искать. - А папа?.. - А папа с Алёнкой нас тут подождут. – Подмигивает малому и руку ему вновь протягивает. В этот же момент на моих плечах возникают Ленкины руки. Наконец-то вновь ощущаю её запах. Так спокойнее… - С какой Алёнкой? У папы – Лена! - Ну да, Лена… - смущается. – Просто я зову её Алёной. - А почему ты зовёшь её чужим именем?! – Оглядывается на нас. – Они же, наверное, тебя только Мишей называют. Максимом, к примеру, не называют! – Мы с Кулёминой едва сдерживаем смех. Кожевников вообще в ауте от такого допроса с пристрастиями – это он ещё с отцом моим избежал по счастью беседы. - Моя мама – тоже Лена, вот и я не представляю, что ещё кто-то другой может быть Леной – поэтому и зову Лену Алёной – ей вроде нравится… - Плечами пожимает. – Идём искать куртку? – И Кожевников хватает моего сына подмышку и с разбегу влетает вверх по лестнице. - Я же не выдержал – позвонил Кристине, пока ты с билетами разбиралась. – Продолжаем наблюдать за парнями. Такое чувство, что там, наверху, они играются и дурят, но точно ни куртку ищут. – Знаешь, она мне такие жуткие вещи о сыне наговорила – сейчас смотрю на него и понимаю, да не мог он себя так вести, он другой! Ну мешает тебе ребёнок – отправь к отцу. Зачем на него Так клеветать – не пойму. Всё равно же приму. - Можно и специально корчить из себя самого плохого, лишь бы стать неугодным – и тебя сразу вернут к твоему любимому папочке. – Щелкает меня по носу – проказница. - Думаешь, в таком возрасте можно до такого додуматься и вот так специально играть на нервах матери? - Владик очень смышлёный мальчик. И самое главное: он безумно к тебе привязан, он фанатично тебя любит, он хочет быть с тобой… - Переводит дыхание и треплет меня по волосам. – Я не утверждаю, что вредничал матери он осознанно, специально, со злости – вовсе нет. Просто ему без тебя не комфортно. – Перехватываю ладонь любимой, считаю поцелуями её пальчики. – Он и ко мне хорошо относится, потому что видит, что ты сам меня любишь, что я люблю тебя, поэтому… Витя, вот сейчас очень серьёзно. – Опускается на крайнее в ряду место. Ладони на колено моё правое кладёт. – Виктор Михайлович, нам категорически нельзя скандалить при Вашем сыне. – Отвечаю ей несдержанным смешком. Хотя да – права она. - Я уже и не помню, когда ты голос на меня повышал, но… Нам нельзя ни в коем случае ругаться, спорить при Владьке. Мы-то с тобой успокоимся после, а у него на подкорке отложится: чего-то они ругаются – значит, недостаточно любят друг друга; чего-то тётка эта кричит на папку – не любит его, значит; чего-то папочка-то Леной не доволен - не достойна она его, видимо. – И подмигивает мне по-хитрому. – Понимаешь? - И откуда ты у меня такая мудрая? - Учителя хорошие. – За шею мягко притягиваю её к себе. Едва уловимый поцелуй прекращается с возвращением малого – с разбега, заливаясь смехом, виснет на Ленкиной спине. - Мы с Мишей нашли куртку! – Обнимаются с Ленкой, ласкаются – так бы и смотрел на них вечно. - И где куртка? – уточняет Ленок. - У Миши! – Виновато округляет бровки. В это время наша нянька подходит к нам, пропажу на колени мои кладёт. – Вот куртка моя! Перчатки в карманах, а шапка с шарфиком в рюкзаке! - Молодец! – Ленок треплет его шевелюру. – Ничего не потерял дорогой! Давай пять!.. – Затевают какую-то хитро-умную игру в ладошки, хохочут. - Мы домой сейчас поедем? – Теряюсь, как всё это ребёнку объяснить. - Понимаешь, Владь… - Кулёмина берёт инициативу. – Мы втроём: ты, папа и я все вместе летим в гости к моим родителям. – Шок – это по-нашему. – Не беспокойся, мы хорошо время там все вместе проведём. - Может, лучше ты одна к ним съездишь, а мы с папой дома тебя подождём. – Подобное заявление настораживает нас ни на шутку. – Вдруг, мы с папой им не понравимся? – На Ленкиных глазах проступают слёзы, и она крепко-накрепко прижимает к своей груди малого. - Да ты что, Солнышко моё, даже не думай, что можешь хоть кому-то не понравиться! – Свои слёзы не замечает, мальчишкины утирает. – Вы с папой обязательно всем понравитесь: и маме моей, и папе, и брату моему!.. - А что, Лена, у тебя и брат есть? - Неужели, я тебе не рассказывала? – Так профессионально удивляется, а малой отрицательно мотает головой. – У меня есть младший брат, его зовут Серёжа, ему семь лет. - Семь?! А он уже ходит в школу? А он будет со мной дружить? - Да-да-да! – Мы уже все откровенно смеёмся. – Ты же хороший мальчик, добрый – вы обязательно подружитесь. - А где они живут? - В столице Швейцарии – в Бёрне. – Сын поджимает губы и обречённо закатывает глаза. - Только вернулся из этой Европы – и опять в эту Европу. Надоело, честное слово. - Так ты и в Бёрне успел побывать? - Успел. – И столько скорби в голосе по этому поводу. - Значит, будешь мне экскурсии проводить! – Жмутся щёчка к щёчке. - Буду – куда уж денусь-то?.. – Призадумывается, разглядывая кафель. – Лена, а папа что, не будет с нами гулять? - Ну вот, видишь – папа в коляске сидит. Это из-за очень и очень большой и тяжёлой травмы. Папа уже полежал в больнице – тётя Маша его подлечила хорошенько. Теперь папе нужно ещё и в санатории полечится, чтоб окончательно выздороветь, сил набраться… Папу полечат в санатории, он снова будет бегать быстро-быстро, нас с тобой защищать и оберегать. - А кто нас пустит в этот санаторий? – Параллельно с их диалогом переглядываемся с Мишкой. Парень безуспешно подавляет смешок и шепчет мне на ухо: - Вить, сын твой прокурором будет. - Там мои мама и папа работают, - всё ещё сдержанно поясняет Кулёмина. – Я их дочка, а твой папа – мой муж, значит, можно его там лечить. - Муж?! – Боюсь, этот вопль возмущения не предвещает ничего хорошего. – Так вы и пожениться успели?! Даже свадьбу вашу из-за Европы этой пропустил. – Дуется, как мышь на крупу. - Владюш, не расстраивайся ты так – ничего ты не пропустил! Мы только документы оформили, праздника не было. - Да как это не было?! И платья белого у тебя не было?! И торта вкусного не было?! - Ничего не было. - Пап, ну как так-то?! – Пожимаю плечами. – Папуль, а позже, когда ты уже выздоровеешь, можно праздник будет сделать? - Когда я выздоровею, праздник обязательно будет. - Вот видишь, Лена, праздник будет. – Довольный, обнимает её. – А можно, можно я ваши колечки понесу на свадьбе? – Восторженно в ладошки хлопает. - Конечно, можно!.. – Кулёмина вновь прижимает к себе Владьку. – Так, ребят, всё – утихомирились, а то наши самолёты без нас улетят. – Украдкой утирает слёзы. Отстраняется от малого и роется в своём рюкзаке. – Так, внимание, раздаю билеты!.. – Раскладывает проездные документы по паспортам. – Через пару дней Новый Год, поэтому с билетами туго. Меньше, чем через час, улетаю я отсюда, из «Внуково». Ещё спустя шесть часов улетаете, Владик, вы с папой, но уже из «Шереметьево». Знаешь, Владик, такой аэропорт «Шереметьево»? – Тот кивает. Знает он, знает. Конечно, он помнит, из какого аэропорта от папу улетал. - Миша вас проводит на рейс, а там уже я встречу. Так, вроде ничего не забыла… - Лен, ты билеты неправильные купила – они не до Бёрна, а до Бонна! – Паника – чистой воды. – Лена, ты ошиблась! - Владюш, билетов из-за праздников почти нет, поэтому летим до Бонна, оттуда поездом до Бёрна. - У нас столько чемоданов и папа… Мы справимся с пересадкой? - Выбора у нас нет - обязательно, справимся. И в аэропортах, и на вокзалах есть специальные помощники. Вы когда с папой только вдвоём будите, не стесняйтесь просить помощи. – Рюкзак Владькин тем временем на ручки коляски вешает. После щёлкает его по носу. - Ты лучше вот что мне скажи, хочешь кушать? - Не-а – в самолёте кормили. - Ну, если кушать захочешь, этим двоим скажешь… - Кивает на нас с Кожевниковы. – Они тебя накормят. Идёт? - Идёт. - Я два чемодана забираю. Вам один оставляю, всё же… - Растерянно выдыхает. -Ладно, парни, давайте прощаться – в Германии встретимся. – Тискает малого. – А с тобой уже только в Новом Году свидимся! – Обнимает Кожевникова да в щёку его чмокает. – Смотри, за этих двоих головой отвечаешь. – В ответ тот сжимает девчонку до скрежета рёбер. Высвободившись из его жадных объятий забирает свой рюкзак с моих коленей и лбом к моему прислоняется. – Тебя я в поезде поцелую, - шепчет она мне, едва касаясь горячими губами моей щетины. – Чтоб стимул долететь был. – Резко выпрямляется, забрасывает рюкзак на плечи. – Не провожайте!.. – Забирает чемоданы и направляется к лифтам. Периодически оглядывается на нас, улыбаясь. Владька прижимается ко мне и машет Ленке вслед, пока та не скрывается в лифте.
Вика: 59. Sumatosumarok Assa me te karni No e to no snega Ahmata sema ri Lisheno roki vla Ja solo monte nich Nishe ditjache plach Hrono so serco plich Sumatosumarok Buda ma esh sumu Sona sofia l`na Kelero to kajmu Stajchi ne proshu da Ja solo monte nich Nishe ditjache plach Hrono so serco plich Sumatosumarok Assa me te karni No e to no snega Ahmata sema ri Lisheno roki vla Ja solo monte nich Nishe ditjache plach Hrono so serco plich Я пеленаю, пеленаю, пеленаю поднебесного тебя. И провожаю, провожаю, провожаю в ласковые сны. А сердце давится слезами, и немеет, и стекает в молоко. Я хороню твои болезни, свои страхи у себя под языком. Я пеленаю, пеленаю, пеленаю поднебесного тебя. И провожаю, провожаю, провожаю в ласковые сны. А сердце давится слезами, и немеет, и стекает в молоко. Я хороню твои болезни, свои страхи у себя под языком. (Д. Ар. - Сумарок) Врачи осматривают Витю и утверждают предварительный план реабилитации. Всё начнётся с комплексного обследования, но уже завтра. Сегодня отдыхать. Отказавшись от услуг учтивого персонала, сама помогаю мужу принять душ. Муж… Никогда не нравилось это грубое, неотёсанное слово, а сейчас расплываюсь от него в улыбке умиления. Мой муж. Мой мужчина. Мой… Оказавшись на больничной койке, Степнов с облегчением выдыхает. И как он путь весь этот только выдержал?! Как он Всё это выдерживает - ума не приложу!.. Герой мой. Богатырь. - Владь, ты посиди пока с папой, а я вещи его быстро разложу тем временем, хорошо? – Устало кивает, присаживаясь на край кровати. Раскладываю одежду и предметы обихода по шкафам и тумбочкам, украдкой любуюсь сыном и отцом – эти двое теперь моя семья. Навсегда. Пока ты, Господи, не отберёшь. Я справлюсь. Только ты не отбирай. - Устроились? – мама заглядывает. После моего одобрительного кивка проходит. – Как Вы, Виктор? - Спасибо, хорошо, - кряхтит в растерянности. Не мужик – кремень, а перед родителями моими робеет. Собеседница в ответ ободряюще улыбается. - Лена, мы с отцом отработались – вы с малышом с нами домой поедите или позже на такси? - Какой ещё малыш?! У меня вообще-то имя есть – я Владик! – Оглядывается на неё исподлобья. – Мы уже знакомы вообще-то, Вера Ивановна. – Степнов мотает головой, ужасаясь наглым порицаниям отпрыска. С наволочкой готов слиться. - Владислав, честное слово, я не хотела тебя обидеть, - оправдывается она искренне, положив руку на сердце. - Да я и не обижаюсь – удивился просто: как это так Вы имя моё могли забыть, ну или меня самого вдруг забыли. – Млею, когда он так плечиками пожимает. - Сын, тебя захочешь – не забудешь!.. – Ухмыляясь, отец треплет его чуть отросшую шевелюру. - Да – я незабываемый! – Комнату озаряет разноголосый смех, и какую бы ни было неловкость как рукой снимает. – Вера Ивановна, а мне Лена рассказывала, что у вас ещё Серёжа есть. - И Серёжа есть. Мы по дороге его из школы заберём. - А он будет со мной дружить? – Азарт в ожидании нового друга затмевает, оставшуюся с дороги, усталость. - Ну если ты вредничать не будешь, а ты же – не будешь, то вы обязательно подружитесь. – Собеседница протягивает ему руку. – Ты же куртку в моём кабинете оставил, да? Идём за курткой! - Ни только куртку – ещё и рюкзак и наши с Леной чемоданы!.. - Тем более – идём! – Подмигивает ему и на дверь кивает. – А ма… - Прикусывает язык и громко сглатывает. – А Лена нас догонит. - А папа здесь один останется? – Мольба в тяжёлом, влажном взгляде. - Сынок, я же всё уже тебе объяснил, и мне казалось, ты понял… - Да понял я, понял!.. – Обречённо вздыхает и нехотя слезает на пол. Обижен на весь род людской. - Владислав. – Присаживаюсь перед ним. Взгляд его поймать насупившийся не могу, так ладошки сжимаю. – Мы с тобой будем навещать папу. Каждый день. - Вы все мне это обещаете? - Обещаем. – И он сжимает мою шею в объятиях, аж волосы больно тянет. - Владик, идём-идём!.. – Мать решительна в своём стремлении оставить нас со Виктором наедине. Влад, продолжая наваливаться на меня, пожимает отцовскую руку, а затем послушно удаляется в компании новой знакомой. - Мама у тебя мировая. – Моя рука в его руке. - Не ожидала от родителей подобного… снисхождения. - Если ты не ожидала, то что уж о моём шоке говорить. - Ну ты отдыхай, а завтра мы придём – обещаю. - Одно обещание ты так и не выполнила. – Выгибаю брови дугой. Припомнить бы, что я ещё должна этому человеку – и так живу ради него. – Ты так меня и не поцеловала. – Небрежный смешок сам собой слетает с моих уст. – Ну так, что?.. – Играется с моими пальцами. - Сам поцелуешь. Когда сможешь догнать да в бараний рог свернуть. – Подмигиваю. – А пока… - Не сдерживаюсь и коротко прижимаюсь губами к его лбу. – Побежала я. Меня Наш Владик ждёт. – Не отпускает от себя, за шею притягивает. Целует. Мягко… Невесомо… - Смотри – в ежовых рукавиц его держи, – дабы душу не травить, решительно выбираюсь из его объятий. - Не потачь. - хрипит мне вдогонку. Оборачиваюсь на пороге. - Люблю, - одними губами. И закрываю дверь. Выдыхаю. Дома, как ни странно, предки меня не атакуют ни расспросами, ни причитаниями, ни нотациями. Только лишь по их взглядам понимаю, какая таится в их показной дипломатии буря. Ну что же, всё самое интересное ещё только предстоит. Полгода жизни под одной крышей не пройдут в тишине. Слава Богу, хоть с порога не бросаются да Владьку принимают. Серёжка, к слову, в компании нового друга отводит душу весь вечер. Парни заигрываются да так, что мой братец забывает про уроки. Отец периодически его призывает закругляться – всё в пустую. Но Влад вдруг засыпает, как есть, на месте; и в доме воцаряется тишина. Отец на руках уносит младшего Степнова в отведённую для нас комнату. Укладывает на кровать. Оценивающе наблюдает за тем, как я, не тревожа богатырский сон, переодеваю малыша в пижаму. - Ну пойдём теперь поговорим… - А разве у меня есть выбор?.. Отец наводит три чашки чая. Мать выпроваживаю Серёгу в его комнату и плотно закрывает за ним дверь. Рядом с отцом садится. Молчат. Только смотрят на меня всё равно, что Гестапо. - Ну?.. Я слушаю! – обвожу их провокационным взглядом. - Как так получилось? – Мама оказывается смелей. Ну или, наглей. - Что? - Всё… - Всё – так всё. - Когда врачебный консилиум выдал заключение, мы с сестрой Степнова направили запросы во все специализированные мед. учреждения. – В горле пересыхает, и я делаю пару глотков. – Ваш центр откликнулся первым на наш клич. Пришло одобрение. Пришло красивое приглашение. Пришёл счёт. Баснословный. – Выдыхаю. – Сразу встал вопрос о продажи квартиры. – Предков аж перекашивает. Нет, а что они хотели?! - Маша, Витина сестра, она заведующая отделения травматологии, ортопедии и хирургии. Он у неё по сути даже ни по профилю лежал – ему бы в нейрохирургию, но там мест не было. Короче, Маша начала выбивать квоты, и дело начало сдвигаться с мёртвой точки… В лучшем случае, Степнова бы приняли в феврале. Но… время дорогого стоит. Мы с Машкой только уже и делали, что ходили в церковь, ставили свечки и молились – что-то ещё делать возможности не было. И вдруг звонок из вашей клиники: приглашение получали – получали, актуально – актуально, когда приезжаете – для нас это дорого. Минутная тишина… Елена, кем вам приходятся Никита и Веры Кулёмины? Родители. Елена, для сотрудников нашей компании и их семей действует уникальная система бонусов!.. Пребывание, питание, уход, лечение, процедуры – все пункту прайса обнуляются. И пока я обдумывала это предложение за чашечкой кофе, ты, папа, сам мне перезвонил. - Это мы всё примерно представляем и с твоих слов, и со слов наших коллег, но… - вступает мама. - Вопрос в другом: как Виктор в принципе получил данную травму? – сводит папа маму со скользкой дорожки. - Это криминал. Заведено уголовное дело. Идёт процесс. – За сухими фактами страх скрыть не удаётся. – По этому поводу мы не переживаем – там всё схвачено. Наши интересы представляет первоклассный юрист - Витин друг, Павел Алексеевич – у них бизнес на паях, фитнес-клуб. Свидетели у нас тоже есть. Дело будет за нами. Его посадят. Его не могут ни посадить… - И меня колотит. Напряжение и стресс последних нескольких недель, да и предшествующих тому событий сжимают меня за горло. Захожусь в истерике, задыхаясь. - Лена, да что с тобой?! – Доселе они и единой слезы моей не видели. – Дочь, возьми себя в руки! – Мать встаёт, гремит шкафчиками. – Успокойся – парней напугаешь! – Вручает мне в руки стакан воды с таблеткой. – Выпей. Это седативный препарат на растительной основе. – Её формальность обрывает истерику. Нет, не устраняет её. Загоняет куда-то вглубь меня. От чего ещё больнее. Послушно принимаю лекарство. Салфеткой утираю лицо. - Дочь, уже всё хорошо – не плачь. – Папа присаживается рядом и поглаживает меня по руке. – Выговориться хочешь – мы в любой момент готовы тебя выслушать. Сейчас ты бы спать пошла – устала же… - Убирает волосы с моей мокрой щеки. Благодарственно киваю и медленно поднимаюсь, опираясь об его плечо. - Постой! Ответь на пару вопросов. – Мама… - Почему вдруг Владислав оказался с Вами, и что, ты бросила учёбу? - Учёбу я не бросила, а успешно завершила, – сил на эмоций не осталось, поэтому и отвечаю сухо, по существу. Как говорит Павел Алексеевич, по протоколу. - За три месяца?! - За три месяца. Корочку о среднем специальном я получила ещё на третьем курсе. За эти три месяца я успела повысить квалификацию, получить лицензию на Три года. – Надменный взгляд собеседницы уничтожает мою терпеливость. – Или что, мама, ты думаешь, мне в этой жизни хоть что-то дороже Степнова?.. – Ну осознайте же вы все наконец! – Когда беда случилась с дедом, я взяла академ. Думаешь, в ситуации с Витей я бы иначе как-то поступила?! – ору уже, сама того не осознаю. - Девочки… - призывает нас папа, если уж и ни к миру, то точно к тишине. - Лечение Вити никак не сказывается на вашем заработке, верно я понимаю? – Судя по всему, верно. – Влад… Я найду комнату, и мы съедем – не будем вас стеснять. Я квартиру сдаю, родственники помогут – мы справимся… - Лена, да что ты такое говоришь?! Родственники помогут – а мы кто? – Мама. Ты моя мама… - Я благодарна вам за все, но претензии выслушивать желания нет. Понимаю, вам и мы с Витей, и Влад – снег на голову!.. – Отец ободряюще к себе прижимает. – С Владом вообще аккуратно надо – от него мать родная отказалась. Посадила на самолёт и отправила к отцу чуть ли ни багажом! Мы сами об этом уже в аэропорту узнали: мы в Шереметьево, он во Внуково. Поэтому и билеты меняли, и добирались так долго… Я безбожно устала, но… - Опускаюсь обратно на стул. – Давайте сразу на все ваши вопросы отвечу. Сразу на берегу всё обозначим. - Дочь, мы же твои родители – добра тебе желаем, переживаем… - Мать подсаживается ко мне и вглядывается в моё лицо пристально-пристально. – Мы ни в чём тебя ни попрекаем. Ты за всю жизнь у нас и не попросила ничего серьёзного ни разу, за последние годы мы отдалились, но любить-то мы тебя не перестали. Ты и вся эта ситуация… Семья твоя – вы нам ни в тягость, ты не думай. – Тяжко вздыхает, кривя улыбку. – Я вот чего боюсь: ни опасна ли для тебя эта ситуация с Виктором. Одно дело, если покушение было с целью ограбления, а если – нет?.. Если – личные мотивы, и ты можешь пострадать из-за этого твоего Степнова? - Из-за меня… - Что?.. – Родственница растеряна. – Прошу тебя, не говори загадками. - Это Витя страдает из-за меня. - В смысле?! – Теперь и папа не вполне в себе. - Всё, что дурного с ним происходит, из-за меня: полгода жене изменял, полгода с сыном в разлуке, с предками тёрки – семью разбила, нервов помотала, крови напилась… Но своего добилась. – Невольно улыбаюсь сквозь накатившие слёзы. – И напали на Витю… Из-за меня. - То есть как это?.. – шепчут в унисон и взглядом одним на двоих к стулу меня припечатывают.. - Витю избил его студент – мой однокурсник. – Переглядываются встревожено. – Мы же тут все люди взрослые – так что простите за грубость: Андрей меня хочет. Я не даюсь!.. – Выдыхаю, отец тем временем мне чай подливает. - Попей – полегчает. - Спасибо. – Грею о чашку дрожащие пальцы. – Он ухаживал долго и упорно – без толку. Взбесился – изнасиловать попытался… - Мать взвизгивает и прячет лицо в ладонях. Папа кулаки сжимает. – Витя появился в последний момент. Он так его бил – живого места не оставил, всё лицо в мясо. Убьёт, думала. Степнов настаивал в полицию заявить. Но о чём заявлять?! Что тренер студента избил из-за студентки, с которой сам кувыркается, будучи женатым? Ни без труда я тогда Виктора Михайловича… - ухмыляюсь, – утихомирила. На мне синяки и ссадины быстро рассосались. А вот Андрей теперь навсегда с другим лицом. На некоторое время он исчез из поля зрения. Сразу после вашего отъезда вновь активизировался. Терроризировал всю осень, будь здоров!.. Ближе к зиме началось самое страшное. Внедорожник Степнова в роли инсталляции надгробия: фотка в траурной рамке, годы жизни, похоронный венок… - Теперь мама уже сама успокоительное принимает. Отцу предлагает – от отмахивается. - Затем в сервис тачку отправил. И вот уже после ремонта, Витя оставил машину на стоянке охраняемой, возвращался домой… Андрей его подкараулил…. И, как говорится, против лома нет приёма!.. И думать не хочу, чем бы всё закончилось, не соберись к нам в гости друг семьи. Мишка заприметил драку и решил поучаствовать – он сейчас свидетелем выступает по делу. А ещё родители Виктора, они в возрасте, как бы их удар ни хватил… Для них всё это время сын в командировке, сейчас мы у вас на новогодних каникулах – даже их не поведали, представляете?.. На следующие полгода сестра уже придумала, мол, на горнолыжном курорте травму схлопочет – ну и реабилитация само собой. Они не должны узнать правды, иначе – не выдержат да и меня возненавидят… Только-только свыкаться со всей это историей начали. А ещё Маша… Она забеременела впервые на сороковом году жизни и скрывает под страхом смерти это от всей семьи. Степнову я, правда, разболтала. Как с братом несчастье случилось – так она на сохранении лежит. Лежит сама в соседнем корпусе и каждый день к брату бегает. Он и не знает, что официально у него другой доктор. Фитнес-клубом Павел рулит. Коллектив весь хороший. надёжный. В особенности девочки-администраторы и правая рука Виктора - тренер Фёдор. Второй этаж в аренду сдавали – магазин съехал. В следующем году я должна была там свою школу йоги запускать. В сложившийся ситуации нас опять Мишка спас. У него интернет-магазин, взял помещение в аренду – гитарами теперь с прилавка торгует. Он инструменты с Европы возит - обещала помочь ему в этом деле. Сам Миша нам по жизни помогает: пока Витя в больнице лежал, именно он был моим личным водителем и телохранителем, а сейчас за квартирантами нашими присматривает, кошку нашу себе забрал и котят её знакомым пристроил. Повезло мне с мужем, с его семьёй и с его друзьями. – Улыбаюсь, размазывая по лицу остатки слёз. - Вот такая вот у меня семья. Такая вот у меня жизнь. - Леночка-Леночка… Девочка ты наша… - мама встаёт позади нас с отцом и обнимает за плечи. – совсем ты взрослая ты стала!.. И да… любите вы с Виктором друг друга… любите… - А я тебе говорил! – отстаивает свою правоту отец. – Замучили мы тебя, доня, расспросами – ступай отдыхать. – В лоб меня чмокает. – Ступай… - Утро уже? Вставать надо? – встревожено, сиплым ото сна голосом, шепчет Владик, когда я, крайне тихо, укладываюсь рядом после душа. - Спи-спи!.. Я ещё только ложусь. – Послушно опускает голову на подушку, но глаз не закрывает. - Я даже в душ не сходил. - Ничего страшного – утром сходишь. – Поправляю на нём одеяло. – Ты с дороги очень устал – тебе отдыхать нужно. Засыпай. – Протяжно выдыхает, и в какой-то момент мне начинает казаться, что он сопит, но нет… - Лен, а ты разбудишь меня завтра утром? - Конечно, разбужу. - Мы проснёмся, умоёмся, позавтракаем и к папе пойдём?.. - Владислав, ты что, забыл, слова доктора? Папу навещать можно только после дневного сна и до ужина. - Точно… Тишина затягивается. Закрываю глаза и стараюсь уснуть, но разношерстные мысли упрямо атакуют. - Лена?.. - Ммм?.. - Можно я тебя обниму? - Можно, кончено. Даже не спрашивай. – Подкатывается ко мне. Детская, горячая ручка на моём животе. Мои влажные волосы сбиты на плече, и он шумно вдыхает, зарывшись в них носом – фыркает почти по-лошадиному. - Ты чего, Влад, плачешь? – Господи, вот только не это! - Да нет же!.. – Продолжает фыркать. – Я тебя нюхаю – проверяю, пахнешь ли ты папой… - Жар смущения приливает к щекам. – Ты до сих пор тем же порошком стираешь? – Откуда у ребёнка память к таким мелочам?! – Мне вообще кажется, что вы с папой теперь одинаково пахнете. Но папа только собой пахнет, а ты: папой, а ещё цветочками и фруктиками, а ещё ягодками!.. Мне нравится. - Спи уже. - А папа выздоровеет? - Обязательно. Не смей сомневаться. Мы же с тобой его любим - значит, обязательно выздоровеет. - Чмокаю мальчишку в темя. - Лена, скажи, пожалуйста, только честно-пречестно... - Вздыхает. - Только очень честно-честно-честно... - Обещаю, честно. - Ты меня не бросишь? - Ни за что и никогда. Вы с папой - лучшее, что есть во всей моей жизни. Вы и есть - моя жизнь. - Я люблю тебя, Лена. - И ещё крепче меня обнимает. - Потому что папа любит? - Не только... Потому что папа тебя любит, потому что ты папу любишь... А ещё ты очень красивая, очень добрая... Как это слово, я забыл?.. Да, а ещё ты нежная. А ещё... Ты меня любишь, я знаю, хоть ты мне это и не говорила ни разу. - Я и, правда, люблю тебя, Владик. И не потому что ты папин сын, потому что ты сам по себе такой замечательный. - Знаю я, говорю же!.. - хмыкает смешно. - Ле-е-ен, а твои мама и папа не ругаются, что ты нас с папой привезла?.. - Нет, не выдумывай - они рады нам всем. Засыпай - завтра поговорим. - Лен, а?.. - Засыпай, мой хороший, засыпай… - Расплываюсь в улыбке, выпуская из усталых глаз ручейки горьких слёз – хорошо, Влад в темноте не видит. Убаюкивающее глажу малыша по головушке, по плечику, по спинке… И внутри всё в спираль скручивается от невозможного ощущения себя матерью. Это даже хорошо, что мы Так с ней похожи - словно он и на меня похож. Владик мог бы быть моим сыном. Моим. Ну родился бы на полгода попозже – подумаешь. Обязательно бы родился… Если бы ни дурость моя. Но… хотя бы так. Слава Богу, мы все вместе. Рядом. Наконец-то…
Вика: XXXII 60. Время. Мы его то тормозим, то подгоняем. То оно быстро убегает, то волочится долго, медленно, неспешно. То день как неделя, а то месяц как день. Время то сжимается, то растягивается. Время пластично, но оно и необратимо. Время нам неподвластно. В нашем счастье наслаждаться им, смакую каждое мгновение, или же терпеть. Терпеть с благодарностью и смирением. Полгода в Швейцарии, даже уже сейчас по дороге в роддом за сестрой и племянницей, понять не могу, пролетели они или дались ценой пятилетки?.. Порой, кажется, вся эта история Ленке далась порядком тяжелее. Только вот она и на мгновение не смеет расслабиться и по сей день: то за мороженкой для мелкого, то за водой для матери сбегает. Как же я мечтаю наконец-то подарить ей возможность расслабиться и отдохнуть. Благодаря её заботе, на сегодняшний день то и дело норовлю то сына, то любимую на руки взять – не даются, спину мою берегут, но, надеюсь, доверяют, видят во мне опору и щит. Подлатали меня наславу, и теперь я прежний защитник и добытчик. Броня для своих, а они мой фундамент и мой тыл, моя душа и светелка. Цветущий сиренью сквер. Владик сидит на скамейке с бабушкой и дедушкой – не виделись сколько, ума не приложить. Отец треплет по кудрям внука, ухмыляясь его хитро выдуманным рассказам, а вместе с тем нет-нет да и бросит тяжкий взгляд на Романа Робертовича. Эх, Роман Робертович-Роман Робертович… не завидую я Вам… Рад, конечно, за сестру безумно, но не более… не более… - Тётя Маша!.. – Полуденная тишина разрывается восторженным криком Владьки. – Там тётя Маша с малышкой! Синхронно оборачиваемся. На высоком крыльце стоит Манька с белоснежным свёртком на руках. Рядом на полу сумка. По-молодецки через две ступеньки к ней летит довольный папаша. Принимает у Машки дочь, та украдкой стирает его слёзы, коротко целует в щёку. На расстоянии в пяти метрах чувствую, как звенят отцовские жилы, но и его глаза полны слезами… счастья?.. Да, он счастлив и рад за дочь. Безумно счастлив. Только вот злиться на самого себя. Уверен, клянёт он сейчас себя последними словами. Вот и оглядываясь на нас с Кулёминой, выдыхает с явным облегчением. Маня… Моя сестра – само умиротворение. Ленка… Ленка моя безумно уставшая. В её глазах стынут слёзы, пусть и радостной, светлой, но… грусти. Догоняет Владьку, к себе его прижимает, что-то шепчет ему – вероятно, просит оставить молодую семью наедине хоть на пару минут. Сама украдкой слёзы стирает, да крепче сжимает плечи мальчугана, макушку его поцелуями осыпает. Улыбается… горько улыбается. И я именно в этот момент чётко ощущаю – всё у нас будет. Тут без вариантов, Ленка, без вариантов… *** Квартира у Робертовича просторная. Дочка – хозяюшка к приезду нашему стол накрывает. Внучка – озорница-проказница матери помогает. Алёна и Алина. И бросил же этих очаровашек какой-то упырь!.. Упырь… Да, собственно, о чём это я?.. Выдыхаю и следом за своими по команде жены направляюсь мыть руки. После опускаюсь в кресло у открытой балконной двери. Ленка садится на подлокотник ближе к окну. Пересаживаю её на другой – спиной от сквозняка подальше. Тем временем родители да бабушка с дедушкой уединяются с новорожденной в спальне. Владька усидеть не может на месте – то и дело порывается за дверь заглянуть. Курсирует всё от нас с Ленкой до коридора и обратно. Возвращается и шепчется с нами: «такие ручки-ножки крохотные», «я даже пальчики разглядел!», «а у неё всегда так глаза плохо открываться будут?», «а почему тетя Маша и Роман Робертович назвали дочку Богдана? Как это понять, так захотели?», «а когда Дана говорить начнёт, а ходить?», «Так Долго ждать?!». И контрольный выстрел: « Леночка, папочка, а когда Вы мне родите мою сестричку, чтоб она только наша была бы и с нами бы жила?». - Владюш, так бывает… - Ленка треплет его курчавые волосы и переводит дыхание. – Так бывает, что в семье один только ребёнок бывает. У нас ты есть. – И он сам её обнимает. - Ну, может быть, ещё когда-нибудь родится хотя бы одна сестричка? – Всматривается поочередно в наши глаза пытливо-пытливо. – Ну, пожалуйста… - Так, давай без «пожалуйста»! – строго одёргивает его попытки манипуляции Кулёмина. – Может быть. Как получится. Это не от нас с папой зависит. - А от кого? – Всеобщая перезагрузка. – От аиста? - Да, от аиста. - Я на каждый Новый Год и на каждый День Рождения буду загадывать сестричку, и когда-нибудь она обязательно сбудется – вот увидите! – Ухмыляется самодовольно и обнимает крепко-накрепко, чуть ли не ревущую, Ленку. - Вы тут не заскучали? – В гостиную с салатницами входят Алёна и Алина. – Скоро за стол будем садиться!.. - Приятная внешность, добрый взгляд, искренняя открытая улыбка… Переглядываемся с Ленкой. Похоже, наши мысли сходятся… Немного погодя к нам присоединяются два поколения предков новорождённой, и торжество понемногу набирает обороты. Отец понимает, что делить ему с Романом Робертовичем нечего, а тот перестаёт обороняться, они принимают ситуацию и друг друга в ситуации. Наблюдая их тёплое общение, Марья, а следом и остальные девушки, расслабляются и озаряются какой-то по-философски безмятежной улыбкой. Нить общей беседы вьётся вокруг Богданы. Проводя аналогии в поисках схожего, мама вспоминает нас с сестрой мелкими. Забавно так узнавать нечто новое о самом себе в столь взрослом возрасте. Следом и Алёна рассказывает про Алину, и вот уже сам я ассоциативно припоминаю Владьку. Тот в недоуменье переглядывается с бабушкой и дедушкой, да на нас с Ленкой смущённо поглядывает. Та, к слову, чуть грустнеет за невозможностью поддержать беседу. Ей это ржавым железом сердце рвёт. Девочка моя… Такая молодая, а уже такая взрослая. Так мало лет, но сколько в них испытаний и терзаний… Слава Богу, есть справедливость на земле: Сидоров самоликвидировался путём передоза. а, казалось бы – спортсмен, кто бы мог подумать, а я – я вновь надежная и вполне сносная опора и защита для моих… Мои… Мои уже собираются. Вечер катится к закату. Старшее поколение вслед за внучкой готовится ко сну. Нас приветливо приглашает к себе Алёна. Не спеша прогуливаемся по вечерним кварталам, сколь надменно-торжественного, столь и уютного, камерного Питера. Легкий ветер постепенно становится чуть влажнее и прохладнее. Но до дома доходим быстрее, чем успеваем замёрзнуть. Лена с Алёной укладывают детей. Хозяйка дома расправляет для нас огромный диван в гостиной – таких, как мы, на нём троих по три штуки уложить можно. Душ по очереди, и мы почему-то не расходимся, а собираемся за кухонным столом на чашечку чая. Какого-то диковинного, редкого чая, привезённого откуда-то издалека в качестве сувенира. Ленка пристально и с недоверием рассматривает сквозь стекло пузатого заварника плавающие в кипятке размокшие высушенные ягодки и скрученные травки. Забавная она у меня такая… Алёна откровенно ведает нам историю своего неудачного замужества. Вслушиваясь в её философские-риторические рассуждения, мы с Кулёминой всё синхронее и синхронее переглядываемся, и, явно, добрыми мыслями поминаем одного и того же человека. Я не сторонник сватовства, но этот случай – исключение: этих двоих, вернее, троих стоит познакомить. К тому же Алина просит у матери и папу, и собаку, а тут, вроде как, полный комплект… Затем Алёна без обид и претензий делится воспоминаниями о детстве. Её дни были расписаны по минутам: гимназия, школа спортивная, школа художественная… На сегодняшний день она дизайнер с разрядом по акробатике. Друзья, учителя, успехи и награды, признание и уважение. Девочке-подростку пришлось всё перечеркнуть чуть ли ни в один день и по решению родителей сменить одну столицу на другую. Причиной тому поздняя любовь отца на стороне – почитаемый врач и влиятельный управленец потерял голову, влюбился в молоденькую ещё тогда практикантку. Мать, из-за чего ни в силах совладать с эмоциями и обидами, стала регулярно прикладываться к бутылке. Понимая, что теряет какой-либо контроль, Роман Робертович разрулил ситуацию кардинально. В пользу своего ребёнка, разумеется. Разрубил канаты с Москвой да Манькой и концы в воду. В Финский залив, если точнее. Уже тогда она была знакома с Машей. Знала про них с отцом. Видела их вместе и в больнице, и в медакадемии. Сейчас ей даже почему-то стыдно, что она подходила к Маньке и просила не отбирать папу, бросить его… Угрожала, упрекала и проклинала ту, которая для отца свет и отрада. Сейчас, с высоты собственного опыта, она понимает, что семья их построилась на залёте и держалась исключительно ради ребёнка. Мать все эти годы была невыносимой не только для отца, но и дня неё самой она была ближайшим врагом. Всё верно: из-за этих двоих е ё жизнь не сложилась, как она того ожидала: ни карьеры, ни достатка, ни статуса, ни переезда в Европу… Да, как же это всё что-то мне напоминает… Наваждение, как дурной сон… Мысленно перекреститься и украдкой по Ленкиному виску губами скользнуть. Чуть обсуждаем детей – они примерно одного возраста, умиляемся схожим моментам. Обсуждаем столицы, приглашаем новоиспечённую родственницу с ответным визитом в город детства. Та, чуть настороженно, но соглашается. Обсуждаем, назначенную на осень в родительском доме двойную свадьбу. Богдана чуть подрастёт, Кулёмины приедут – вся семья, словом, в сборе. Алёна берёт на себя наряды невест и оформление торжества. О своей свадьбе невольно вслух вспоминает. Жалеет о потраченных деньгах и вытерпленных гостей зазря. Я же досадую о более глобальных вещах: времени и о том, что вовсе не вещи. Беседа вьётся узорным вьюном, и лишь разменяв зевоту по кругу пятому, решаем разойтись по кроватям. Спокойной ночи. Спокойного сна…
полная версия страницы