Форум » Фанфики, не обновлявшиеся более ДВУХ месяцев » Рыбка в фонтане » Ответить
Рыбка в фонтане
Долли: Автор: Долли Название: Рыбка в фонтане Рейтинг: был PG-13, изменен на R Жанр: AU, Angst, ООС в начале. Пейринг: КВМ Статус: в процессе Муза: В.Усланов, Bryan Adams Примечание 1: Когда-то давным-давно была у меня повесть, которую кое-кто за много тысяч километров даже читал. Лежала она мертвым грузом много лет и прямо-таки кричала об апгрейде. И вот апгрейд произведен, но с заточкой под КВМ. Поэтому если вдруг кому-то померещится что-то знакомое в названии или сюжете (хотя в сеть я ничего не выкладывала и не публиковала, просто давала читать своим знакомым, а те - своим), знайте – ЭТО НЕ ПЛАГИАТ, а чисто АВТОРСКИЙ ПРОИЗВОЛ! Примечание 2, на этот раз о сюжете: Предположим, что в некой параллельной реальности сериал «Ранетки» закончился вторым сезоном. А в нашей реальности все идет своим чередом… Примечание 3: Огромное спасибо Наде-azna за то, что она в трудную для меня минуту согласилась стать моим первым читателем и советчиком. Да, кстати. Я КАТЕГОРИЧЕСКИ ПРОТИВ РАМЕЩЕНИЯ ЭТОГО ТЕКСТА, ЦЕЛИКОМ ИЛИ ЧАСТЯМИ, НА ДРУГИХ ИНТЕРНЕТ-РЕСУРСАХ БЕЗ МОЕГО СОГЛАСИЯ! А тапкометание ОЧЕНЬ приветствуется тут И теперь и на Рыбьей улице праздник! Машенька Morikvendi, спасибо тебе огромное. У меня просто нет слов - в кои-то веки.
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Долли: «О, кто-нибудь, приди, нарушь чужих людей соединённость и разобщённость близких душ!» Е.Евтушенко День первый. Сначала откуда-то из темноты возник голос, низкий, с бархатными перекатами. - Вы меня слышите? – спросил он. Лена хотела ответить, дескать, да, не глухая, но не смогла выговорить и слова, а язык был сухой, как наждак. Потом в нос ударил мерзкий запах, она закашлялась, открыла глаза и вздрогнула. Сверху на нее смотрело худое мужское лицо, очкастое и совершенно незнакомое. - А вы кто? – спросила она чуть слышно. Как-то очень быстро к ней пришло осознание того, что она лежит на чем-то мягком и кожаном, блузка у нее на груди расстегнута, а рядом сидит чужой дядька и держит у ее носа ватный тампон с нашатырем. - Я врач, - дружелюбно улыбнулся дядька. – Слава богу, оказался рядом, когда вы сознание потеряли… - Я? Сознание? – по мере сил удивилась Лена. Уж чего-чего, а падать в обмороки, словно всякие кисейные барышни, ей до сих пор не приходилось. Получается, все в этой жизни бывает в первый раз. Блин, сходила, называется, на рынок за продуктами… - Да-да! – кивал тем временем дядька. - Вы к тому же упали и чуть о прилавок не стукнулись... Как вы сейчас, получше? - Да, спасибо, - сипло отозвалась она и с трудом села – с тем расчетом, чтобы оказаться от него подальше. Благодарность ему объявляем, конечно, огромную за первую помощь и все такое, но неприлично как-то. Все-таки чужой мужик, а у нее тут лифчик наружу… Непослушными пальцами застегивая блузку, она огляделась, пытаясь сообразить, куда же ее занесло. Так, место незнакомое, похоже на бухгалтерию. Хоть не сортир, и на том спасибо… Песочного цвета обои с цветным пятном календаря, серые от пыли жалюзи на окнах, в углу – заваленный бумагами и папками стол с выключенным компьютером. И мягкий кожаный диванчик, на котором они с очкастым хмырем и восседают... От угрызений совести перед Игорем ее избавил лишь тот факт, что в кабинете они с доктором находились не одни – оказалось, что в дверном проеме маячат две девицы и смотрят на нее с дежурным участием. Вполне приличного, кстати, вида, в меру накрашенные, одетые в униформу типа «белый верх, черный низ», у каждой на груди по бейджу. Одна вроде бы как «продавец», вторая тоже, но с добавкой «старший». Интересно, в каком же павильоне на нашем расчудесном рынке такой холеный персонал?.. Лена сощурилась на бейджик, украшающий тщедушный бюст «старшего продавца», и недоуменно моргнула. Потому что твердо знала - за секунду до того, как у нее потемнело в глазах, она стояла у открытого всем ветрам прилавка и собиралась расплатиться за килограмм огурцов, и никакого ювелирного салона «Золотое руно», в котором, если верить бейджу, работали означенные дамочки, в округе не наблюдалось. А даже если бы он вдруг каким-то чудом возник поблизости, вряд ли бы ее туда отнесли, чтобы оказать первую помощь – не того полета птичка. Максимум, на что она могла рассчитывать, так это на отдых в пропахшей капустой подсобке. Может, она в самом деле башкой о прилавок ударилась и теперь ее просто глючит?.. Эти мысли испуганными тараканами крутились у нее в голове, а врач что-то говорил и говорил, про посещение терапевта, невропатолога и, кажется, гинеколога, но Лена не слушала, безуспешно пытаясь объяснить себе произошедшее. А потом она обратила внимание на свои ноги, вытянутые вперед, и ей стало совсем весело. Потому что уходила она из дома в кроссовках с нефирменной надписью «adidaz», джинсах и футболке, а теперь на ней оказались босоножки-сабо, юбка и блузка. Очень симпатичные, но не только совершенно незнакомые, но вообще отсутствующие в ее гардеробе как класс. А уж стоило все это, судя по виду… Гуцуловой зарплаты точно бы не хватило. Лена круглыми глазами уставилась на врача, будто он мог что-то ей объяснить, а тот все продолжал что-то говорить, только она ничего не понимала… он о чем-то ее спрашивает, что ли? - Я так понимаю, вы на машине? – да, это был вопрос. - Нет, на автобусе, - тут же выдала правду Лена, и девицы в дверях так и покатились со смеху. Можно подумать, она глупость сказала! Интересно, в чем они глупость-то углядели, если им с Игорем машина не светит ближайшие лет десять, не меньше? И в тот момент, когда Лена окончательно перестала что-либо понимать, в кабинет, заставив продавщиц потесниться, протиснулся мужик лет сорока абсолютно неприметной, мышиной какой-то внешности, участливо заглянул Лене в лицо и спросил у врача: - Доктор, а домой-то нам можно? Или в больницу заберете? - Да какая больница, милейший, - «доктор» рассмеялся так беспечно, что Лена, у которой шарики совсем уже были готовы заехать за ролики, тут же его возненавидела. – Везите свою барыню домой, и пусть отдохнет как следует. - Ага, по парикмахерским устала бегать, - громко шепнула девица с бейджем «продавец» напарнице, а та сердито на нее цыкнула. Мышастый же помог онемевшей Лене встать с дивана и бережно, словно хрустальную, поддерживая ее под локоток, вывел из кабинета. - Ой, а покупка-то! – всполошилась «старший продавец», когда они проходили мимо. – И сумочку, сумочку забыли! И начала толкать Лене в руки бумажный пакетик на веревочках и какую-то крошечную сумочку, приговаривая: - Поправляйтесь, Леночка, приходите к нам еще! Мы всегда рады постоянным клиентам, сейчас карту дисконтную оформим на скидочку в пять процентов… - Что вы, что вы, это не мое! – отбивалась от нее Лена, у которой от непонимания и, что уж скрывать, страха, голова шла кругом уже в прямом смысле. Какой постоянный клиент, какая скидка! В ювелирном магазине она была всего один раз – когда они с Игорем покупали обручальные кольца, больше ей, бухгалтеру без опыта работы (и, соответственно, без таковой вообще), жене работника автозаправки, в подобных местах делать было нечего. Неизвестно, чем бы закончилось это дурацкое препирательство, если бы не мышастый дядька – он выхватил у продавщицы сумочку и пакетик, уже безо всякой почтительности схватил Лену за руку и почти выволок ее наружу, промчав через торговый зал.
Долли: Летний московский полдень ударил ей в лицо духотой, гулом и грохотом центра, где-то рядом надрывалась клаксонами автомобильная пробка. У Лены подкосились ноги – еще пятнадцать минут назад она была в десятке перегонов метро отсюда. Но мышастый, так и не сбавив темпа, впихнул ее на заднее сиденье белой «Ауди», а сам прыгнул за руль. - Вы уж, Леночка, не говорите супругу, что вам дурно стало, а то как бы мне без места не остаться, - попросил он, выезжая задним ходом со стоянки.- Я-то вроде бы и ни при чем, а бог его знает. Решит Игорь Ильич, что я виноват, и уволит… Лена глянула на него уже с откровенным страхом и промолчала. Ее била дрожь, а в голове настойчиво крутилась одна фраза: «Или мир сошел с ума, или я сбрендила!» Она попыталась взять себя в руки и успокоиться, через какое-то время ей это удалось, тогда она стиснула пальцами виски и стала подводить итог. Так, давайте с начала… Час назад она, проводив на работу Игоря, уходит на рынок. У овощного прилавка у нее темнеет в глазах, а в себя она приходит в ювелирном салоне, одетая в чужую одежду с иголочки, персонал ее чуть ли не облизывает, явно принимая за кого-то другого, состоятельного и шикарного, в довершение всего она, оказывается, ездит на иномарке с шофером. И о чем это говорит? Да ни о чем, кроме того, что психиатр по ней уже обрыдался. Так, за что бы зацепиться? Салон, салон… Что там эта красавица пыталась ей сунуть в руки? Лена быстро схватила пакетик с подхалимской надписью: «Ювелирный салон «Золотое руно». Спасибо за покупку!». Снаружи – ничего особенного, а вот внутри… Внутри оказалась бархатная коробочка, в которой… Нет, это точно какой-то бредовый сон! В коробочке лежало золотое колье с красными камушками, явно не гранатами. Лена изо всех сил ущипнула себя за запястье, но побрякушка и не думала исчезать. Она судорожно сцепила пальцы, пытаясь унять дрожь, глянула на свои руки и еле сдержалась, чтоб не заорать в голос. Руки были не ее. Холеные пальцы с идеальным маникюром и без единой мозоли, не знающие, что такое мытье полов и чистка грязной картошки. Но наибольший шок вызывало обручальное кольцо. После того, как было подано заявление в ЗАГС, Игорь купил ей тоненькое, самое дешевое колечко, на что-то другое не хватило денег. Не сказать, что оно ей нравилось, но за два года брака Лена с ним почти сроднилась. Теперь же на ее пальце красовалось отвратительно толстое, на полфаланги, убожество со вставкой из белого золота и тремя бриллиантами. Лена смотрела на него, задыхаясь от ужаса. Если бы рядом был топор, она бы отрубила себе правую руку и выбросила за окно, не задумываясь. Шофер, увидев в зеркале ее лицо, от неожиданности затормозил, чуть не врезался в идущую впереди машину, потом снова нажал на газ и выкрутил руль к тротуару, включив аварийные огни. Но Лена этого не заметила. Дрожащими руками она схватила клатч (маленький, бежевый, в тон босоножкам, тоже не ее!) и вытряхнула его содержимое себе на колени. Косметичка (это-то откуда!), крошечный мобильник (чужой!), кошелек (чужой!) и какая-то книжечка в кожаной обложке. Первым делом она зачем-то открыла косметичку, и тут ее вконец затрясло. Потому, что, хоть она и не красилась уже пять лет (после распада «Ранеток» необходимость в макияже совсем отпала), однако прочитать наглую надпись «Dior» на синей пудренице была еще в состоянии. - Что это, что! Это не мое! – вскрикнула она, стряхивая косметику себе под ноги. Туда же полетел и мобильник. Тут ее взгляд упал на книжечку в кожаной обложке, которую она сначала приняла за органайзер, и истерика вдруг куда-то отступила. Потому что это был паспорт. Двуглавый орел на обложке расплылся и подмигнул ей одним глазом. Лена вытерла готовые пролиться слезы - орел перестал мигать. Не замечая того, что шофер выскочил из машины и что-то торопливо бормочет в трубку, она, не отрываясь, смотрела на паспорт и никак не могла себя заставить прикоснуться к нему. Наконец, решившись, она дрожащими пальцами открыла первую страничку. Фотография, слава богу, была ее. Другое дело, что такого свитера она у себя не помнила. Но рядом с этой фотографией стояло «Степнова Елена Никитична», и ее снова заколотило. Какая, к чертям, Степнова, если экс-физрук исчез из ее жизни пять лет назад, а она вышла замуж за Гуцула! Дата и место выдачи паспорта, кстати, тоже были другие, и, переворачивая страницу, она уже догадывалась, что привычной царицынской прописки там не увидит. Так и есть: «УВД СЗАО Отдел внутренних дел района Хорошево-Мневники». О, бо-оже… - Нет, этого не может быть, - когда она открывала страницу с надписью «Семейное положение», сердце трепетало у нее в груди, как заячий хвостик. Глянула – и, отшвырнув паспорт, закрыла лицо руками. Потому что, если верить надписи на штампе, замужем она действительно была не за Гуцуловым И.С., а за Степновым В.М. Шофер, закончив разговор, сел в машину и, настороженно глянув на нее через зеркало, выехал на проезжую часть. Лена не обращала на него внимания. Зажмурившись и обхватив себя руками, она раскачивалась на сидении и до ломоты в скулах стискивала зубы, чтобы не зареветь. Давным-давно, казалось, пережитая и загнанная на самое дно души боль вдруг всколыхнулась вверх рвотным позывом и накрыла с головой. Господи, КАК он на нее смотрел тогда, на том новогоднем вечере, когда они виделись в последний раз! Она будто снова увидела закрывающую дверной проем высокую фигуру, такую несуразную в долгополой дедморозовской шубе, и пальцы левой руки привычно согнулись, готовые зажать лады, а подушечки пронзила вроде бы прочно забытая вибрация басовых струн. «Лети-лети», ее песня-признание. Сердце часто-часто бухало где-то в горле, а она пела, глядя на него в упор, не мигая, еле сдерживаясь, чтоб не заорать на весь зал: «Я люблю тебя, прости!». И бесконечно долгий взгляд печальных синих глаз из-под бутафорских бровей, от которого душа разлеталась на осколки… Как она надеялась, что он услышит ее безмолвный крик, все поймет и останется. Не остался. Развернулся и ушел, не дослушав, только серебряная звезда на дурацком его посохе мелькнула над плечом. А она еще что-то пела и играла, изо всех сил стараясь, чтоб никто в бурлящем весельем зале не заметил ее боли. Потому, что в тот миг, когда обтянутая красным спина исчезла в коридоре, у нее остановилось сердце. Чуда не будет. Опоздала. Разлюбил. Машина все ехала и ехала, шофер каменно молчал, и Лена постепенно успокоилась. Как только отступила нервная дрожь, вернулась и способность мало-мальски соображать. Не важно, что написано у нее в фальшивом паспорте, это явно чья-то злая шутка. В конце концов, о Степнове все эти пять лет никто ничего не слышал, поговаривали, что он вообще уехал из Москвы. Вот сейчас она приедет домой, увидит Игоря и даже сделает вид, что ей смешно. Потому что все в этом мире фигня, кроме нежданной-негаданной встречи с прошлым. Устало потерев ладонями глаза, она спросила: - Простите, я не знаю, как вас зовут… а мы скоро приедем? - Господи, да что ж это с вами творится сегодня-то! – с отчаяньем в голосе воскликнул шофер. – Будто подменили вас! Ну, ничего, уже почти дома, сейчас Виктор Михалыч приедет, все и образуется! Значит, все-таки Степнов. Значит, не шутка. Будто подтверждая этот вывод, за окном машины в череде фонарных столбов мелькнул указатель с красной буквой «М» и надписью «Станция метро «Баррикадная». И не видать ей нынче ни своего «Царицына», ни их затрапезной «однушки», в которой прожито больше четырех лет. Если и не лучших, то уж самых спокойных, это точно. А теперь чужая машина везет ее на встречу с человеком, который без малого две тысячи дней назад ушел из ее жизни. Нет, не так. Которого она предала, а он так и не смог простить. И никто на целом свете не знает, до чего же ей стыдно и страшно поднять на него глаза. Всем спасибо за "спасибо"!
Долли: День второй. Из открытого окна тянуло прохладой: и не поверишь, что к обеду опять будет жара. Утро, наверное, дивное, будто украденное из детства, – ясное и прозрачное, как воздушный шарик; на старом вытертом коврике у кровати лежит солнечное пятно в разводах, повторяющих узор тюлевой занавески, на карнизе за окном курлычут голуби, у подъезда дворник скребет метлой тротуар… Если не открывать глаза и просто слушать, то можно представить, что все в ее жизни по-прежнему, словно и не было вчерашнего безумного дня. Лена лежала, сжавшись в комок под простыней, и делала вид, что спит. В двух метрах от нее что-то шуршало, вжикало, брякало, чертыхаясь, искало носовой платок – словом, собиралось на работу, изо всех сил пытаясь не шуметь. Уткнувшаяся носом в подушку Лена призвала на помощь фантазию и честно представляла себе, что это Игорь тихо бродит по комнате, боясь ее разбудить. Получалось плохо. Тут что-то звякнуло, пару раз пшикнуло, и по спальне поплыл запах мужского парфюма, дорогого и незнакомого, а в душе у Лены снова шевельнулось вчерашнее чувство обреченности. - Жена, открывай глаза, я же вижу, ты не спишь, - сказал голос, казалось, прочно уже забытый. Прошуршали, приближаясь, шаги, скрипнула половица, и Лена открыла глаза. Он или стоял на коленях рядом с кроватью, или сидел на корточках, опираясь локтем на матрас, и она, чувствуя, как сердцу становится тесно в груди, подтянула колени еще выше, увидев близко-близко его лицо и синий взгляд, светящийся любовью. - Как ты, Леночек-цветочек? – он нежно обвел сгибом пальца ее щеку и подбородок, и она отпрянула. Право на его ласку она окончательно потеряла два года назад, став женой другого.– Опять будешь говорить, что я не твой муж? «Леночек-цветочек»… Вот, значит, как бы ее называли, не наломай она тогда дров. Ну, что же, хватит с нее и «Ленки-пенки», раз сама во всем виновата. Проглотив подступившие к горлу слезы, Лена с тоской посмотрела в синие глаза: - Виктор Михайлович, я же вам вчера еще говорила – не ваша я жена. Горло свело спазмом, и голос прозвучал хрипло и грубо. Может, он не догадается, решит, что это нормально после сна?.. Судя по тому, как Степнов закаменел лицом, так оно и вышло. Он резко поднялся, схватил с прикроватной тумбы телефонную трубку. Запищали втыкаемые в корпус кнопки, и, метнув на Лену гневный взгляд, он выскочил из спальни. - Алло, Новикова? Это Степнов, - тонкая дверь не могла заглушить его голос, звенящий от еле сдерживаемой ярости, и до Лены долетало каждое слово. – Да плевать мне, сколько лет ты Брэдли! Лучше объясни мне, что происходит с моей женой. Что значит «не в курсе»? Ты ей подруга или кто?!.. Да я и сам уже не знаю, муж я ей или нет! А вот так… Ты мне скажи, вы вчера созванивались?.. Вот! Утром вчера все нормально было, потом она ездила по делам… да, в «Руно», за подарком Софье. Не знаю, что там произошло, но шофер Рассказовых говорил, она сознание потеряла… Ага, нормально, только сейчас бред несет… - голос за дверью стал немного тише, видно, Степнов взял себя в руки. - Какой-какой бред, полный! По имени-отчеству меня называет… А вчера истерика у нее была. Настоящая. То рыдает, то смеется, прощения у меня за что-то просила, Гуцула вашего давай вспоминать… Да в курсе я его дел, не о нем речь!.. В общем, уезжала одним человеком, вернулась другим... Тут такое творилось, как вспомню, так вздрогну... Нет, не вызывали, домашней аптекой обошлись... Да, тут рядом. Он влетел в спальню, толкнув дверь плечом, стремительно преодолел расстояние до кровати и сунул Лене под нос трубку: - Это Лера, поговорить с тобой хочет. Лена и сама поняла, кто это, да и долетающий из динамика голос, зовущий ее по имени, не оставлял сомнений. Вот только кто бы еще объяснил ей, с каких это пор Новикова носит фамилию «Брэдли», если она уже три года Комарова? И как они могли вчера созваниваться, если Лерка со Стасом неделю назад укатили в Дубай? - Кулемина, ау! Ты там уснула, что ли?! – Леркиным голосом надрывалась над ухом трубка, и Лена, закусив губу, сунула голову под подушку. Значит, эта чертовщина не только ее коснулась. Блин, да что ж это такое, а?! - А, черт! – тем временем донеслось сверху. – Лера, это опять я… Не берет, под подушку залезла. Сил больше нет моих, ей-богу!.. Нет, на работу... Точно приедешь? Когда?.. Лерка, ты гений. Просто камень с души сняла. Да, скажу ей. Пока. Брякнула брошенная на тумбочку трубка, и в спальне стало тихо, слышалось только, как взволнованно дышит застывший над кроватью Степнов. Он рядом, так близко, только руку протяни, а она лежит перед ним, считай, полуголая, и больше всего на свете боится, что он сейчас ее коснется. Нельзя, нельзя… А он, будто нарочно, стоит и смотрит, она буквально кожей чувствует его сердитый взгляд, способный, кажется, прожечь эту чертову простыню, под которой толком ничего не спрячешь… Из последних сил сдерживая застывшие комком в горле слезы, Лена беззвучно шептала в подушку: «Виктор Михайлович, уйдите, пожалуйста, пожалуйста…». И он как будто услышал ее мольбу. - Новикова твоя приедет через три часа. Просила передать, я передал, - буркнул, наконец, он, а бедное Ленкино сердце при звуке его голоса снова подпрыгнуло. – Ничего мне сказать не хочешь? Вдруг я пойму?.. Ну, молчи, молчи. Он вышел, явно еле сдерживаясь, чтоб не хлопнуть дверью. Лена отшвырнула подушку и прислушалась – кажется, ушел. И у нее от сердца вроде бы отлегло, по крайней мере, оно больше не колотит о ребра, как бешеное. Теперь хорошо бы еще чуток успокоиться и подумать, что же происходит с ее жизнью. Конечно, нельзя сказать, что она спокойна как танк, но по сравнению со вчерашним... Всем спасибо за "спасибо"!
Долли: Вчерашний день, точнее, заключительная его часть, отложился в ее памяти фрагментами, словно кто-то снял все на видеопленку, а потом разрезал на кадры и половину выбросил. Вот они с шофером стоят в только что закрывшемся лифте и удивленно таращатся друг на друга – оба дружно ждут, что второй нажмет на кнопку; наконец, шофер со вздохом тыкает пальцем, и на панели загорается цифра «15». Вот она разглядывает кабину – металлическую, блестящую, всю в экранчиках с непонятными огоньками, не лифт, а летающая тарелка… Вот шофер звонит в дверь, кажется, что время тянется, как разжеванный «Орбит», а сердце у нее колотится быстро и мелко, по-заячьи. Она слышит торопливые шаги в глубине квартиры, и коленки вмиг становятся ватными. Она узнает эти шаги, словно и не прошло пяти лет, будто он только вчера ушел из актового зала и из ее жизни. Как гремели замки, как открывалась дверь, – в памяти не сохранилось. Она помнила только, что, после того, как увидела его на пороге, такого красивого в темно-синей рубашке с расстегнутым воротом, услышала его встревоженное: «Господи, Лена!..», ноги перестали ее держать. Он подхватил ее, не давая упасть, но от первого же прикосновения ее тряхнуло, будто током, и она, вырвавшись, из последних сил бросилась куда-то - как потом оказалось, вглубь квартиры. Наверно, тут-то крыша и покинула ее окончательно. Дальнейшее вспоминалось совсем смутно. Кажется, она забилась в какой-то угол, то ли плача, то ли что-то крича, сквозь бешеную пульсацию в висках пробивались голоса, мимо нее кто-то бегал и чем-то гремел. А потом перед глазами возникло лицо, которое она не чаяла увидеть даже во сне, синие глаза, полные сострадания, что-то с силой сжало ее затылок, не позволяя отвернуться, в стиснутые зубы ткнулось холодное и твердое, и полузабытый голос скомандовал: «Пей!». От пряного травяного вкуса перехватило дыхание, горло обожгло, и картинка размылась окончательно. Чувство полета и терпкий мужской запах, от которого на душе вдруг стало легко и спокойно, были последним, что она помнила. Неведомо как оказавшаяся в Москве Лерка обещала прийти через три часа. С одной стороны, видеть ее Лене не хотелось ни капельки – это явно не та Лера, к которой она привыкла, хотя бы потому, что фамилия у нее теперь другая. Если честно, Лена откровенно трусила. Но, с другой стороны, по сравнению со вчерашним «столкновением века» встреча с Новиковой-2 была полной ерундой… Даже этих обрывочных воспоминаний ей сегодня хватило с лихвой для того, чтобы в кои-то веки разобраться в себе. Вчера простое касание его пальцев ураганом смело так хорошо выстроенные представления о том, какой должна быть ее жизнь, и все чувства, спрятанные от себя самой, вырвались на волю со стремительностью пружины, пережатой до предела. И теперь понимание собственной ошибки, осознание ее непоправимости, наконец, встало перед нею во всей своей красе. А непонятные эти перемены уже ничего не могут вернуть или исправить… Побиться бы обо что-нибудь головой, но как это сделать, лежа в постели?.. Горло опять стиснуло спазмом, и Лена, не в силах больше сдерживаться, уткнулась лицом в подушку. Слава богу, в этот раз слезы закончились быстро, а ее рыдания верная подушка-подружка надежно взяла на себя. И пусть облегчения очередная истерика не принесла, однако она дала силы взять себя в руки и принять верное решение. Общение со Степновым надо свести к минимуму, но об этом потом, когда он вернется. А сейчас она встанет, умоется, покурит и встретится с Леркой, даже если у той вдруг выросли рога и копыта. Будет, насколько это возможно, пытаться понять, что же произошло и как вернуть все обратно. Потому что, раз уж она имела глупость стать женой человека, которого никогда не любила, собственными руками разрушив свое счастье, то, значит, так ей и надо. Огромное спасибо всем за "спасибо"! Если же вдруг захочется что-то мне сказать по поводу этого издевательства над девушкой-блондинкой, то вам сюда
Долли: Первым делом она, чувствуя себя вором-домушником, залезла в шкаф (в самом деле, не ходить же ей по дому в одном белье!). После беглого осмотра пришлось констатировать, что этот шкаф принадлежит... ей. В нем лежали те вещи, которые ей когда-то хотелось купить себе или Игорю, но не позволяли средства. И сложено все было так, словно она лично наводила порядок. Лена вздохнула, выудила из ящика брендовую футболку и шортики в стиле «милитари» - весной она, по-новиковски кокетливо дуясь, выпрашивала такие у Гуцула в подарок на 8 Марта, но тот сказал, что подарит ей губозакаточную машинку, если она не уймется и не перестанет глазеть на шмотки ценой с авианосец. И вот теперь она была полноправной (или все же нет?) обладательницей вожделенного наряда, но только радость от этого уже ощущалась слабо. Так, неприятные воспоминания отгоняем, не зацикливаемся, и вообще, пора бы уже покурить, вот только найдем сигареты… Сигарет нигде не было. Пепельницы тоже – ни на кухне, ни в ванной, ни на балконе. Лезть особо глубоко в шкафы Лена отчего-то постеснялась, но и так было видно – в этом доме не курят. Сердито поджав губы, она махнула на поиски рукой – курить, конечно, хотелось, но не до смерти. И вообще, после нечаянного обхода дома ей как-то стало не до вредных привычек. Потому что это была квартира ее мечты. Совпадало все - метраж, планировка, мебель, а о такой ерунде, как ламинированные полы и цветные жалюзи вместо надоевшего тюля, даже говорить не приходилось. От электроники же, которой буквально была напичкана огромная квартира, просто шла кругом голова. Да на такой музыкальный центр Игорь уже второй год облизывается, а тут он стоит себе вот так, запросто, и еще крышка у CD-ченджера поцарапана! Тоска брала за горло все больше, и Лена, чтоб не травить душу и не разреветься снова, побрела на кухню завтракать. Хотя, конечно, если б в никотиновых своих метаниях разглядела ее внимательней, то, наверно, предпочла бы остаться голодной. А как же иначе, если кухня тоже не подвела?! Ах, скажите, пожалуйста, и мебель тут со встроенной техникой, и посуда в шкафах та еще, спасибо, что не «Цептер». И стол, весь в красных льняных салфеточках!! Не успела Лена, от злости окончательно проголодавшаяся, взяться за инспектирование холодильника, тоже, кстати, будто взятого из фотожурнала «Мечты безработной Лены Г.», только синего цвета, - как где-то в коридоре хлопнула входная дверь, послышались шаги, и на кухне возникла тетенька лет пятидесяти, ясен пень, незнакомая. А вслед за теткой появился песик. Американский кокер-спаниель. Увидев Лену, песик радостно взвизгнул и кинулся здороваться, а она плюхнулась на стул и снова чуть не заплакала. О такой собаке она мечтала намного больше, чем о четырехкомнатной квартире и двустворчатом холодильнике. И просто удивительно, почему теперь ей совсем не радостно, когда и эта ее мечта сбылась и замечательный щенок цвета ириски кладет лапы ей на колени и лезет целоваться. - Милли, место! – прикрикнула на собаку тетка и захлопотала вокруг Лены. Ах, деточка, наверно, еще ничего не ела, сейчас сварим кофе и сделаем тостики с малиновым джемом, и не надо так хмуриться, все хорошо... Она, наверно, была то ли кухаркой, то ли домработницей, а двигалась со скоростью реактивного самолета - чашка «эспрессо» и блюдце с тостами появились на столе практически сразу. Задавать ей вопросы Лена остерегалась, справедливо полагая, что после вчерашнего они только станут доказательством ее невменяемости, и терпеливо молчала, пока та квохтала вокруг нее, рассказывая дворовые сплетни. Потом где-то в глубине квартиры зазвонил телефон, и тетечка все с той же резвостью, весьма похвальной для ее лет, умчалась отвечать. Лена не очень от этого расстроилась – за первые же десять минут общения чрезмерно бодрая прислуга успела надоесть ей пуще горькой редьки, а ее круглые стрекозьи очки раздражали до нервной трясучки. Теперь, когда над ухом никто не трещал, можно было спокойно подумать и подвести итог (в который раз она пытается это сделать? в двадцатый?). Вот допьем сейчас кофе, и в голову обязательно придет что-нибудь путное. А, оказывается, тосты с джемом - это вкусно. На рынке китайский тостер стоит пятьсот рублей, и чего, спрашивается, Игорь жмотился? И деньги, не сказать, чтоб огромные, и удовольствия на миллион. Ну, ничего, с зарплаты обязательно куплю, дайте только во всех этих чудесах разобраться... То-то и оно, что чудеса. Как еще это назвать, если живешь себе, никого не трогаешь и не очень-то на судьбу жалуешься, а тут за какое-то мгновенье все меняется, становится с ног на голову. Будто явилась щука из сказки и – по щучьему велению, по моему хотению! Хочешь хоромы жутких размеров с балконом и супер-пупер-евроремонтом – пожалуйста! Хочешь кинотеатр домашний – да бога ради! Хочешь собачку рыжую – нате, получите! Чего еще тебе, деточка, для счастья надо? Крем тональный "Виши" за полтыщи? Держи, лапонька, не подавись! А самое главное – мужик, которого ты, оказывается, все эти годы любила, скрывая даже от себя, - твой! Во всех смыслах, вплоть до штампа и его фамилии в твоем паспорте! И ни одна зараза больше не скажет – фи, смотрите, учитель с ученицей, какой пассаж! И ты можешь сколько угодно тонуть в его глазах, и держать его руку с длинными, как у пианиста, пальцами, и чувствовать его запах, от которого сладко замирает в груди, и целовать его – в щеки, в шею, в губы, везде, и понимать, что он тоже тебя любит, и ты – его, вся, целиком и без остатка… Вот только куда же деть собственную память – о пяти годах, проведенных рядом с Гуцулом, из которых ровно два они были венчанными мужем и женой? О годах самообмана, когда ей казалось – да, она любит, просто это любовь такая, когда все спокойно? О первом поцелуе с нелюбимым и первой близости с ним же, а потом еще о сотнях ночей, проведенных вместе? Никуда свою память не спрятать, не стереть, и, выходит, называться происходящая сейчас чертовщина может только одним словом – измена. Пять лет назад она и так уже, получается, изменила и Степнову, и своей любви, и где найти в себе силы для второго предательства? И как смотреть в глаза ЕМУ, помня о том, сколько раз принадлежала другому? Нет, не настолько гуттаперчевая у нее совесть… Господи, поскорей бы вернуться в свою «хрущобу» на втором этаже, с проходной комнатой и совмещенным санузлом, и пусть все, наконец, закончится! Паспорт она поменяет, есть же где-то записи о том, чья она на самом деле жена и где живет. А Виктора Михайловича будет вспоминать, как сон, слаще которого быть не может… Когда спустя два часа запиликал дверной звонок, она так и сидела за столом, равнодушно кроша последний тост в чашку с остывшим кофе. и всем за спасибо!
Долли: В дверь звонили настойчиво, если не сказать, настырно, и вынырнувшая из своих печальных дум Лена прислушалась – не появится ли шустрая тетечка? Никто не возник, и она со вздохом пошла открывать. Долго возилась с незнакомыми замками, а из-за двери доносилось нетерпеливое: «Скорей, чего ты там застряла!». Голос был явно новиковский, и Лена приободрилась, поворачивая ключ в замке. Распахнула дверь – и замерла. - Предупредила бы, что придешь не одна, - справиться с удивлением было непросто, но она старалась. Нет, сама Новикова не слишком изменилась – карие глаза, вьющиеся волосы, она и неделю назад, собираясь с Комаровым в Дубай, была такой же. Вот только детей тогда у нее не было, по крайней мере, видимых без помощи УЗИ. А теперь на руках у нее, жуя соску, восседал круглощекий карапуз в джинсовой панамке, да с таким лукавым прищуром, что ошибиться в том, кто его мать, было просто невозможно. - Забирай, а то щас помру, - тем временем пропыхтела Лера, вталкивая застывшую на пороге Лену обратно в прихожую и вручая ей свое синеглазое чадо. – Ты в курсе, что у вас ни один лифт не работает? Мы на ваш чертов пятнадцатый этаж еле заползли... Я сумку на полку поставлю, хорошо?.. Да на пол его не спускай, у него ботинки грязные, я его сейчас переобую. - Так, теперь я знаю, что ты мальчик, - сказала Лена чаду, и оно, выплюнув соску, одарило ее зубастой улыбкой. Расстегивающая босоножки Лерка странно посмотрела на нее, но промолчала. - А как его зовут? - Дэнни его зовут, - буркнула Новикова, вытаскивая из сумки пару крошечных сандалий. То ли она действительно не заметила Лениного вытянувшегося лица, то ли просто сделала вид. – На Даню и Данилку тоже отзывается… Слушай, у тебя чего-нибудь холодненького попить не найдется? - Не знаю, в холодильнике, наверно, есть, сейчас посмотрю, - неуверенно отозвалась Лена, но Лера уже по-хозяйски двинулась на кухню, небрежно попросив: «Ты переобуй его пока, ладно?». Выполнить ее просьбу Лене, однако, не удалось, так как Дэнни-Даня крутился у нее на руках ужом, махал стянутой с головы панамкой и дрыгал ногами, а на попытку силком ухватить себя за ступню негодующе вякнул. Поэтому Лена, плюнув, цапнула двумя пальцами сандалики и со словами: «Пускай тебя мама переобувает, раз ты такой вредный», отправилась вслед за Леркой. А та, явно чувствуя себя на чужой кухне как дома, полностью спряталась за распахнутой дверью холодильника, чем-то там шуршала и напевала себе под нос: - «Давай покрасим холодильник в синий цвет, он красным был, зеленым был, а синим нет»... В оригинале, правда, предлагали покрасить в черный, но синий в вашем случае как-то роднее... Чего стоишь, садись, а то этот теленок все руки тебе оборвет, - она вынырнула из недр холодильника с пакетом сока и парой яблок в руках, ногой захлопнула дверцу и по-свойски уселась за стол, громыхнув стулом. Лена послушно опустилась напротив, размышляя, не стрельнуть ли у подруги сигарету, а устроившийся у нее на коленях Дэнни тут же потянул со стола плетеную хлебницу. - Ты извини, что я так нахально, - сказала Лера, отбирая у отпрыска добычу, отчего тот недовольно засопел и потянулся к стеклянной солонке. – Просто ты сегодня малость не в себе, так что я помру от жажды, если сама о себе не позабочусь. Она пила сок прямо из пакета, а Лена все ее разглядывала, пытаясь сообразить, что же в ней изменилось. Вроде бы и ничего, тот же кокетливый прищур, та же улыбка… Вот только не была Новикова из той ее жизни такой уверенной, такой… взрослой. Или это материнство так ее изменило?.. Развить эту мысль дальше Лене не удалось, потому что Лерка, заметив ее пристальный, немигающий взгляд, поперхнулась соком и закашлялась. - Ты чего? Дырку во мне просверлить хочешь? - Не, я так, просто, - буркнула Лена, выходя из оцепенения. – Задумалась. - Да, я вижу, не зря сегодня Витенька в истерике бился, - ни с того, ни с сего резюмировала Новикова и выдала Лене непривычно мрачный взгляд. – Совсем у тебя, подруга, крыша набекрень… Солонку-то ты ему зачем дала? «Кому? Степнову?» - чуть было не удивилась Лена, но, проследив Лерин взгляд, сообразила, о ком идет речь. Оказывается, вредный Дэнни стянул-таки со стола солонку и теперь, пыхтя от усердия, пытался засунуть палец в дырочки на ее крышке. Диаметр пальца и дырок, увы, не совпадал. - Так, малой, я понимаю, что тебе интересно, но это не игрушка, - Лена и не думала раньше, что это так сложно – изображать суровость, когда хочется улыбаться. Впрочем, выковыривать объект изучения из цепких пальцев оказалось еще сложнее, тем более, что исследователь тут же обиженно взвыл и задрыгал ногами, пытаясь сползти на пол. - Переобуй ты его, в самом деле, и пускай бегает, – предложила она, с трудом удерживая орущего карапуза. Лерка удивленно хлопнула накрашенными ресницами: - А ты что, не… - Он пищал, - перебила ее, оправдываясь, Лена. Интересно, отчего это Новикова так на нее уставилась? Или ее теперь зовут «Ленка – Гроза Младенцев»? - Господи, как все запущено-то, - вздохнула Лерка. Моментально переобула своего отпрыска, не обращая внимания на недовольное повизгивание, и сказала, делая строгое лицо: – Не мяукай, дорогой, Милькин корм я тебе в этот раз есть не позволю, так что сиди с крестной, а я тебе лучше яблочко почищу… Кулемина, ножи у тебя лежат там же, где обычно? - Не знаю, - пожала плечами Лена. Ох, подруга, знала б ты, до чего все «запущено»! – В шкафах посмотри, где-то там, наверно. Лерка, извернувшись на стуле, успела до половины вытянуть ящик разделочного стола, прежде чем до нее дошло. - Черт!! – ящик с грохотом вернулся на место, и на Лену в упор уставились два разъяренных карих глаза: - Кулемина, я – не Витенька, мне бред втюхивать не надо. Ты рассказать ничего не хочешь? Рассказать? А почему бы нет? Лерка – свой человек. Хоть и говорит со Степновым одинаковыми фразами, в психушку не сдаст… - Ну, давай, расскажу, - она вздохнула так, что мягкие, как пушок, светлые Данькины волосенки взметнулись вверх. Слегка оттаявшая от такой покорности Лерка тут же скомандовала: - Тогда давай сюда этого белобрысого и пошли в гостиную, - встала, одной рукой лихо подхватила своего отпрыска, и двинулась в коридор. - И Дэн побегает, в собачьи миски не залезая, и нам сидеть удобней. С последним утверждением Лена бы, конечно, поспорила – поразившие своей роскошью комнаты были еще непривычными и чужими, а вот кухня уже казалась обжитой благодаря той паре часов, что она безвылазно тут просидела. Но, делать нечего, пришлось оставлять насиженное место и идти следом. Всем спасибо за "спасибки"!
Долли: Если после этой проды кому-то захочется меня убить, то сделать это можно здесь В коридоре им встретилась резвая тетечка, протирающая зеркало. Лера преувеличенно радостно с ней поздоровалась, называя Василиной Васильевной, та чмокнула Даньку в румяную щеку и рассюсюкалась: «Ах, ты мой маленький, как ты вырос, совсем большой стал! И сколько вам уже, таким взрослым?» - Год и четыре, - буркнула Новикова и, прихватив с полки свой баул, быстро втолкнула Лену в комнату, а той подумалось, что в своем неприятии резвой прислуги она не одинока. - У-уф!! – вздохнула Лерка, закрывая за собой дверь. И спросила шепотом: - Слушай, Кулемина, и как тебя тетя Вася до полусмерти не забалтывает? Или ты, как и я, деру даешь? Вместо ответа Лена лишь дернула плечом и отошла к окну. Отодвинула в сторону голубые жалюзи, не сразу, впрочем, разобравшись в веревочках, уткнулась лбом в холодный пластик и глянула вниз. Открывшийся с высоты пятнадцатого этажа вид (господи, да, кажется, вороны ниже летают!) настолько отличался от привычных пейзажей, что с непривычки кружилась голова и очень хотелось выматериться, прямо-таки неудержимо. Ё-моё, да с этой высоты Останкинскую башню видно! Ну, еще бы, это тебе не второй этаж в «Царицыно»… И как ее только сюда занесло-то? Как-как, вот сейчас и будем выяснять! Собственная идея рассказать все Лерке уже не казалась такой уж толковой. Новикову (по крайней мере, ту, которую она помнила), несмотря явную склонность к авантюризму, в чисто житейских вопросах отличала железная логика, несомненно, доставшаяся в наследство от папы-милиционера. И как ей преподносить свою версию событий так, чтоб она не вспылила и не удрала в сердцах, покрутив пальцем у виска?.. Значит, выход остается один – врать, как бы ни было противно. И Лена, со вздохом оторвавшись Хорошёвских красот, отошла от окна и плюхнулась в кресло. - Ну, и чего мы такие мрачные? Колоться будем? – поинтересовалась с дивана Новикова. За то время, что Лена глазела на телебашню, она успела напоить своего отпрыска из бутылочки какой-то желтой дрянью, и теперь юный первооткрыватель, выпущенный в свободный полет по гостиной, резво топтал ковер, смешно разворачивая коленки. И явно изнывал от желания исследовать все и разом. Первым объектом изучения стала плазменная панель, бессовестно дорогая, если судить по диагонали экрана. Не успела Лена и глазом моргнуть, как Дэнни с полным радости индейским воплем подлетел к красующемуся на стене символу сладкой жизни и что было сил хлопнул ладошкой по черному корпусу, оставив на идеально гладкой поверхности четкий след маленькой пятерни. Увидев отпечаток, несказанно ему обрадовался и зашлепал по панели уже обеими руками, что-то объясняя миру в полном счастье. Впрочем, радость его была недолгой – злая мама Лера почти сразу подскочила к нему и оттащила за шиворот. Дэнни рванулся было обратно, понял, что не совладает и басовито заревел, поджав ноги. Но был тут же перенесен на другой конец комнаты и усажен на ковер рядом с диваном. - Данька, смотри, что у меня есть, - не обращая внимания на ор, лукаво улыбнулась Лерка и сунула под нос заливающемуся слезами чаду яркую машинку, извлеченную из сумки жестом фокусника. Тот вцепился в игрушку и замолчал, будто его выключили, – видимо, он обладал редкой способностью не зацикливаться на обидах. - Охота тебе была с ним связываться, - буркнула Лена, наблюдая за сосредоточенной возней на ковре. – Ну, постучал бы он малость по телику, подумаешь, дела, зато не ревел бы! Радоваться надо, может, у сына гены мамы-барабанщицы проявились… - Кулемина, ты совсем того или притворяешься? – сердито тряхнула кудрями Лерка. – Я твою «плазму», можно сказать, от помойки спасла. Ну, конечно, если она тебе не нужна, то пожалуйста, Дэн по ней с радостью побарабанит. Сама ж говорила, что ей достаточно пальцем в экран ткнуть, и все, привет! Удобный момент подворачивался сам собой, и Лена так широко распахнула глаза, что даже сама себе поверила: - А я такое говорила?! Не помню… И, слушай, а почему его, - кивок на Дэнни, сосредоточенно накручивающего машинке заднее колесо, - зовут не по-русски? Леркино удивление выглядело убедительней – возможно, потому, что было настоящим. По крайней мере, кашляла она и махала на Ленку рукой очень даже натурально. - Ленка, ты чего?! - откашлялась она минуты через три, не раньше. – С дуба упала? - Не поверишь, всего лишь головой стукнулась, - ответ, хоть и приготовленный заранее да прокрученный десять раз в уме, все равно прозвучал как стеб. Не поверит наша дочь полковника милиции, ой, не поверит… Однако Новикова, как ни странно, повелась. - А, ну, да, Степнов же говорил… - пробормотала она, глядя на Лену во все глаза. – Это в ювелирке случилось, да? А Витеньку просто расстраивать не хочешь, боишься, что к врачу потащит? И теперь ничего не помнишь? Лена старательно кивала в ответ на все вопросы, чувствуя себя гаже некуда. Вот так всегда – вроде бы по мелочи соврешь-то, а за тебя уже досочинили с три короба. - Ну, не сказать, чтоб «ничего». Но последние несколько лет точно. Например, почему твоего мелкого зовут не по-нашему, не помню, хоть убей. - А как его еще должны звать, если у него папа не Вася Петров, а Шон Брэдли? – Леру уже можно было спутать с Анькой Прокопьевой – такого размера стали у нее глаза. – И то счастье, что договорились дать ребенку имя, которое на двух языках звучит похоже! А то ведь этот умник хотел его Эштоном назвать!.. Ты ж тогда моего муженька вместе со мной уговаривала. Или тоже забыла? - Забыла, - Лена, прикусив нижнюю губу, бросила на Лерку внимательный взгляд из-под челки – как она, верит, не верит? – И почему ты за каким-то англичанином замужем, а не за Стасиком, тоже забыла. В карих Леркиных глазах появился намек на жалость. - Господи, Лена, а ведь это действительно амнезия… Мы же с Комаровым через полгода после окончания школы разбежались. Зато как все красиво начиналось… Оба в Англию учиться поехали – я в музыкальном колледже, он в юридическом. Только он быстренько, не выходя из кампуса, нашел себе какую-то рыжую «элис», и на этом наша большая и светлая любовь закончилась. Блин, знала бы, что все так выйдет – не стала бы растягивать эту бодягу на целый год. Надо было еще в одиннадцатом классе расстаться, сразу после каникул, когда мальчик только-только выступать начал, что я, с ним не посоветовавшись, захотела в Лондон укатить. Не зря же он тогда у меня на глазах за Лебедевой начал ухлестывать… И чего только они с Гуцулом тогда не намутили… - Стоп. – Интересно, почему при имени… простите, прозвище мужа у нее теперь так противно ёкает в груди? – А что с Гуцулом? Мы же с ним встречаться вроде бы только на Новый год начали… - Ой, не могу! Встречались они! Как начали, так и разбежались, трех недель не погуляли вместе. И то, не знаю уж, как это называется, если он одновременно и с тобой ходил под ручку, и с Надькой в подсобке целовался. Она за Женькиным Платонычем увивалась, а Гуцул, добрая душа, решил, так сказать, перенацелить нашу хищницу. Наплел с три короба про дачу на Мальдивах, эта жадоба повелась… Дальше Лена уже не слушала, и так все было понятно. Значит, не зря у нее сердце сжималось, все-таки она чувствовала, что не все так просто… Стало противно и обидно до тошноты. Неужели все так и было?.. Всем спасибо за "спасибо"!
Долли: - Господи, какая гадость, - и в самом деле, как бы не вырвало. Она же Игорю как себе верила… - А дальше-то что? - Да ничего страшного вроде. Он за тобой побегал-побегал, ты ж вся такая обиженная была, ну, и на Зеленову, красоту нашу ненаглядную, переключился. - На Зеленову, на эту дуру гламурную?! – разумеется, Штирлиц был на грани провала, но сдержаться Лена не смогла. – Да что он в ней нашел-то?! Теперь пришел черед Новиковой таращить глаза – Ленкино возмущение, похоже сразило ее наповал. - Лен, ты чего?! Дались они тебе, пусть живут долго и счастливо! У них своя жизнь, у тебя своя... Лерка еще что-то говорила, но Лена не слышала. В самом деле, почему так больно, если она уже поняла, что не любит Игоря и никогда не любила? Собственнические чувства проснулись, что ли? Сам не гам и другим не дам, собака на сене?.. Разум выцепил мелькнувшее в Леркином монологе, идущем фоном: «Да они уже четвертый год как женаты, дитёнка родили», и стало еще хуже. Господи, ведь она всего лишь хотела быть честной, не врать! И как теперь Игоря искать, его семью разрушать, что ли? Что теперь ей делать-то?! Разве что об стенку лбом побиться, точно... - …Чего ты позеленела-то, Лен, не пойму, - Леркин голос, словно спасательный круг, вытянул-таки ее наружу из омута обиды и отчаяния. – Ты ж о нем сто лет как думать забыла, у тебя же Витенька… - Ах, да, Витенька, - если она сейчас не возьмет себя в руки, то выдаст с головой. И то счастье, что Лерка не заметила этого палева с Гуцулом. Так, вдох-выдох, считаем до трех, и вперед… - Что там у меня со Степновым было-то? Как мы могли с ним сойтись, если он из школы ушел и смотреть забыл в мою сторону? Новикова теперь смотрела на нее с откровенной, просто безграничной жалостью, и Лена поспешно спрятала глаза. Назвался груздём – полезай в кузов, теперь уже не отвертеться… - Господи, Ленка, забыть такое… Бедная ты, бедная. Это же вся ваша история, весь накал, все твои слезы… Хотя, может, и хорошо, что ты слез не помнишь. Когда я из Англии приехала экзамены сдавать, на тебя же смотреть было страшно, до того себя извела… - Да что там такого случилось-то? – Господи, неужели и тут какие-то ужасы? Нет, не мог Виктор Михайлович ей в душу наплевать, как Гуцул, не мог, не мог… - Степнов на другой женился, что ли?.. - Ну, можно сказать и так. Сама ты тоже много чего натворила, а наговорила еще больше… Нет, не буду тебе рассказывать, забыла ты тот период – и слава богу. Главное, что после выпускного у обоих мозги на место вернулись, и все хорошо стало. Ходили за ручку, сияли оба, как два солнышка. Казалось, дунь на вас – взлетите к небесам, никого, кроме друг друга, не замечали. А в ночь выпускного, когда рассвет пошли встречать, у вас совсем крышу снесло, целовались чуть ли не на глазах у Савченко. Ну, к тому моменту даже Борзова на вас рукой махнула, понятно было, что тут медицина бессильна, случай клинический… Ударившаяся в воспоминания Лерка счастливо улыбалась, словно это на ее долю выпала та светлая, полная любви весна. А Лена опять зажмурилась, только уже совсем не от стыда, а потому, что слушать это было сродни мазохизму. Неужели ей в жизни выпало столько счастья, а она не помнит ни минуты? Разве это было действительно с ней – цветы охапками, кольцо на колючей еловой лапе среди новогодних игрушек, подача заявления в ЗАГС в день совершеннолетия? Как может в жизни одного-единственного человека поместиться столько всего? Но Лера истолковала ее молчание по-своему: - Ну, если ты не веришь, я могу тебе фотографии показать. Там и свадьба ваша, и вообще, добра на пять альбомов. Где они у тебя лежат, не помнишь? С прерывистым вздохом Лена покачала головой, и Новикова, скорчив какую-то печальную рожицу, вышла. А оставшийся без надзора Дэнни, к этому моменту благополучно загнавший свою машинку под диван, тут же отправился в самостоятельное путешествие по гостиной – со всеми вытекающими последствиями. Лена краем глаза приметила эту самодеятельность, но значения ей не придала. Ну, ковыляет себе юная личность туда-сюда, что такого? Главное, в рот ничего не тянет… Поэтому вернувшаяся через четверть часа Лера застала в гостиной полную скрытой философии картину – одна тоскливо смотрит в стену невидящим взглядом, другой же, присев на корточки, внимательно изучает розетку. Каждый сам по себе и в глубине души счастлив, что второй к нему не лезет. - Еще палец туда сунь, - мрачно посоветовала Лера сынуле, ногой отодвигая его в сторону – руки у нее были заняты. – А где машинка? - Под диваном, - отозвалась Лена вместо Дэнни, который по понятным причинам ответить на вопрос не мог. – Как думаешь, у этой тетки… которая Вась-Вась, есть швабра? - Понятия не имею, это вообще-то твой дом, тебе лучше знать, - буркнула Новикова, вручая Лене стопку фотоальбомов и пластиковую канцелярскую папку. – Вот фотки, а тут документы, изучай на здоровье. Только в следующий раз, когда тебе опять будет лень пять минут посмотреть за ребенком, предупреди меня, я его с собой возьму. - Хорошо, - кротко вздохнула Лена и потянулась к альбому с парой колец на обложке. По большому счету, она догадывалась, что там увидит, и от этого ее заранее трясло. Еще и Лерка эта… Интересно, она будет все время на нее пялиться с сердитым любопытством или хотя бы ради приличия отведет глаза?.. Но Лера, о счастье, вдруг соизволила обратить внимание на собственного отпрыска и, кажется, обнаружила, что там не все ладно. Нахмурилась, что-то сердито пробурчала себе под нос. Зачем-то стащила с чада сандалики, шорты и носки и, ухватив его, сопящего, поперек тела, потащила в коридор. Лена с нескрываемым облегчением посмотрела им вслед – Лерке она была благодарна, конечно, без меры, но… Все-таки она струсила – первым делом, не найдя сил увидеть себя рядом со Степновым, взялась за папку с документами. Сначала на глаза ей попалось свидетельство о рождении, со знакомой кляксой засохшего варенья на зеленой обложке. Ее собственный документ, появившийся из прошлой жизни, и она обрадовалась ему, как родному. И то счастье, что родители у нее остались прежние, хотя она, наверно, уже ничему не удивилась бы. Следом шло свидетельство о браке, и Ленино сердце снова заплясало джигу где-то в желудке – фальшивый это был документ или настоящий, но, если ему верить, то вот уже четыре года она действительно замужем за Степновым Виктором Михайловичем. Интересно, что бы сказала Лерка, если б узнала, что у подруги теперь два мужа, это ж уголовное преступление вроде бы?.. Или не два, раз Гуцул теперь женат на Зеленовой? Бред-бред-бред. не думать, не думать, не думать… Дальше шло свидетельство о рождении Виктора, и тут нервная дрожь немного отступила под натиском умиления. «Отец – Степнов Михаил Иванович, русский. Мать – Степнова Анна Николаевна, украинка». Он в детстве, наверно, был хорошенький. И дети у него тоже красивые будут… И вовсе не на десять лет он ее старше, а на девять и десять месяцев! А потом в руки ей попал диплом – ее собственный, полученный при окончании института. Ну, а это как прикажете понимать? Красная обложка, вкладыш с одними пятерками... Высшее образование у нее, конечно, было, но экономическое, в графе «квалификация» значилось «бухгалтер-экономист», да и сам диплом был синий, тройка на тройке. И как ее, скажите на милость, могло занести на ин.яз? Ладно бы там на физкультурный, это еще можно понять... Нет, по иностранному языку в школе у нее всегда были хорошие отметки, но не до такой же степени, чтоб становиться переводчиком с английского и испанского! Да она уже позабывала все за пять лет!.. И тут ее прошиб холодный пот. Потому что при демонстративной попытке вспомнить хоть одну английскую фразу из памяти начало стремительно всплывать непонятное: активный залог, пассивный залог, простое время, прошедшее продолженное время, согласование времен... И слова, слова, смутно знакомые по произношению, и целые куски текстов, и даже стихи... А потом полезло совсем чужое, ни разу не слыханное: «Донде эста Хосе? – Эста ен каза. – Комо эста?..». Значит, и испанский не зря в дипломе значится… А при попытке хоть как-то напомнить себе, что она вообще-то бухгалтер, в голове с трудом отыскались только два термина: дебет и кредит. Причем, что они означают и как друг с другом соотносятся, вспомнить она так и не смогла. Что особенно странно, если учесть, что не такой уж гнилой троечницей она была. Нет, это замечательно, что у нее такая хорошая профессия, кто бы спорил (хотя бухгалтер-экономист ничуть не хуже, а уж как Гуцул вкалывал, чтоб оплачивать ее обучение, и вспоминать страшно …). Но где все то, что в нее вколачивали в течение пяти лет, хоть что-то ведь должно было остаться, какой бы бестолочью она ни была! И если ее познания в английском еще можно объяснить внезапно проснувшейся глубинной памятью (зубрила же она этот инглиш в школе бог знает сколько времени!), то всплывший из бездны диалог на испанском и все прочее оставались без комментариев. Диплом, принесший вместо ответов одни вопросы, отправился назад в папку, а та – на ковер, чтоб не мешалась. И снова золотые кольца, словно два волшебных глаза, уставились на Лену с глянцевой обложки. Отступать перед неизбежным уже не было сил, и Лена, вздохнув, открыла первую страницу. Всем за спасибо! А дать мне по голове за издевательство над героиней и читателями можно тут!
Долли: Так вот, значит, какое у нее было платье. Легкое, воздушное, с кружевным шитьем по вырезу декольте, и открытые плечи уже и не кажутся такими уж широкими… Гуцул из-за этих плеч и настоял тогда на брючном костюме, говорил, что не собирается жениться на Валуеве в юбке. А надо было не слушать, просто выбирать платье с рукавами… И фата ей, оказывается, очень даже шла, и диадемка со стразами… Неужели это она, а не фотомодель из журнала «Ваша свадьба»? Эта юная девушка на ступеньках Грибоедовского ЗАГСа, так женственно поддерживающая тонкими пальцами тяжелую пышную юбку – она, Ленка Кулемина, которую даже собственный муж любовно называет «пацаненком»? Что дало ей эту королевскую осанку, заставило выпрямить вечно ссутуленные плечи, неужели только жесткий корсет? Или еще и присутствие рядом жениха, красивого до остановки сердца в строгом костюме цвета стали? Среди столпившихся вокруг гостей как минимум две тетки поедают его глазами, а он не сводит сияющего взгляда с нее, своей уже жены, прекрасной, как Золушка в разгар бала… И странно, что это совсем не больно – видеть, как он, закусив губу, надевает ей на палец играющее бликами кольцо, как целует, прижав к себе и запрокинув назад ее голову; видеть и понимать, что, хоть на этих фотографиях она, Лена, но произошло это не с ней, потому что все в ее жизни на самом деле было иначе. Из оцепенения ее вывел пронзительный визг, доносящийся из коридора. Через секунду в дверях гостиной появилась Лера со своим отпрыском, почему-то полуголым, и, судя по выражению ее лица, что-то у нее пошло не так, как хотелось бы. Она несла сынулю под мышкой, круглой попкой вперед, а тот извивался, дрыгал босыми пятками и верещал с переливами, как дельфин - многообразие звуков, которые он издавал во время плача, было просто уникальным. А Новикова, старательно не обращая внимания на вопли, плюхнулась на диван, уложила чадо поперек колен и выудила из сумки памперс, после чего Лена наконец-то сообразила, куда они, собственно, ходили и что там делали. Несносный же Дэнни, живо заинтересовавшийся содержимым баула, разом перестал орать и что было сил потянулся к нему цепкими пальцами, чуть не свалившись на пол вниз головой. Лерка, отработанным движением поймав его за взбрыкнувшую пятку, со вздохом отдала ему на растерзание свою кисточку для пудры. - Витенькину бритву ему вынь да положь, еще и не отдает, поросенок! – сердито пробурчала она, не оборачиваясь, и начала сноровисто заворачивать «поросячьи» округлости в памперс. А объект обсуждения тем временем вытащил кисточку из футляра и теперь с хихиканьем тыкал себя ворсом в лицо. - А пудры он не наестся? – спросила Лена, мельком удивившись тому, как странно звучит ее собственный голос - Не успеет, сейчас отберу… - отозвалась Новикова и впервые с момента возвращения из ванной подняла на нее глаза. Тут в лице у нее что-то дрогнуло, и она быстро велела ломким, звенящим голосом: - Кулемина, не реви. Не то я сейчас тоже заплачу, а мне нельзя – этот со мной вместе завоет… Не реви, кому говорю… - Кто ревет, я? – удивилась Лена. Облизнула верхнюю губу – солоно. Значит, она и в самом деле опять плакала, сама того не замечая… Шмыгнула враз раскисшим носом и буркнула, вытирая ладонью мокрое лицо: - Прости, Лер, я не знаю, как так… - Потому что нефиг себе душу рвать! Дай сюда! – рявкнула Новикова, выдергивая у нее из рук свадебный альбом. – Вот, лучше на нас с девчонками смотри. А это убираем к чертям. И это тоже, и тот, с кошаком на обложке! Четыре фотоальбома из пяти полетели на край дивана, от Леркиных щедрот Лене остался только один, с размашистой надписью «Ранетки» на картонном корешке. С животрепещущей семейной темы разговор тут же свернул на сугубо музыкальную. Не сказать, что Лене от этого так уж полегчало – узнать, что группа, оказывается, просуществовала еще два года вместо того, чтоб автоматически распасться сразу после выпускного, было тоже очень непросто. Что Наташа играет в какой-то крутой рок-команде, предоставив ничуть не погибшего во цвете лет Юру выбранной им судьбе, а не осталась навечно немой и не уехала с родителями в Германию, подальше от воспоминаний. Что Аня выпустила два сборника стихов и готовит к изданию роман вместо того, чтоб насиживать лишние килограммы и целлюлит в районной библиотеке. Что Женька не глотает пыль в затрапезной нотариальной конторе, а послала родителей с их концлагерными замашками далеко и надолго и вместе с Платоновым продолжает учебу в медицинской академии. Про саму Лерку, закончившую в Лондоне музыкальный колледж и стремительно выскочившую замуж за англичанина Шона Брэдли, про заменившую ее на ударных детдомовскую девочку Нюту. И про саму себя, зарабатывающую на жизнь переводами с английского и испанского… Степнов в разговоре при этом мелькнул дважды – когда зашла речь о том, что эту безразмерную квартиру они с Леной покупали на совместные деньги, и еще когда мимоходом было упомянуто открытое им вместе с Рассказовым книжное издательство. Засветившийся в контексте историк, женатый, как оказалось, совсем даже не на Ирине Ренатовне, удостоился ремарки, звучавшей особенно осуждающе в устах дочери милиционера: «А Ильич-то наш оказался тот еще Мистер Твистер, просто акула бизнеса, теперь по Москве с шофером разъезжает! И где что скрывалось, а?». - Ну, что, хоть немножко в твоей голове прояснилось? – закончив рассказ, озабоченно спросила Новикова у вконец поникшей Лены. Бросила мимолетный взгляд на предоставленного самому себе отпрыска и тут же, встрепенувшись, рявкнула: - Дэнни! Нельзя! Брось немедленно!!! Оказалось, пока одна увлеченно болтала, а вторая слушала, все больше падая духом, новиковский отпрыск незаметно стянул у Лены с ноги оба тапка и теперь звонко хлопал подошвами, засунув в них руки, как в варежки. Не первой свежести пара была немедленно конфискована и заброшена за диван – «от греха подальше, а то теперь везде найдет». Идея эта оказалась не самой лучшей, потому что тапки, падая, угодили на что-то живое – из-за дивана послышался зевок, и через минуту на свет божий вылезла Милли. Сонно вильнула хвостом Лене, потянулась сначала передними лапами, потом задними, и пошла целоваться с сидящим на ковре Дэнни. Тот, увидев приближающееся к нему чудовище цвета вареной сгущенки, изогнул рот скобкой и взвыл, заваливаясь на спину. Милли же, не обращая на звуковую атаку внимания, щедро его облизала, после чего с чувством выполненного долга уселась Лене на ноги и свернулась калачиком. - Не ори, никто тебя не съел, - тем временем утешала Лера рыдающего сынулю. – Собачка хорошая, не кусается. Это она с тобой поздоровалась так, понимаешь? Но тот заливался крокодильими слезами, вцепившись маме в футболку, и на ее резоны не реагировал. Было видно, что быстро он не утешится, Лена даже ценой нечеловеческих усилий выудила из-под дивана ту несчастную машинку, памятуя о том, как быстро стих рев в прошлый раз. Однако сейчас фокус с игрушкой не сработал, Дэнни продолжал завывать Лерке в плечо – до тех пор, пока ту не осенило: - Ё-моё, полпервого! Ему же есть пора и спать! Потому и никак не успокоится толком. Правда, сына? Уставший реветь Дэн вместо ответа сбавил полтона и спрятал на груди у матери заплаканную мордашку. - Пойдем, сына, поищем бабушку Васю, пусть она нас покормит, - Лера аккуратно сложенным платком вытирала с его румяных щек горошины слез. – Покушаем, а потом крестная положит нас спать, да? Не плачь, мой хороший... И она, покрепче ухватив цепляющегося за нее Дэнни, вышла в коридор. Лена встала, чтобы идти следом, и тут верхний из альбомов, сваленных в кучу на углу дивана, устал бороться с земным притяжением, упал на пол, и из него выпал снимок. Лена глянула на него мельком – и подмеченная в изображении странность не позволила сразу сунуть его обратно. Она так и пошла вслед за Леркой, уткнувшись в фотографию носом, и, как всегда бывает в таких случаях, не разминулась с косяком. Лбом она приложилась от души, но и это событие не сумело отвлечь ее от очередной (и, конечно, безрезультатной) попытки увязать две половины своей жизни в одну логическую цепочку. - Ты что там разглядываешь? – поинтересовалась Лерка, когда она, не поднимая головы, появилась на кухне, где уже вовсю гремела кастрюлями реактивная тетя Вася, а зареванный Дэнни колотил по столу ложкой и с надрывом требовал: «ням-ням, ням-ням!». - Да так, ерунда. Ты корми его, корми, а я тут, с вами... И Лена с размаху уселась на стул, чуть не пролетев мимо. Кормление Дэнни борщом и сосиской, а так же укладывание его спать в Лениной спальне заняло час – спасибо «тете Васе», активно лезшей с советами и пытавшейся за компанию впихнуть обед в остальных. И все это время Лена ломала голову, каким образом увиденное на фото соотносится с реальностью. ЕЕ реальностью, той, которая была до вчерашнего дня.
Долли: Еще прошлым утром она точно знала – после неудачи с вакциной, над которой работали ее родители, проект был свернут, финансирование прекращено, а Кулемины-старшие вернулись в Россию. Без работы они, впрочем, не остались, занимались той же проблемой в каком-то исследовательском центре на окраине Москвы, однако неизменно считали, что карьера их рухнула, а жизнь не задалась. И неоткуда было взяться этой фотографии, на которой все кулеминско-степновское семейство запечатлено на фоне огромного здания-«стекляшки», модерновый фасад которого украшает помпезная надпись на французском, которую поднаторевший в другом романском языке мозг коряво перевел как «медицинский центр чего-то, клиника Мон-как-то-там». Но, тем не менее, она была, и на головах у отца и Сережки красовались бейсболки с тем же логотипом, что и на фасаде, а на плечах у мамы накинут белый халат, к лацкану которого прикреплен бейдж с еле различимой надписью: «Dr. Koulemine». И доказывать самой себе до пены у рта, что снимок этот был сделан давным-давно, когда Лена еще училась в школе, было бесполезно по множеству причин, в первую очередь потому, что в углу фотографии стояла дата: «апрель 2014г., Женева». А еще шестилетний Сережка (на прошлой неделе ведь виделись, лицо один в один, только стрижка другая), и Степнов, по-хозяйски обнимающий ее за талию… Надо же, все смотрят в объектив, а он – на нее, и улыбается, глаза синие-синие, нежные-нежные... - У-уф! – простонала Новикова, появляясь на кухне и падая на стул. – Уснул, наконец-то!! Сил моих больше нет... Это же монстр, а не ребенок! Лена улыбнулась через силу. Дэнни действительно можно было смело записывать если не в монстры, то уж в вампиры однозначно – потому что крови любимой мамочке он попортил за обедом немало. Когда первый голод был утолен, вдруг выяснилось, что борщ вовсе не является его любимым блюдом. Поэтому он сжимал челюсти и вертел головой, чтоб в рот ему не могли засунуть очередную ложку, или, словно запасливый хомяк, складировал капусту за щеками, категорически отказываясь глотать. Последней каплей, переполнившей чашу материнского терпения и заставившей Новикову выдать ругательную тираду на русском и английском (а Ленин мозг тут же проверил всплывшие недавно знания, услужливо подсунув перевод), стало звонкое чихание с набитым ртом, после чего тетя Вася долго подбирала с пола пережеванную гущу... - И вот так – четыре раза в день! – продолжала сокрушаться Лерка. – Застрелиться можно… Лен, если ты хочешь о чем-то меня спросить – спрашивай и не смотри такими глазами. - Мои родители что, опять в Швейцарии работают? - спросила Лена, ткнув пальцем в фотографию. - Да они оттуда и не вылезали, - подняла брови Новикова, подпирая кулаком подбородок. Похоже, она уже устала удивляться. – Работают, как негры на плантации, все вакцину свою разрабатывают. А ты что, не помнишь, что ли? - Помню, но я думала, что они тут, в России… - Да их из этой Швейцарии калачом не выманить, на свадьбу к тебе под угрозой бойкота только выбрались, - Лерка грустно усмехнулась. – Упирались долго, вакцина то, вакцина се, пока Петр Никанорович с ними лично не побеседовал… - А сам дед-то где? – и в самом деле, как же он? Следов его тут, в квартире, Лена не обнаружила, так неужели он в свои неполные семьдесят живет один? Или… - Что с ним?! - Ты чего всполошилась так, подруга? В Швейцарии он, уехал на лето. Осенью вернется вместе с Сережкой – родоки твои и мелкого с рук спихнули, как тебя когда-то. Типа через год в школу, надо подготовиться, а у них времени нет… Не лучший вариант, на мой взгляд, куда деду с малышом возиться, в его-то возрасте. Ну, да это ваши семейные отношения, мое мнение тут десятое… - Ну и хорошо, - вырвалось у Лены. Пусть родители далеко, но и в прежней ее жизни они, даже находясь буквально под боком, все равно оставались, по сути, чужими людьми – прожитые друг без друга годы не прошли даром. А вот братик и дед… Они всегда были ей ближе на порядок, потому что их любви к ней никогда не мешали никакие высокие идеи. – У меня-то на них найдется время. На обоих. Они долго еще говорили – о Лениной поездке этой весной в Европу, о Леркиной загнувшейся на корню сольной карьере, о степновско-рассказовском издательстве, «небольшом, но перспективном». А у Лены все крутились в голове Леркины слова о том, что родители не соглашались приехать к ней на свадьбу до тех пор, пока кроткий дед не начал грозиться бойкотом. Верить в это очень не хотелось, однако такая расстановка приоритетов действительно была в их духе. Да пока она училась в школе, они ни разу на Новый год не приехали, хотя рождественские каникулы в законопослушной Швейцарии полагались им всегда… - Солнце мое, ответь мне на один вопрос, будь ласка, - сказала Новикова, убирая в посудомоечную машину грязные тарелки (история ее знакомства с подданным Великобритании Шоном Брэдли и комаровской измены заняла немало времени, так что они с Леной успели пообедать). – Я тут как радиостанция «Маяк» - говорю, говорю... И что, тебе все новое, ничего в памяти не всплывает? Ни воспоминаний, ни ассоциаций? - Английский с испанским всплыли, - пробурчала Лена, меланхолично вылавливая ягоды из своей кружки с компотом. - А ты и языки забыла, что ли?! «Да я их и не учила никогда», - чуть не брякнула она, но вовремя спохватилась. Когда у твоей лучшей подруги амнезия – это одно, а вот когда она несет явный бред – совсем другое, законы логики в нашем мире еще никто не отменял. Расспрашивать Новикову уже ни о чем не хотелось, та сама исправно болтала языком, безо всяких наводящих вопросов сообщая Лене подробности ее новой жизни - об учебе в институте, о родителях, о свадьбе. Все это Лена слушала через силу – во-первых, в этих деталях не было ничего, кроме боли, и, во-вторых, она уже просто запуталась. О том, что желанная разгадка не приблизилась ни на шаг, и упоминать не стоило. Если бы хотя бы любопытство было… Она чувствовала себя невероятно постаревшей и усталой, Лерка со своим неиссякаемым оптимизмом уже просто раздражала, хотя в глубине души Лена по-прежнему была ей благодарна за поддержку. Поэтому она немного ожила после того, как Новикова, глянув на часы, сообщила, что им с заспавшимся Дэнни пора отчаливать домой, «иначе наш папка сегодня на ужин получит магазинные пельмени, а им, английским лордам, только домашние подавай». Девочки, я понимаю, что этот эпизод чересчур растянут, но без него никак... Экшн начнется скоро, обещаю! Большое спасибо всем, кто читает, а тем, кто жмет на "плюсик" в углу и комментирует, просто многократное Я очень рада, что вы со мной
Долли: - Все, теть-Лена, покидаем мы вас, - Лера возникла на пороге кухни с заспанным Дэнни на руках. Тот, надув губы, сонно хлопал ресницами, на щеке у него отпечаталась складка наволочки. - А полдником ты его не кормишь, что ли? - Придумаю что-нибудь, времени нет, - отмахнулась Лерка. Вид у нее снова стал холодно-отстраненным, казалось, ей тоже не терпится уйти. - Давай, я его подержу, а ты собирайся, - покаянно предложила Лена. Тяжелый после сна Дэн, оказавшись у нее на коленях, зевнул, сложил губки бантиком и расслабленно привалился к груди. Лена поцеловала его в пушистые волосы и подумала с тоской, что за два года официального замужества так и не родила Игорю ребенка – то учеба мешала, то Гуцула уволили, а денег и так всегда не было. Да что тут греха таить, не хотела она детей, по большому счету. Может, потому, что никогда мужа не любила? А от Степнова бы хотела? Лена честно покопалась в душе и поняла, что не просто бы хотела, а мечтала бы всей душой – о таких же, как он, синеглазых. От мысли, что сидящее на ее коленях пухлощекое чудо могло бы быть ее – ее и Степнова, у нее сладко заныло в груди... - Киса мяу, - тем временем вздохнуло «чудо» и ткнуло ее пальцем в глаз, а Лена, дернувшись, зашипела от боли. - Нельзя, тете больно, - цыкнула на отпрыска Лера, появившись на кухне со своим драгоценным рюкзаком на плече. – Так, это я сказала, это я предупредила... Все, можем домой ехать. Я от тебя такси вызову, хорошо? - Вызывай, - пожала плечами Лена. – Только сама звони, я номера не знаю, на такси не ездила сто лет. - Знаю я номер… А трубка где? - Сначала была в спальне, потом, когда мелкого спать положили, я ее на кухню унесла... на холодильнике, вон. - Благодарствую. На такси, говоришь, не ездила? – хмыкнула Лерка, нажимая кнопки. – А на чем вы с Витенькой домой неделю назад добирались, когда его бёздник в ресторане отмечали, на оленях, наверно?... Алё, здрасьте!.. На этом Ленин орган, ответственный за терпение, окончательно атрофировался. Она что, в параллельную реальность попала? Да что же это такое, сколько можно? И так башка кругом идет, а поток информации никак не закончится! Все не так, все с ног на голову! Невозможно уже ни врать, ни слушать… Может, все-таки признаться? - С меня пятак за эксплуатацию телефона, сказали, через десять минут будут, - Лерка вручила ей трубку, держа ее двумя пальчиками за антенну, словно дохлую мышь. - И чего ты смотришь на меня, как Зеленова на секонд-хенд, скажи на милость? Лена глянула на нее в упор и подумала мельком, что Англия явно пошла Новиковой на пользу – по крайней мере, кожи, как у шестнадцатилетней, неделю назад у нее не было. - Перегруз. Как это в компьютере?.. «Вы исчерпали свободное место на диске Це». Считай, что у моего компьютера, - она выразительно постучала себя пальцем по лбу, - «винду» снесло, а ты сейчас переустанавливала. Новую информацию заливала – и про квартиру, и про машину, и про косметику «Диор»... Лера посмотрела на нее сверху вниз какими-то больными глазами. - Ну, и как результат? Переустановилась «винда»? - спросила она с кривой усмешкой. Поджав губы, забрала сына и села на стул, а Лена брякнула, не подумав: - Да криво что-то… И тут же, глянув на лицо подруги, пожалела, что вообще завела этот разговор. - Тик-тяк, - подал голос Дэнни, тщетно пытаясь расстегнуть браслет материнских часов, и в этот момент стало заметно, до чего же они с Лерой похожи - когда хмурят брови и расстраиваются. - Забудь про это, Лер, забей, - попросила Лена, перегибаясь через стол и касаясь стиснутой в кулак ладони подруги. Нет, не объяснить ей никому и ничего, это же шизофрения чистой воды. Лера немного посветлела лицом. - Знаешь, когда ты на меня смотришь, вот как сейчас, ты вроде бы становишься похожа на саму себя. А когда думаешь, что я тебя не вижу, у тебя такое лицо… Будто Витенька опять на Уткиной жениться собрался и ты вот-вот его потеряешь. - А он что, встречался с этой крыской библиотечной? – вроде бы давно изжитая, подспудная ревность к кандидатке в соперницы вдруг раздулась до полноценной волны. Ишь, бегали они вместе по утрам, видите ли! Да эта рыжая тараканиха и ста метров не проползет без одышки!.. - Так не женился же, чего ты завелась?.. – удивленно вскинула брови Лера – и осеклась, услышав трель домофона. - О, вот и наше такси. Подержи этого скакуна, плиз, я обуюсь. А то ускачет - и лови его потом по всей квартире... Пока она застегивала босоножки, Дэнни, этот юный первооткрыватель, искрутился на руках у Лены – все-то ему было нужно потрогать, до всего было дело. Больше всего его внимание притягивали книги, стоявшие на стеллаже прямо в прихожей, он так к ним тянулся, что непременно свалился бы на пол, если бы держали его чуть слабее. И Лена, отвлекаясь на его загребущие ручонки, все хотела что-то еще спросить у Лерки, но никак не могла вспомнить, что. - Все, мы готовы, - Лерка, выпрямившись, поправляла перед зеркалом волосы. – Иди сюда, сына, и скажи крестной «до свидания». Дэн, перебравшийся на руки к матери, вместо того, чтобы сделать тете ручкой, вдруг засмущался и, отвернувшись, уткнулся лицом Лере в шею. - Тогда я сама, - вздохнула она. – Пока, тетя Кулемина, может, скажешь мне чего-нибудь на прощанье? Лена, улыбавшаяся ребенку, встретилась с ней глазами – и ей стало стыдно. Потому что сегодня к ней, здоровой дурынде, приехала, потратив кучу денег на такси, женщина с крошечным ребенком и искренне пыталась помочь. А ей беззастенчиво врали в глаза про потерю памяти и изводили расспросами, прекрасно понимая, что причиняют боль. Одним словом, сознательно использовали в своих целях. Вот только почему сама Новикова делала вид, что верит (это с ее-то генетическим чутьем на вранье!), оставалось непонятным. И тут Лена вспомнила, о чем хотела спросить. Конечно, вопрос этот был важен (да что там важен, при одной мысли об этом ее снова начинала душить ревность), но в свете недавнего самобичевания задавать его было бы форменным свинством. Но совести ее вряд ли полегчает, если она сейчас промолчит, - вопросом больше или меньше, какая разница. - Слушай, тут такое дело... – Новикова, уже взявшаяся за барашек замка, встрепенулась и широко распахнула засветившиеся надеждой карие глаза. Наверно, решила, что Лену в последний момент потянуло на откровенность А не тут-то было... – Это правда, Степнов действительно собирался жениться на этой с… Светочке? Огонек оптимизма, вспыхнувший было в Леркиных глазах, погас, словно окна закрылись. - Заяву в ЗАГС, по крайней мере, подавали. А что? - Да так… - и почему ей от этой новости так дурно, что кажется – еще чуть-чуть, и подогнутся ноги? Ведь это было так давно! – Он что… ее любил? - А ты, Кулемина, у нас, оказывается, дура, - устало вздохнула Лерка и снова взялась за замок. – Если бы он любил ЕЕ, разве он был бы сейчас ТВОИМ мужем? - И они именно поэтому не поженились? - Да, именно поэтому! И еще потому, - Новикова поджала губы, так, что резче обозначилась ямочка на щеке, - что кто-то в самый последний момент перестал ныть и начал действовать. Ладно, мы пошли, не провожай. И звони, если что. В тот момент, когда она с какой-то обреченной усталостью перешагивала через порог, Дэнни глянул на Лену хитрым синим глазом и засмеялся. Спасибо всем, кто читает!
Долли: Кто-то хотел Степнова? Получите-распишитесь! Остаток дня прошел тоскливо – Лена слонялась по огромной квартире, не зная, куда себя деть, шарахалась от вездесущей «тети Вась-Вась», так и норовящей пристать с расспросами, и повторяла про себя: «Я устала. Боже, как я устала». От мысли, что через пару часов вернется Степнов, ее бросало в дрожь. О чем с ним говорить и вообще как себя вести, она не представляла. От безысходности и понимания, что все равно надо чем-то отвлечься, раскопала на подставке с дисками альбом «Ранеток» (и он, оказывается, был в ее жизни!) и долго слушала, отслеживая свою басовую партию и прикидывая аппликатуру. На тетю Васю, заглянувшую в гостиную для того, чтобы сообщить, что она уходит, а ужин на плите, отреагировала лишь запоздалым кивком. А потом, когда диск закончился, пренебрегла Леркиным запретом и взялась-таки за фотоальбомы. Слава богу, в этот раз слез не было – то ли она научилась контролировать себя, то ли уже притерпелась. Странно, но больно тоже не было. Кажется, ей все же удалось себя убедить, что ЭТА жизнь, запечатленная на цветных снимках, не имеет к ней, Лене Кулеминой, никакого отношения. Значит, и смотреть на все надо так, будто это кадры из чужой жизни. Нет, легче ей от этого не стало, но, по крайней мере, теперь не хотелось самой набрать «03» и сдаться в дурдом. Подтверждение того, что психиатр ей все-таки нужен, явилось домой еще через час. Лязгнула замками входная дверь, на пороге затопали, и голос, от которого снова засбоило сердце, настороженно позвал: - Лен, ты дома? Отмалчиваться и прятаться было глупо – это же его квартира, в конце концов. Поэтому Лена, собрав всю волю в кулак, отозвалась: - Да, дома. – Голос вроде бы не слишком дрожит, может, он и не заметил… Тащить себя в коридор пришлось чуть ли не на аркане. Ну, хоть коленки не тряслись, и то счастье. - Как ты, Ленок? – голос вроде бы веселый, однако взгляд настороженный, немного исподлобья. Стоит посреди прихожей в одном ботинке, второй ногой шарит под обувной полкой в поисках тапка. Пиджак уже снят, узел галстука ослаблен, расстегнутый ворот рубашки открывает загорелую шею. Лена молчала, против воли жадно вглядываясь в его лицо. Боже, неужели она когда-то думала, что забыла его? Дура, дура… Вот он, завершив свою возню с тапками, подходит к ней, смотрит сверху вниз, такой высокий, красивый. Заглядывает в глаза и, будто заметив в них что-то, светлеет лицом. - Ну, солнце, как ты? – он близко-близко, от запаха его туалетной воды у нее кружится голова, она еще крепче вжимается спиной в косяк гостиной, понимая, что если он к ней прикоснется, она умрет от счастья. Потому что этого прикосновения ей хочется больше всего на свете. Но… придется врать, что она все помнит, что те фотографии из фотоальбома – часть ее жизни. А сил на это уже нет. - Все хорошо, Виктор Михайлович, - выдавила из себя Лена. А Степнов, переменившись в лице, отпрянул, будто она его ударила. Процедил: «Понятно» и, резко развернувшись, ушел в спальню. Приросшая к косяку Лена слышала, как он в сердцах хлопает дверцей шкафа. На душе было пусто и гулко, как в спортзале. Ах, спортзал, спортзал… Ходики на стеллаже звонко щелкнули минутной стрелкой, возвещая об истечении очередного часа - ого, уже восемь. А он, наверно, голодный - еще бы, целый день на работе. С минуту Лена размышляла – может ли она накормить Степнова ужином. И, взвесив все за и против, решила, что не просто может, а даже обязана. В конце концов, человек, придя домой после целого дня работы, имеет право на ужин и отдых и не должен страдать от того, что у затесавшейся в его квартире бабы в голове окопалась стая тараканов. Степнов, переодевшийся в джинсы и футболку, появился на кухне в тот момент, когда она вынимала из микроволновки исходящую паром тарелку борща. Смерил взглядом накрытый к ужину стол, хмыкнул, увидев два прибора. И, не сказав ни слова, сел на стул. Ужинали в молчании, старательно не глядя друг на друга. Лишь изредка, поворачиваясь к плите, Лена чувствовала затылком его сердитый взгляд, от которого вдоль позвоночника бежали мурашки. Но, стоило ей развернуться, как он снова утыкался глазами в тарелку. Тяжелая, словно перед казнью, тишина была нарушена всего дважды. Сначала он спросил, будто выплюнул: - Почему не ешь? Она и в самом деле лишь вяло ковыряла вилкой отбивную, - аппетита не было совершенно. И ответила честно, в кои-то веки радуясь правде: - Не хочется что-то. Он в ответ только фыркнул и еще громче застучал ножом, терзая свинину. Да уж, на его аппетите нынешняя ситуация совершенно не сказалась… А во второй раз он подал голос, когда уже был почти выпит чай, и этот его вопрос уже не был таким безобидным. - Если я тебе не муж, а ты мне не жена, какого черта ты меня кормишь? Чего он добивался этим вопросом? Пытался сделать ей больно? Не получилось: видеть его, сидеть за столом напротив, носить на руке его кольцо и не сметь прикоснуться и пальцем, потому что это НЕЧЕСТНО и НЕПРАВИЛЬНО – что может быть больнее? Но объяснять ему это она не стала, только ответила со вздохом: - А что, было бы лучше, оставь я вас голодным? И опять она сказала не то, потому что Степнов оттолкнул кружку и, рявкнув: - Да твою-то мать! – вылетел из кухни. А Лена осталась за столом, с тоской наблюдая, как красная льняная салфетка впитывает пролитый чай и темнеет до цвета крови. Салфетку было жалко – заварка отстирывается с трудом, теперь будет пятно. И Степнова было жалко, и себя. А пуще всего было жаль своей непутевой жизни, которую она давным-давно, на самом пороге юности, умудрилась так испоганить, что ничем уже не выправить… Спасибо всем за "спасибо"! А высказать свои мысли по поводу терзаний наивного чукотского ребенка запутавшейся в жизни девушки можно тут
Долли: На автопилоте убрав со стола и после долгого изучения английских надписей на кнопках запустив посудомоечную машину, Лена в нерешительности замерла на пороге кухни. И куда теперь ей идти, что делать? Судя по звукам, доносившимся из гостиной, Степнов обосновался там – смотрел телевизор, или, точнее, пытался смотреть, без конца переключая каналы. Идти к нему, мучиться дальше? Да ни за что. Самым правильным сейчас было бы пойти и лечь спать – как делают все нормальные люди, у которых от переизбытка информации отказывается работать голова. А утро вечера мудренее, обязательно что-нибудь придумается. На часах без десяти девять, так рано она ложилась спать только в детсадовском возрасте. Ну и ладно, раньше ляжет, раньше что-нибудь придет в голову. И Лена, мышкой прошмыгнув мимо приоткрытой двери гостиной, пошла в ванную. И в очередной раз убедилась в гениальности изобретателя душа. Шум воды, дождем барабанящей по стенке душевой кабины, и цветочный запах геля успокаивали, приносили чувство защищенности, словно отгораживали от всего мира, уводили в далекую даль бесконечный хоровод бессвязных мыслей. И вместе с нежной пеной по плечам, рукам, животу вниз, к ногам стекали печаль и тревога, таял под теплыми струями острый осколок боли, засевший глубоко под грудиной – странно, а Лена и не чувствовала его до тех пор, пока он не исчез. И из ванной она выходила совершенно умиротворенной, мечтая лишь о том, как бы поскорее добраться до постели и уснуть. Но сон слетел с нее, стоило ей войти в спальню. Потому что там ее встретили задернутые шторы, тусклый свет ламп на тумбочках – и Степнов, с задумчивым видом сидящий на кровати, подогнув под себя одну ногу. От первого же взгляда на него Лена вспыхнула до корней волос – господи, как она могла забыть, это же и ЕГО спальня тоже! Нет, граждане, если уж она рядом с ним и поужинать нормально не смогла, то ночь в одной постели точно не переживет, скопытится от разрыва сердца. И что теперь делать, куда бежать? В гостевую комнату, в гостиную, к Лерке?.. Да куда угодно, только бы подальше от него, такого… такого… И то счастье, что он сейчас на нее не смотрит – знай сидит себе, повернувшись боком и делая вид, что китайские узоры на абажуре ему куда интересней. Плечи устало опущены, пальцы правой руки, упирающейся предплечьем в туго обтянутое джинсами бедро, играют с диммером лампы. Словно и не вошла она, Лена когда-то Кулемина, в спальню, не приросла опять спиной к косяку, намертво вцепившись пальцами в брус. - Я звонил сегодня Новиковой, - сказал он вдруг спокойно, по-прежнему не поворачивая к ней головы. – Можешь на нее обижаться, сколько влезет, только она тебя сдала. - К-куда? – это очень удачно, что она сейчас держится за косяк, иначе точно бы грохнулась. - Что значит – «куда»? – в его голосе мелькнуло усталое удивление, но взгляд был упорно прикован к плафону. – Не «куда», а «кому». Мне. Так что с неудачной версией про амнезию я уже знаком, можешь не повторять. Значит, Лерка действительно не поверила, хотя уж кто бы сомневался. И он тоже не верит. Только почему тогда молчит? Знай себе накручивает этот чертов диммер, влево-вправо, свет то медленно гаснет, то разгорается вновь, и тонко выписанные китайские пагоды на молочно-белом стекле абажура то становятся четкими до последнего мазка, то расплываются замысловатыми кляксами. И вместе с ними то растворяется на фоне темных обоев, то вновь выныривает из темноты надменный степновский профиль… Игра света и тени затягивала, кружила голову, путала и без того не блещущие связностью мысли, и Лена сама так и не поняла, как же это у нее вырвалось: - Пожалуйста, не надо… Что в этой фразе так взбесило Степнова, оставалось только гадать. Просто как-то так вышло, что в следующий миг ни в чем не повинный выключатель врезался в боковину тумбочки, а ортопедический матрас коротко охнул, отталкивая рванувшееся вверх тело. - Говоришь, не надо?! – гневные раскаты его голоса прокатились по спальне, отдаваясь трусливыми отголосками где-то в желудке. – А что надо? Мотать мне нервы? Морочить мне голову, не потрудившись объясниться? Врать?! - Я вам не вру! – от возмущения пополам с отчаяньем голос дрогнул и сорвался, и Лена, разозлившись на себя за эту слабость, оттолкнулась от спасительного косяка и шагнула вперед. Наверно, впервые за эти дни в ней проснулся боец. Они стояли в трех метрах, глядя друг на друга в упор, и оказалось, что смотреть с вызовом ему в глаза совсем не страшно, даже когда он злой как черт. Она вскинула подбородок и скрестила на груди руки, готовая отстаивать свое право на правду хоть с кулаками, он смерил ее долгим яростным взглядом… вот только яростным ли? Мельком глянув на свое отражение в зеркальной двери шкафа, она вдруг поняла, какой Степнов сейчас ее видит, - медово-желтые в приглушенном свете ламп обнаженные ноги, в живописном беспорядке разметавшиеся по плечам золотистые пряди волос, нежные линии предплечий в волнах оборок на рукавах короткого, до середины бедра, пеньюара. Коротко охнув, она отпрянула назад, словно стена могла спасти ее от страстного огня в его глазах. И действительно, разделяющие их метры он преодолел в один миг, и она только вскрикнула на выдохе, когда железная рука властно обхватила ее за талию, рванув вперед. Кровь мгновенно бросилась ей в лицо, колени вот-вот были готовы подломиться – он прижимался к ней всем телом, заставляя прогибаться назад, сильные пальцы, путая волосы, стиснули затылок. Понимая, что еще миг – и она уже не сможет и не захочет сопротивляться, Лена, задыхающаяся от охватившего все тело жара, из последних сил попыталась вырваться, но он только крепче притиснул ее к себе, жестко зафиксировав вконец закаменевшим предплечьем. - Так, говоришь, я не твой?!.. – выдохнул он ей в лицо, а она, увидев близко-близко разъяренные синие глаза, почему-то испуганно подумала: «Сейчас укусит». Но он все-таки каким-то чудом сдержал свой порыв – она чувствовала, как обхватившая ее талию рука до хруста сжалась в кулак. И последовавший за этим поцелуй был нежным – цветочные лепестки, облака на закате, шерсть новорожденных котят, с чем еще можно было бы его сравнить? И об эту бесконечную нежность вмиг разбились все Ленины «нельзя», блеснув под закрытыми веками десятком зеркальных осколков. Целый день терзавшие ее правильные мысли оказались забыты, потому что его поцелуй дарил ей ни с чем не сравнимую, ни разу в жизни не изведанную сладость, пронизывающую ее тело до последней клеточки и скапливающуюся где-то внизу, под солнечным сплетением. И в тот момент, когда это ощущение, казалось, переполнило ее до краев и готово было захлестнуть с головой, он выдохнул ей в губы: - Если я не твой, а ты не моя, откуда я знаю, как надо?.. Этот прерывистый от страсти шепот свел ее с ума окончательно. Голова кружилась, колени отказывались держать, наверное, она цеплялась за него, то обнимая за плечи, то ныряя пальцами в завитки черных волос на затылке. А потом она полетела – высоко-высоко, прочь от глупой реальности и ненужных мыслей. Где-то рядом шумно дышало море, чайка стонала в ночном звездном небе. Что-то прохладное и шелковистое, как морская пена, скользнуло вниз по обнаженной спине – и снова жаркие волны взметнули ее в высоту. Полет казался бесконечным. Время от времени она возвращалась на грешную землю, вдруг осознавая себя рядом с ним в прохладной постели или слыша обжигающий ухо, пробирающий до самых глубин шепот: «Если я тебе чужой, откуда знаю?..», после чего новая, ни разу в жизни не испытанная ласка заставляла выгибаться навстречу его прикосновениям, и она снова взлетала в жаркое звездное небо, и прерывисто дышало где-то рядом море, и чайка стонала низким женским голосом… Наваждение схлынуло в тот миг, когда они слились воедино, она и не заметила, когда это произошло. Просто абсолютная его близость захлестнула ее таким счастьем, что она, наконец, поверила – да, это правда, это происходит с ней. И нет ни моря, ни пены, ни чайки, только двое бесконечно долго плывут по горько-соленым волнам своей любви. Огромное спасибо всем, кто читает!
Долли: По совету беты изменен рейтинг фанфика. Что-то куда-то меня занесло... День третий. За стеной глухо хлопнула дверь ванной, бурным черноморским ливнем зашумела вода, окончательно разрушая тонкую пленку дремы. Ведь семь утра, ну чего ей не спится? Хотя двухчасовые тревожные метания на грани яви, когда буквально каждой клеточкой чувствуешь пустоту и холод огромной кровати, разве это сон?.. Лена свернулась калачиком под простыней, зябко подтянув к груди колени. Вытянув руку, погладила соседнюю подушку – смятую, еще хранившую его запах, и закрыла глаза. Господи, ну, сколько она еще будет себе врать? Зачем придумывать всякие глупости, обещать самой себе уйти жить к деду, когда воспоминания о том, что творил с ней бывший ее учитель несколько часов назад, рвутся из подсознания и окатывают жаркой истомой? И тело-предатель только притворяется усталым и обессиленным - нет, оно тоже помнит все, каждую минуту прошедшей в любовном бреду ночи и каждой клеткой радуется этому… Она не считала, сколько раз он доказывал свою власть над ней, то уверенно-нежно, то с какой-то исступленной страстью, на грани боли и грубости. Не думала о том, который сейчас час и как она будет жить дальше. Это оказалось так просто и легко – существовать одним сладким мигом, отдаваясь и принимая, с полустоном-полукриком выдыхая в раскаленную темноту: «Люблю, слышишь!..» и с замиранием сердца слушая его прерывистый нежный шепот во время передышек. Таять в его руках снежинкой и самой ловить его хриплые надрывные стоны в миг финала. И понимать, что вся ее прежняя жизнь не имеет значения, а от горько-сладкого, как темный шоколад, счастья обладать им и отдавать ему себя уже не отказаться, не отречься… Закончилось же это безумие так же стремительно, как и началось. Просто когда черноту окна прорезала блеклая полоска рассвета, он вгляделся в ее лицо, уже различимое в мутном предутреннем полумраке – и она, расслабленно переживающая очередной совместный финал, вдруг почувствовала, как ласкающая ее бедро мужская рука замерла и сжалась в кулак. «Ты… ты плачешь, что ли?» - это были первые связные слова за эту ночь, произнесенные в полный голос. Жесткий, как пощечина, изумленный тон вмиг отрезвил ее, и она, испуганно дернувшись, вдруг почувствовала, что по вискам действительно что-то стекает, а наволочка подушки какая-то подозрительно влажная. Значит, опять, второй раз за сутки, она ревет, сама того не замечая... Но прежде, чем Лена сама успела что-то понять, снова решительно охнул матрас, и разомлевшему от любви телу стало холодно в опустевшей кровати. Мелькнув в предрассветной мути накачанной спиной, он рванул из шкафа что-то теплое, объемное, кажется, халат, и вылетел из спальни, даже не оглянувшись на Лену, еще не осознавшую свалившееся вдруг на нее одиночество и его причину... Чуть позже, когда ее осенила-таки догадка, она хотела подойти к нему и сказать, что женщины могут плакать и от счастья. Но, услышав, как он зло чертыхается в гостевой комнате, тихо вернулась обратно в холодную постель – что-то объяснять, даже не понимая толком, на что он взъелся, не было сил ни моральных, ни физических. И зыбкая трясина утренней дремы, в которую она провалилась, едва коснувшись щекой мокрой от слез подушки, не дала ей в полной мере прочувствовать снова настигшую ее пустоту… Шум воды за перегородкой стих, потом там что-то долго жужжало; затем коротко ударила в раковину струя воды, и снова клацнул дверной замок. Знакомые мужские шаги стремительно протопали мимо, сердито хлопая задниками тапок… Минут десять назад он зашел в спальню, чтобы взять костюм и чистое белье из шкафа, значит, все, скоро уйдет на работу. И никто не будет крутиться, обиженно матерясь, на диване в гостевой, не станет смотреть сквозь нее нарочито рассеянным взглядом, как на пустое место. И снова опустеют душа и квартира, резвая тетка «Вась-Вась» и собачка не в счет… Она и сама не поняла, какая сила вздернула ее на кровати, а, главное, зачем. Вроде только что лежала, и вот уже сидит, нашаривая босой ногой пушистый тапок. Скорей, скорей к нему, пока не ушел… Пройдя к двери, собралась выскочить в коридор, как вдруг заметила боковым зрением, что в зеркале мелькает что-то странное. Господи, да она же голая… В полном ступоре она разглядывала свое отражение и никак не могла осознать чумной от недосыпа головой, что это - она. Молодая женщина с уже не девичьим телом, на котором прошедшая ночь, словно летописец на пергаменте, оставила свои отметины. Тени под глазами, осунувшееся лицо. И еще засос под правой грудью, и россыпь мелких синяков на бедрах – по четыре в ряд, и распухшие, будто пытающиеся расползтись на пол-лица губы, ноющие после бесконечных поцелуев… Тряхнув головой, Лена отогнала сладкую истому, волной растекающуюся вверх по животу, и решительно потянулась за пеньюаром. На кухне тонко звенела посуда, пахло кофе и гренками, хрустела страницами газета. Лена, по-детски прижав к груди руки, прильнула щекой к распахнутой двери. Всю жизнь бы вот так проторчала, не сводя с него глаз, ловя каждое его движение, если бы только... В противовес распространенной мужской привычке, Степнов сидел за столом спиной к двери, и можно было беззастенчиво разглядывать его, не боясь наткнуться на холодный синий взгляд. Безумно хотелось подойти, снова запустить пальцы в эти густые, пахнущие ментолом волосы, прижаться губами к загорелой шее, обнять, чувствуя ладонью, как ускоряется стук его сердца… Но она не решалась, помня его безмолвный и стремительный уход из разогретой страстью постели. Опять, опять он все не так понял!. Лена никогда не обольщалась относительно своего умения ходить бесшумно, да и по его напрягшейся, неестественно прямой спине поняла, что он знает о ее присутствии. Наконец, он, не выдержав, оглянулся через плечо, высокомерно вскинув подбородок - и на миг ей показалось, что в холодных, деланно безразличных глазах мелькнул теплый огонек, как от давнего и бесконечно дорогого воспоминания. Мелькнул – и погас, явно стертый памятью о ее слабости, неуместной и неверно истолкованной... Надо было что-то сказать вместо того, чтоб стоять столбом, но она не решалась – слишком уж неприступный был у Степнова вид. Он все-таки пришел ей на помощь – как приходил всегда все эти годы. - Ты, кажется, что-то хочешь мне сказать? А сказать что-то мне можно тут
Долли: Она, явно не ожидая от него такого милосердия, вздрогнула и еще крепче прижала к груди кулачки. А толстый «АиФ» уже с сердитым хрустом складывался пополам, потом, после заметного усилия, еще раз – наверно, это обозначало степновскую готовность ее слушать. Лена с трудом оторвала обреченный взгляд от лопнувшей по сгибу газеты и выдохнула: - Виктор Ми… Витя… Все не так, вы неправильно поняли… Просветлевший было лицом Степнов после ее «вы» опять взвился. Газета порхнула вперед по гладкой столешнице, сбивая в гармошку льняную салфетку, отодвинутая в сердцах чашка, жалобно звякнув тонким фарфором, расплескала по блюдцу недопитый кофе… Значит, опять она только сделала хуже, и, судя по жесткой складке в углах его губ, второго шанса у нее не будет. Бог весть, чего ему стоило сдержаться – при его-то бурном темпераменте. С каменным лицом, глядя куда-то сквозь Лену, он поставил чашку в раковину и шагнул к двери. И с тот момент, когда он, повернувшись боком, собирался пройти мимо нее, Лена уперлась ладонью в противоположный косяк, перекрывая выход. Степнов замер буквально в сантиметре. - Пусти, - процедил он сквозь зубы ей в макушку. – Пусти, не вынуждай меня… Заставить себя взглянуть на него получилось с трудом. Эта ночь и для него не прошла даром – глаза запали, резче обозначились скулы, четко очерченные губы припухли и покраснели. И еще сердитая морщина между бровей, раздражение от электробритвы на подбородке… и в самом основании шеи - след то ли засоса, то ли укуса, полускрытый расстегнутым воротником рубашки. Поддавшись порыву, Лена коснулась пальцем красного пятна, осторожно погладила трогательную ямку над ключицей. - Не больно? – спросила она севшим вдруг голосом – и в ту же секунду была прижата спиной к двери, жалобно скрипнувшей от толчка. Талию уже стискивали сильные руки, а распухшие губы раздирал болезненный, грубый поцелуй. Задыхаясь от нахлынувшего счастья, Лена отвечала. Снова коснуться его, запутаться пальцами в волосах, отдаваясь в полную власть, голова кружится от его запаха, ослабевшие колени вот-вот подогнутся… Горячая мужская ладонь решительно скользнула вверх по бедру, Лена со стоном подалась вперед - и вдруг он, резко оборвав поцелуй, стряхнул с плеч ее руки. - Все, хватит, - с горькой гримасой выдохнул он в сторону, отодвигая ее, словно куклу. – Хватит меня терзать. - Почему… - она, еще не понимая, пыталась мутными от страсти глазами поймать его взгляд, но он упорно смотрел вбок. Снова порывисто подалась вперед, Степнов отпрянул, как от огня. - Перестань мне душу рвать, я не железный! И не ври больше про любовь, очень прошу! - Но я… - Господи, молчи лучше, не говори ничего, я ведь опять поверю! – неприкрытая боль в его голосе отдавалась где-то в груди, словно ее вколачивали молотком. – А потом опять будешь из меня насильника делать, слезы лить… Так вот он, значит, что подумал. Лена, ладонью зажимая во рту рвущуюся наружу истерику, обессилено сползла вниз по стене. А чего она от него ждет, какой логики, если сама в себе запуталась, вчера одного хочет, сегодня другого?.. Все еще тяжело дыша, он громыхал туфлями, обуваясь, а она смотрела на него снизу вверх потухшими глазами. Все слова, которые так хотелось сказать, куда-то пропали, душа пугающе звенела пустотой, только загнанному сердцу было больно и горячо. А черный от обиды Степнов, схватив с тумбочки жалобно звякнувшую связку ключей, уже летел к выходу. На пороге остановился и глухо сказал дверной обивке: - Знаешь же, у меня одна мечта – чтоб ты была со мной счастлива. Я думал, у меня получается. А оно вон, значит, как… Замок клацнул, словно цепи в темнице, с грохотом встретилась с железным косяком дверь. Глядя перед собой остановившимся взглядом, Лена сказала взвывшему на старте лифту: - Все равно люблю. Хоть верь, хоть не верь, люблю тебя, слышишь?
Долли: Взъерошенный серый голубь, приседая, самозабвенно плескался в оставшейся после ночного дождя луже у подъезда, а в полутора метрах от него на нагретой солнцем скамейке растянулась полосатая соседская кошка. И оба, ошалев от жары, не обращали друг на друга никакого внимания, лишь кошка изредка приоткрывала сонный желтый глаз и смотрела на обнаглевшего голубя с ленивым удивлением. Схватку с июльским солнцепеком ее охотничьи инстинкты проигрывали вчистую. Наверно, ей можно было обстричь усы и даже остаться в целости, до того ее разморило. Лена, сидя на скамейке, чесала вконец разомлевшую хищницу за ухом и все ловила себя на мысли, что готова сама, как эта кошка, мурлыкать от счастья. Сказал бы ей кто еще вчера утром, что она будет радоваться, не обнаружив там, где жила раньше, и намека на свою прошлую жизнь – кинула бы чем-нибудь тяжелым, очень стараясь не промахнуться. А теперь бывшие соседки баба Лариса, баба Поля и Ангелина Христиановна подозрительно разглядывают ее со своей скамейки напротив, вот-вот милицию вызовут, а ей и горя мало. Обитающие в ее бывшей квартире люди – толстая рыжая бабулька и молодой мужик угнетающего телосложения, такой же рыжий и кудрявый, - вообще таращились на нее, как на сумасшедшую, пока она, сбиваясь, выясняла у них, не живет ли здесь Игорь Гуцулов. А Лена готова была их за это расцеловать... Теперь же она сидела на лавке, прощаясь с местом, где прожила столько лет, блаженно улыбалась двору, каштанам, детской площадке, всему миру и впервые за эти дни чувствовала себя счастливой. По-настоящему счастливой, сознательно, а не в любовном бреду. Наконец-то жизнь ее пошла так, как и должна была идти уже давным-давно, и пофигу, что соседки, старые сплетницы, таращатся на нее, как на врага народа. Потому что теперь она была уверена – прошлое не вернется, не набросится, как грабитель, из-за угла. И можно начинать жить заново, не думая ни о Гуцуле, ни о прожитых с ним годах, раз уж сама жизнь не оставила от них и следа. Лена понимала, что будет сложно. Утром она фактически сбежала из дома – оставаться там после ухода Степнова было невыносимо. Горькие его слова все еще эхом стояли в ушах, раз за разом заставляя сжиматься сердце. И как бы ни был он не прав, все равно нельзя не признать – основания так думать у него есть, причем по ее же вине. Сколько времени ей придется доказывать ему, что она любит его, что жить без него не сможет, что с ума сойдет, если его не будет рядом, неизвестно. Плавали, знаем – помнится, тогда, по весне, она за ним просто оббегалась, и все зря… И тут ее пробил холодный пот. Черт, что за бред?! С чего это она взяла, не было тако… Но мысль оборвалась на середине, и дальше началось форменное сумасшествие. В памяти, словно взбесившись, вдруг начали всплывать воспоминания о небывальщине – о дедовом втором инфаркте, о Степнове, шарахнувшемся от нее, стоило ей сделать шаг навстречу. Об отчаянно-неумелом, словно у судьбы украденном поцелуе в дверях, о кошмаре со степновской свадьбой… А дальше пошло еще веселей. Не успела Лена, обмершая на своей скамейке, пережить охвативший ее ужас, как новая волна воспоминаний о том, чего не было, накрыла ее с головой. Похищенная Наташка, искаженные хищными ухмылками полузабытые лица маклеров, ледяное дуло пистолета у виска… И все время рядом – он, Виктор. То выдергивает ее с линии огня и закрывает собой, то утешает, когда она, еле живая от страха, ревет ему в плечо. Это что, было с ней?! Да быть такого не может, это Лерка насочиняла всякой чуши, а глупая кулеминская фантазия разыгралась от недосыпа! Но вылезшая из берлоги логика бесстрастно напоминала – даже если Новикова и рассказывала про историю с похищением, подробностей о залитой слезами степновской куртке она знать не могла. От былого ощущения теплоты и счастья не осталось и следа. Лена диким взглядом обвела двор, в котором за прожитые здесь годы помнила каждый уголок, каждого обитателя со всей его подноготной. Вот трубы ТЭЦ дымят над крышей соседней «хрущобы», сквозь зелень деревьев розовеют стены местной достопримечательности – психбольницы. Вот бабки, перебивая друг друга, цитируют результаты своих анализов – Лена знала, что у Ангелины Христиановны полгода назад скрутило подагрой ногу, а у бабы Поли есть сын-алкоголик по имени Сенька, старая карга частенько поносила его на весь двор, обзывая дармоедом и божеским наказаньем. Вот на детской площадке, забыв следить за детьми, двухлетней Катюшей и полуторагодовалыми близнецами Андрюхой и Антошкой, громко сплетничают две молодые мамы, Зоя и Вера. Кулемина время от времени помогала им таскать коляски на верхние этажи, и руки ее, кажется, по сей день помнят тяжесть Зойкиного сдвоенного монстра размером с небольшой джип… Да что там коляска, оказывается, она прекрасно помнит все про всех, а не только жизнь свою за последние пять лет, так откуда же могли взяться совершенно другие воспоминания о том же периоде?.. Может, она на солнце перегрелась, в такую жару и оглянуться не успеешь, как бредить начнешь… Тут, выдернув Лену из тошнотного омута, с детской площадки вдруг донеслось возмущенное: - Нет, ну сколько можно собираться! – это Верка всплеснула в гневе руками и, повернувшись к дому, орала на весь двор: - Тань-ка! Ну, ты скоро?! «Молочка» закроется! - Щас!!! – рявкнула в ответ, стремительно высунувшись из окна, Танька Миллер, Ленина соседка из квартиры напротив. – Лизка соком облилась, переодеваю! - Бли-ин! Быстрей! – присоединилась к светской беседе Зойка. - Все, уже выходим! – донеслось из окна, и на втором этаже громыхнула рама. - Вот ведь разорались, чуть не оглушили, скаженные! – вступила в общий хор баба Поля, подпрыгнув от испуга. – Постыдились бы, чай, не дома! Вера, сердито глянув в ее сторону, пропустила эти слова мимо ушей и напустилась на дочку: - Катька! Вылазь из песка! Только тебя оденешь, тут же вся грязная, как свинья! - Мама, я бойьсе не буду! - Андрей, Антон, марш в коляску, сейчас поедем! - А-а-а-а-а!! Тут, еле слышно за общим гвалтом, хлопнула дверь подъезда, и во двор вышла Таня. Она толкала перед собой складную коляску-«трость», в которой вертелся ужом кудрявый рыжеволосый ребенок лет двух – наверно, так же выглядела Женька Алехина в нежном младенческом возрасте. Коляска с плеском проехалась по луже, и голубь, еле успевший увернуться, отпрянул в сторону и помчался под скамейку с бабками, оставляя на асфальте цепочку трехпалых следов. Кошка, хмуро глянув ему вслед, перевернулась на спину, сложила белые лапы вдоль пушистой грудки и замурлыкала, подставляя шею дрожащим Ленкиным пальцам. - Танька, ты во что дите-то нарядила! – тем временем начала сольное выступление Ангелина Христиановна, признанная чемпионка двора по склокам и скандалам. – Солнце палит, что твоя печка, а ты ее в джинсу засунула! Сварить девку хочешь, что ли! - Да где жарко-то, вон, тучки на небе, сейчас дождь пойдет, - с фальшивой кротостью в голосе пояснила Таня, метнув в ее сторону раздраженный взгляд, и прошипела себе под нос, так, чтоб тугие на ухо бабки не расслышали: - Тебя не спросили, старая кочерга! Бабки, поджав губы, закивали: да-да, действительно, вроде тучки. Но не успела Танька, спустив с бордюра коляску, дойти до детской площадки, как они, будто в отместку за последнюю ее фразу, начали с упоением объяснять друг другу, что они думают о современной молодежи и их способах ухода за детьми. Почему-то особенно доставалось памперсам и стиральным машинам-автоматам. А Лена смотрела бывшей соседке вслед и устало хлопала ресницами. Нет, в самой Таньке никаких перемен не наблюдалось, она осталась такой же, как и была - по-крайней мере, заношенные джинсы и вечно ищущий взгляд худшего варианта матери-одиночки остались при ней. Удивительным было то, что в ту пору, когда они с Леной жили на одной площадке, вместо рыжей дочери Лизы у нее был черноволосый и кареглазый сыночек Валерка, как минимум на полгода младше… А кто-то наивный думал, что тут ничего не изменилось?!
Долли: Дверь подъезда снова громко врезалась в косяк, и на крыльце появился давешний рыжий – тот самый парень, обитающий в бывшей Гуцуловой квартире. Замершую на скамейке Лену он ощупал глазами так подозрительно, словно пытаясь разглядеть у нее под футболкой пояс шахида, и стартовал в сторону автостоянки резвой рысью. Следом за ним, окончательно зашугав вернувшегося было в свою лужу голубя, горохом высыпались мальчик и девочка лет шести, тоже рыжие и кудрявые, и застряли у лавки – охочие до новостей бабки тут же пристали к ним с вопросом, «куда это их дядька повел, таких нарядных, хоть крести». И пока малыши наперебой объясняли, что «вот прямо сейчас» они вместе с дядей едут в аэропорт встречать папу и маму из командировки, Лена все копалась в памяти, пытаясь вспомнить, что там говорила Кац, когда они проходили генетику. Неужели она все забыла, и ген, отвечающий за рыжий цвет волос и кудрявость, не подавляется остальными в трех случаях из четырех? Ну, тогда понятно, почему тут, куда ни плюнь, попадешь в клона Женьки Алехиной. Рыжий дядюшка с его рыжей мамашей, эта пара рыжих племянников, еще и дочка Таньки Миллер, неизвестно откуда взявшаяся… Бабки, завистливо вздыхая, начали было выпытывать у двойняшек, какие подарки им привезут родители, но тут к подъезду, фыркая выхлопной трубой, подрулила серая «Волга». - Люда, Денис, шнуром в машину, а то без вас в Домодедово уеду, - скомандовал в приоткрывшуюся дверь рыжий «дядя Коля», и двойняшки под приторное старушечье «пока-пока» шмыгнули на заднее сиденье. Бабки дружно махали им, пока машина не скрылась за поворотом, а потом лица у всей троицы осуждающе вытянулись. - По жаре двоих детей в консервной банке за сто верст катать! – с праведным блеском в мутных глазах завела любимую пластинку баба Поля. – Совсем Колька ума лишился! - Тю! Что Колька, все семейство у них на голову скорбное. У сестры с зятем так вообще ни стыда, ни сраму! Двух короедов на старуху-мать и дядьку холостого спихнули – и давай по заграницам разъезжать! Лена, уловив краем уха родную до боли тему про «родителей за границей», недовольно покосилась на нее. Она уже почти сообразила, с какой радости Танькин ребенок вдруг сменил пол и масть, и теперь эта старая сплетница сбила ее с мысли. А соловьями заливалась уже вся троица: - И не говори, Полин! Ты своего Сеньку сама растила, сама мучилась! - Дак то ж я! А эти в теплых странах задницы греют, все долларей вдоволь заработать не могут! - Да, Поль, уж ты – действительно мать, а это не родители, так, кукушки! - В крови это у них, Ангелин, точно тебе говорю! На Кольку ихнего посмотри. Дите родное в двух шагах растет, а ему хоть бы что. Ни свадьбы Таньке, ни алиментов. Так что такая же он кукушка, разве что не за бугром живет, а через площадку… Этого Лена вынести почему-то уже не смогла. И без того от этих недодуманных мыслей про соседских детей на душе почему-то мерзко до жути, а тут еще старые грымзы топчутся по больным мозолям… И не собиралась вроде бы рот открывать, а вырвалось само собой. - Ну, вы-то не кукушки, - то ли после долгого молчания, то ли от накатившей злости голос звучал сипло и дрожал, - вы стервятники. Нет бы жить спокойно, так вы все гнилье в людях ищете и на свет тащите. Крысы старые... Бабки ошалело вытаращили глаза, будто с ними заговорил не живой человек, битый час просидевший напротив, а фонарный столб. В один миг все стало невыносимым - и стервы эти с их вечными гадостями, и непонятные Танькины дети, и лавка, и двор, уже почему-то полузабытые… Кошка, разбуженная резким движением, с сердитым воплем сиганула в кусты, голубь снова испуганно дунул под скамейку – еще чуть-чуть, и Лена, рванувшая с места в карьер, его бы просто затоптала. Ярость, бессильная и от того еще более унизительная, гнала ее прочь от ставшего вдруг ненавистным подъезда. Скорей отсюда, от этих тополей и каштанов, от вечных сплетен и обманов, от розовой, будто ее шизофреник и красил, психбольницы… Пришедшие в себя бабки уже орали ей вслед что-то пронзительно-возмущенное, на полрайона слышное, кажется, про хулиганство и милицию. Но ей было плевать. Засунув кулаки в карманы джинсов, она размашисто шагала в сторону бульвара, к автобусной остановке, еле сдерживаясь, чтобы не побежать, и теперь уже твердо зная, что никогда сюда не вернется. Удушливая волна гнева шла на спад, оставляя в душе брезгливый осадок, и Лена теперь сама не понимала толком, от чего так взбеленилась. Бабка все говорила про родителей за границей, неужели это из-за них? Но она годами так существовала, что в той жизни, что в этой, – добровольно принимала мамины звонки раз в месяц за этакий суррогат любви и вроде бы все понимала. Почему же ей сейчас кажется, что ее предали, а потом долго и мерзко врали? Не родители? Тогда кто? Кто предал, кто врал? И почему ей так страшно думать об этом, ведь до правды, она чувствовала, остался один шаг, одно звено в логической цепочке? Последние пять лет она только и делала, что обманывала саму себя, так пусть уж нарыв вскроется до конца… Нет, не хочет она правды. Все и так скоро забудется, не зря же с памятью мешанина началась, хоть сейчас беги в дурдом сдаваться, благо, бежать недалеко… К черту прошлую жизнь с ее мерзостями и правдами, одного ей сейчас хочется - чтоб рядом каким-то чудом оказался Степнов, такой большой, теплый и надежный. Ах, как бы она уткнулась носом ему в плечо, как бы разревелась от злой своей обиды… После прохладной тишины двора раскаленный бульвар с его обстриженными тополями и снующими туда-сюда машинами показался ей адской сковородкой – так же жарко, шумно и воняет гарью. Джинсы мгновенно нагрелись и словно приварились к коже, футболка взмокла между лопаток, и нигде не было спасения от взбесившегося полуденного солнца, нещадно прожаривающего и без того раскаленный асфальт. Одно было хорошо – в этом пекле гневные слезы в Ленкиных глазах высыхали сами собой, еще не успев пролиться. Телефон в заднем кармане пропеченных джинсов вдруг завибрировал и что-то коротко пропел. СМС пришло, наверно. Нырнув под полупрозрачный, почти не дающий тени козырек автобусной остановки, Лена выудила из кармана прилипший к потной ладони аппарат. «Эй, Степновы-Кулемины, как ваши дела? Не развелись еще?». Вечно эта Лерка с ее шутками дурацкими… «Не дождешься!». Пальцы на удивление ловко скакали по кнопкам, а ведь еще вчера кто-то к этому чуду техники и прикоснуться боялся, потому что не было в ее прежней жизни «Моторол», тем более таких навороченных… Ответ Новиковой был отправлен, но Лена, прислонившись плечом к заклеенному объявлениями рекламному щиту, все крутила в руках телефон. Вдруг мелькнула испуганная мысль – а если Лерка не шутила, если Степнов и в самом деле собрался… Она вспомнила тот последний, полный отчаянья поцелуй, вспомнила металлический лязг замка, и под пластиковым навесом вмиг стало холодно. Будто и не палило сквозь козырек озверевшее солнце, не исходила жаром дырчатая металлическая скамейка, не лип к подошвам гудрон от плавящегося асфальта… Господи, какого черта она ушла?! Домой, скорей домой! И автобус этот куда пропал, инопланетяне его унесли, что ли?! Лена уже жалела, что не рванула до метро пешком – ничего, пробежалась бы по жаре, не растаяла, зато не маялась бы тут в ожидании, сжимая телефон мокрыми от ужаса руками… Мобильник!!! Господи, какая же она дура! Надо просто позвонить, немедленно, прямо сейчас, и сказать ему… сказать… Позвонить она не решилась. Нашла в телефонной книге запись «Витя», да так и зависла над кнопкой, не в силах нажать. Нет, то, что она хотела ему сказать, не говорят по телефону, да и не выдержит она сейчас ледяного его молчания в трубку, разревется прямо тут, на глазах у прохожих... Потом решила пойти Леркиным путем, отправив СМС. Но, в третий раз переписывая огромный, на сотню знаков, текст, подумала, что позвонить, наверно, было бы все-таки проще. Она бы так же путалась в словах, что-то ему объясняя, зато не выглядела бы такой беспросветной дурой, по которой плачет всеми окнами выкрашенная в розовый цвет психушка. И, спустя полчаса, вконец обессилев и отчаявшись, отправила то самое слово, которое не решилась прокричать ему в микрофон тогда, пять лет назад, и с которого теперь начинались все три неотправленные СМС-ки. Слово «Прости». Когда перегретую в ладонях «Моторолу» пронзила первая вибрация входящего звонка, Лена вздрогнула. Словно и не ждала ответа то ли пять минут, то ли час. А когда грянул рингтон, вообще замерла, не в силах пошевелиться. Надо было нажать на кнопку, ведь он сам звонит, сам хочет поговорить, но она только зачарованно смотрела на экран с заветной надписью «Витя» и слушала незнакомый голос, повторяющий припев ни разу до этого не слышанной песни, а сердце колотилось в ребра со скоростью пулемета. Перед глазами мелькало воспоминание – новое, только-только возникшее из небытия, ах, лучше б она этого не помнила! Не помнила, как Степнов поставил ей этот рингтон, с загадочным видом ковыряясь в настройках и отмахиваясь от нее, изнывающей от любопытства. Как потом, когда она начала недовольно ворчать, что он захламляет ей мобилу всякой попсой, вдруг обнял со спины и сказал, запуская теплую ладонь под футболку: «Эх, ты, рокерша! Ничего не понимаешь. Вот представь: я где-то далеко, а тут у тебя телефон звонит, и…». Как, не обращая внимания на ее требовательное: «Только не пой, умоляю!», вдруг зашептал ей прямо в волосы: «Ты сделана из огня, ты соткана из цветов, ты создана для меня из самых светлых снов…». Как от этого хриплого, дразнящего шепота ее пробило жаркой дрожью, а его руки оказались не на талии, а уже на груди, и она, часто-часто дыша, подставила шею под его губы. Как окончание припева, которое он все пытался шептать, утонуло в поцелуях, а дальше было настолько хорошо, что оба потеряли счет времени. Как пришли в себя только после звонка Рассказова – тот очень спокойно интересовался, не забыли ли они о его юбилее, отмечать который начали час назад. И как потом, когда Степнов неумело врал понимающе ухмыляющемуся имениннику про соседей и прорванную трубу, она все пряталась у мужа за спиной, пытаясь унять обжигающий лицо счастливый румянец… Разорвав жаркую пелену воспоминания, где-то рядом с визгом затормозила машина, клацнула замком открывшаяся дверь. Лена, вздрогнув, подняла глаза на припарковавшийся рядом с остановкой новенький «Форд» – и остолбенела, а все не замолкающий телефон выскользнул из вмиг ослабевших пальцев. Напротив нее, упираясь руками в блестящий полированный капот, радостно улыбался Гуцул. Если захочется что-то мне сказать - комменты тут. А тем, кто не слышал замечательной песни Вадима Усланова "Ты сделана из огня", предлагаю сходить сюда.
Долли: Мобильник, ударившись об асфальт, в последний раз подпрыгнул на вибрации и замолчал. Лена этого не заметила. Прижав ладони к щекам, она смотрела на своего когда-то мужа, такого непривычно стильного, аккуратного, словно из модного журнала вылезшего, и никак не могла взять в толк – неужели она столько лет думала, что любит его? Готовила ему обед, стирала его носки… ложилась с ним в постель, принимала его ласки, черт возьми, и ее даже не тошнило! Ужас какой… Ну, ничего, скоро все закончится - воспоминания об этом периоде уже тусклые и блеклые, как размытая водой акварель. Так что нечего пялиться на нее поверх капота и идти к ней, радостно скалясь! - Так я и знал, что ты тут! – улыбаясь во весь рот, Игорь уже обходил машину, и она попятилась. Но потом он добавил, указывая взглядом ей под ноги: - Лен, ты мобильник уронила. Она проследила его взгляд, и сердце ухнуло в желудок раньше, чем мозг успел осознать масштаб катастрофы. На липком от жары асфальте бесполезной кучкой лежало то, что еще минуту назад было красавицей «Моторолой», до невозможности навороченной и, может быть, антиударной. Батарейка вылетела вместе с задней панелью и валяется в пересохшей луже под скамейкой, погасший экран пересекает трещина, бескомпромиссная, как анатомический разрез. Все, не позвонит ей больше Степнов. А ведь нужно было лишь нажать на кнопку, просто ответить. Дура, дура, идиотка… Лена, с трудом сдерживая бушующую внутри истерику, трясущимися руками вставила в исцарапанный корпус вылетевший аккумулятор и попыталась приладить обратно панель, а та все падала и падала обратно на асфальт. - Лен, дай, я посмотрю, - раздался рядом голос, который она три дня назад считала самым родным. Знакомые руки с чужим обручальным кольцом закрутили серый от пыли корпус, затыкали в кнопки, и в душе у Лены что-то шевельнулось – наверно, это была надежда. - Игорь, да объясни ты мне, что мы тут забыли?!.. – перекрыл шум подъезжающего автобуса женский возглас. – Кулемина! А ты здесь откуда? Лена, кажется, и этот голос знала, но ей сейчас было не до того. Теперь центром вселенной стал Гуцул. Еще полчаса назад она готова была убить его за какой-то неведомый грех, неизвестно в какой жизни совершенный, а теперь чуть ли не молилась на это сосредоточенное, непривычно бритое лицо, повторяя про себя: «Пожалуйста, ну, пожалуйста! Я сразу позвоню, сама, клянусь!..» - Лен, тут, наверно, в сервис надо, а я не знаю, что это. Не включается совсем. И видишь, трещина какая? - вручая ей обломки телефона, он снова был жизнерадостен и сиял улыбкой, а она похолодела от ужаса, потому что надежды ее уже не стало. Вмиг ставшие ватными коленки подогнулись сами собой. Лена устало опустилась на скамейку, не чувствуя, как раскаленный металл припекает сквозь джинсы, и обхватила голову руками. Господи, что теперь Витя подумает? Ведь он звонил, сам звонил… Где-то внутри что-то дрожало, будто струна, дрожало давно, кажется, еще с утра или с ночи, но только сейчас это что-то натянулось до предела. - Игорь, беги в машину, там Маринка одна, я сама разберусь, - быстро сказал над ухом тот женский голос. – Лена, посмотри на меня. Лен, ну ты чего?.. Зеленова. Сидит рядом, мягко отводит от лица ее руки и заглядывает в глаза. Меньше, чем в школе, накрашенная и от того совсем похожая на человека, даже смотрит с сочувствием, словно помочь хочет. А как тут поможешь, если телефон хоть сейчас выбрасывай вместе с сим-картой! Стоп. Симка. И как она сразу не додумалась? Нет, правду говорят: если человек дурак, то это надолго! - Полинка, миленькая, - теперь уже Лена, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заорать, пыталась заглянуть Зеленовой в глаза, а та все норовила отпрянуть. – Вот, видишь, у меня мобила накрылась, а мне позвонить надо срочно. Можно, я в твой телефон симку свою вставлю? Пожалуйста, Полин, это очень важно! Несколько долгих секунд Зеленова разглядывала ее почти с испугом, словно прикидывала, не набросится ли на нее эта придурочная Кулемина и не начнет ли отнимать мобильник силой. Но быстро сдалась: еще бы, паникующая Ленка – зрелище явно не для слабонервных... - Да можно, можно, звони, сколько хочешь. Только давай в машине, а то меня сейчас в этом пекле удар хватит. А ты вообще уже сварилась, вся красная, как свекла. Лена нетерпеливо дернула плечом. Какая к черту жара, если внутри все клокочет и звенит, вот-вот колотить начнет? И ведь заколотило, едва захлопнулась передняя дверь «Форда», - ванильная прохлада салона показалась нестерпимой. Но это все было полной ерундой по сравнению со степновским звонком, оставшимся без ответа. Зеленова, будто чувствуя ее нетерпение, не стала томить, протянула с заднего сидения крошечный «Сони-Эрикссон», уже без аккумулятора и сим-карты. Одновременно с ней между передними креслами мелькнули два задорных белобрысых хвостика с зелеными резинками, и тоненький голосок вежливо мяукнул: «Здъясте, тетя Лена!», но той сейчас было не до приветствий, она уже ломала ногти, выковыривая свою симку из обломков «Моторолы». Она вообще не замечала ничего - ни взволнованных Полининых глаз, ни Гуцула, с недовольным видом развалившегося на водительском сидении, все это было не важно, главное, что малютка «Сони» уже загружает список контактов… Но вот и долгожданное «Витя» в телефонной книге, кнопка вызова утоплена до упора, и… «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Сначала Лена даже не поняла, чей это кукольный голос звучит в трубке вместо степновского «алло», и потом только, после десятого вызова, до конца осознала, что произошло. Поздно, опять поздно… - Что, Лен? Глухо? – подчеркнуто равнодушным голосом спросил Гуцул, а Лена кивнула в ответ, негнущимися пальцами вынимая из «Сони-Эрикссона» свою сим-карту. - Спасибо, Поль, - собственный голос казался бесцветным, как седая прядка, а натянувшаяся внутри струна предостерегающе звенела, еще миг – и лопнет. – Извини, от меня мороки столько… - Да перестань! – отмахнулась Зеленова, любопытные хвостики рядом с ней снова выглянули из-за кресла. – А твоя мобила совсем того, да? - Наверно, совсем, - хмуро подал голос Гуцул и отвернулся к окну. – Там рядом обломок кирпича лежал, если телефон на него приземлился… Хотя, может, в сервисе и возьмутся за ремонт, не знаю. - Лен, не расстраивайся. Это такой закон подлости – когда надо срочно позвонить, телефоны вечно на кирпичи падают… Ты Виктора Михалыча набирала, да? Что-то серьезное случилось? - Да нет, ничего страшного, - устало шевельнула плечом Лена. – Пока мобила цела была, я на звонок ответить не успела, а теперь он недоступен… - Ну, тогда не беда. Попозже с ним созвонишься, - Полина так явно хотела ее утешить, вот только зря все это было. Не рассказывать же ей сейчас о том, что случилось ночью и утром… А Зеленова, вздохнув, ободряюще погладила ее по плечу, и, так уж вышло, это пустяковое прикосновение стало последней каплей. То, что столько времени звенело внутри, перетянутое до предела, лопнуло и будто застряло в душе ледяными осколками – иначе от чего еще могло так перехватить дыхание, почему вдруг стало так больно в груди? Туго натянутая джинсовка на коленях украсилась расплывчатым пятном, и Лена, спрятав лицо в ладонях, отвернулась к двери. Оставшихся сил хватило лишь на то, чтоб не дать себе завыть в голос, не заколотиться лбом о холодное, пахнущее резиной и ванилью стекло. Тоскливая пустота кровати и жуткий, как лязг гильотинного ножа, звук закрытой в сердцах двери, дурацкая двусмысленная смс-ка и звонок, на который не отвечали целую вечность, непонятные намеки бывшей соседки-сплетницы, - все это капало сквозь пальцы вместе со слезами, не принося облегчения. И еще было очень стыдно перед Зеленовой, но взять себя в руки никак не получалось, как она ни старалась. Однако все закончилось быстрее и проще. - Мама, у тети Лены что, тоже животик болит?! – неприкрытый ужас в детском голосе Лена расслышала даже сквозь свои задушенные всхлипы, и после этого слезы вдруг, странное дело, закончились. «Эгоистка», - думала она, обессилено шмыгая носом. – «Напугала ребенка, истеричка несчастная…». - Зайчик, тетя Лена уже не плачет, не переживай, - выдохнула она, вытирая лицо. Сейчас бы отдышаться немного – и домой... А Полина, протягивая ей бутылку минералки, тем временем уже включилась в игру: - Мариш, просто тетя Лена одному очень хорошему дяде не дозвонилась и... Окончание фразы утонуло в неразборчивой ругани и шуме – это Игорь схватил с «торпеды» пачку сигарет и выскочил из машины, от души саданув дверью. - Гуцул!!! – подпрыгнув от испуга, сердито стукнула ему в окно Полина. – Ты что делаешь?! - Что это с ним? Шиза? – устало поинтересовалась Лена. - Не знаю! Он и так последние дни странный какой-то, а сегодня вообще ведет себя, как больной! У обоих выходной, хотели ребенка в зоопарк свозить с утра, пока жары нет, так он зачем-то сюда потащился, на другой конец Москвы. То ли искал кого-то, то ли совсем с ума сошел: катается по закоулкам и молчит, как партизан. А теперь еще и психовать начал… - изливая душу, Зеленова все чем-то сердито шуршала в сумочке, а, закончив, вдруг велела совершенно спокойным тоном: - Лен, ну-ка, сюда ко мне выгляни. - Зачем? – недоумевая, она просунула голову между сидениями и тут же зажмурилась – Полина, не спрашивая разрешения, по-свойски взялась вытирать ей лицо влажной салфеткой: – Затем! Посмотри на себя, вся опухла, как подушка, и тушь потекла… - Не надо!.. – отфыркивалась Лена. - Надо! От тебя люди на улице шарахнутся! Сейчас подкрасим чуть-чуть, и опять будешь красавицей… Делать нечего, пришлось подчиниться напору и сдаться на милость первой школьной модницы, тем более, что сил сопротивляться не было совсем. И Лена, со вздохом подставив лицо под пахнущий пудрой спонджик, подмигнула затихшей в своем автокресле Маринке. Нехорошо все-таки вышло… - Привет, ребенок, - говорить приходилось осторожно, кривя губы, чтоб не мешать процессу. - Пъивет, - хорошенькая, как кукла, четырехлетняя копия Зеленовой сунула пухлый палец в рот и застенчиво улыбнулась. – Тетя Лена, а у тебя животик болел? У меня давно-давно, вчейа, тоже болело, я сильно плакала, и пъябабушка Эмиля тоже… - Нет, котенок, ничего у меня не болело, - конечно, это было вранье, болело внутри будь здоров, а сейчас так вообще пусто, как в старой консервной банке, и спать тянет, но ребенку об этом знать не обязательно. – У меня вообще все замечательно. - Тетя Лена, а ты сейчас к нам в гости поедешь? У меня игъушек много… - Лен, а ты, в самом деле, сейчас куда? – перебила дочку Зеленова, раскручивая флакон с тушью. - В метро, а дальше домой… - Я тебе дам метро! – от возмущения Полина вскинула брови и чуть не ткнула ей в глаз кисточкой: – Где ты теперь живешь? На «Полежаевской»? Игорь, ты слышишь? Мы ведь Лену до дому довезем? Все равно в зоопарке по жаре делать нечего… Влезающий за руль Гуцул зло процедил сквозь зубы: - Довезем, довезем… От ядреного табачного запаха, вмиг забившего сладкий ванильный аромат салонной отдушки, Лену почему-то замутило. А, может, и не в запахе дело, а в исходящей от бывшего мужа непонятной агрессии? Господи, ну вот зачем он в машину влез? Без него было почти хорошо и спокойно… От настойчивого предложения довезти ее, словно барыню, до самого дома все-таки удалось отмазаться. Впрочем, высадить ее у ближайшего метро Полина отказалась наотрез, поэтому в качестве компромисса между «Полежаевской» и «Кантемировской» был выбран «Китай-город» - и Кулеминой нужная ветка метро, и им почти по дороге. Успокоенная этой подачкой, Ленина совесть немного утихла, а потом вообще оказалось, что терзаться какими-то тайными муками в обществе неугомонной, сыплющей детскими перлами Маринки очень сложно. Впрочем, когда «Форд» угодил в пробку на Каширке, девочка вдруг побледнела и скисла. Полина тут же сунула ей в рот леденец, велев не крутиться, и пробормотала про себя: - Ну вот, опять началось… - Что началось? – спросила Лена, снова перегибаясь назад. - Ее в пробках укачивает. Если мы вместе с ней едем, мне вперед можно даже не садиться... Игорь, ну я же просила – не тормози так резко! - Понял, не дурак, - буркнул Гуцул, не отрывая хмурого взгляда от дороги, а Лена удивленно посмотрела на него – наверно, в первый раз с момента отъезда. Странное дело, вот сейчас он вроде бы удачно женат на другой, а у нее ни капли ревности. Да какая ревность, о чем речь, если просто сидеть рядом с ним неприятно и неловко!.. То, с какой надеждой она смотрела на него еще полчаса назад, уже благополучно забылось, и теперь ее терзала только одна мысль: когда, в каком страшном сне он был ее мужем? Не было такого, тем более, что он сам об этом ничего не помнит... - Мама, мама! – залилась вдруг отчаянными слезами Маринка – за секунду до этого двигавшийся в крайнем правом ряду «Форд», проехав полметра, особенно резко затормозил и сильно откачнулся назад по инерции. – Мама, тошнит! Каким чудом Полина успела за секунду отстегнуть дочь от кресла и вытащить ее из машины, Лена так и не поняла. Вроде только что сидела сзади – а теперь, оказывается, уже стоит на тротуаре и держит ребенка над урной. Гуцул же, чертыхнувшись, включил аварийные огни и заехал боковыми колесами на бордюр. Идущие позади машины возмущенно загудели, и бывший муж пожелал им: - Да пошли вы, уроды!.. - Бедный ребенок, - вздохнула Лена, наблюдая за Полиной, вытирающей зареванной дочке лицо. Вот еще одно чудо чудное. Зеленова - ее подружка, в одиннадцатом классе это был бы самый смешной анекдот. И даже в прошлой жизни, до перемен, была коза козой, на уме только шмотки и гулянки, а уж нос задирала... Рядом щелкнула зажигалка, снова запахло табаком. Лена настороженно покосилась на бывшего мужа – сидит, облокотившись на открытое окно, смотрит зло перед собой. Заговорить с ним из вежливости, что ли? А смысл? Не дай бог, вспомнит… - Знаешь, Кулемина, вот смотрю я на тебя и все спросить хочу, - лениво растягивая слова, спросил вдруг Игорь. – Да только ты ведь туфты нагонишь… Оказалось, он, развалившись за рулем, уже смотрит на нее в упор, просто сверлит напряженным, полным ревности взглядом. Ванильный воздух салона, казалось, наполнился газом – поднеси спичку, и вспыхнет. - Ну, почему же туфты, - прятать накатившее раздражение было невыносимо тяжело, но Лена держалась. – Ты попробуй. - Спасибо, что разрешила, - усмехнувшись, он выпустил дым через ноздри и стряхнул пепел за окно. – Я, конечно, в отличие от тебя, не дипломированный специалист, но по жизни туплю редко. А сейчас что-то никак не въеду. К этому лоху Степнову ты тогда, в школе, наверно, действительно неровно дышала. Но потом ведь вышла за меня, значит, меня и любила. Так какого черта теперь, когда он вдруг рядом оказался, ты так быстро меня забыла?!
Долли: О том, что надо держать себя в руках, какими бы шокирующими ни были новости, Лене напомнила Полина, стукнув в окно со стороны пассажирского сиденья. - Игорек, мы в аптеку, - озабоченно сказала она, кивая в сторону знакомой вывески с зеленым крестом, красующейся неподалеку. – От укачивания что-нибудь ей куплю и сок. И салфетки закончились. - А его ты тут оставишь или с собой возьмешь? – затягиваясь, мрачно глянул в ее сторону Гуцул. - Кого – его? – заглядывая в окно, Полина хлопала ресницами. - Слушай, хватит тупить! Ребенка! Судя по поджатым Полинкиным губам, только присутствие Лены не дало ей сорваться. Выдав Гуцулу выразительный взгляд, она с сомнением посмотрела себе под ноги: - Козлик, с папой побудешь, хорошо? Но невидимая за дверью Маринка, плачуще шмыгнув носом, заявила: - Неть. Не побуду, - и Полина, пожав плечами, повела ее за собой в сторону зеленой вывески. Хоть и занял разговор от силы минуту, Лене и этого хватило, чтобы прийти в себя, так что, взглядом провожая Зеленову до аптеки, она уже знала, что сказать. И вовремя. - Лен, я тебя, кажется, о чем-то спросил, - судя во виду, Гуцул не дал бы ей съехать с темы, даже если б на капот его «Форда» рухнул метеорит. – И ответа я по-прежнему жду. - Гуцул, ты смешные вопросы задаешь, - говорить пришлось медленно, нарочито растягивая слова, чтоб не выдать своего волнения. – Как я так быстро тебя забыла, говоришь… А ты не думал, что, может, я ЕГО не забывала никогда? В конце концов, рядом с ней теперь сидит не венчанный ее муж, с которым довелось разделить больше горя, чем радости, а чужой, по большому счету, человек со своей жизнью. Так, бывший одноклассник, с которым много лет назад ей хватило глупости пару раз поцеловаться, а то, что он тоже помнит прошлую их жизнь, не имеет значения совершенно. И выдерживать его прищуренный, полный ревнивой злости взгляд, не так уж и сложно, а если вспомнить о Степнове и прошлой ночи, так совсем даже и легко. - Ах, вот, значит, как… Не забывала… И теперь тебе совсем на меня плевать, так, получается? - Гуцул, ну что за детский сад? Плевать, не плевать – тебе-то какое теперь дело? Ты же видишь, как все сейчас, у каждого своя жизнь, и у тебя, и у меня. - Значит, все-таки плевать… - он оскорбленно дернул щекой. – У каждого своя жизнь, да, конечно. Но неужели я теперь тебе до такой степени не интересен, так что ты и спросить не хочешь, что со мной случилось в тот день? В этом он, оказывается, совсем не изменился – его всегда в первую очередь интересовали собственные очень важные дела, проблемы и вопросы, которые требовали немедленного, невзирая на обстоятельства, разрешения, а до ее бед у него доходили руки только в том случае, если оставалось время. И Лена кивнула равнодушно, догадываясь, что он и теперь не уймется, пока не выговорится. - Ну, рассказывай. Только поскорее, а то твоей жене этот разговор вряд ли понравится. - Кулемина, ты с дуба упала?! Моя жена – ты! - А в паспорте у тебя тоже я записана? Ну, там, где штамп о браке стоит? – с ума сойти, двадцать минут назад она ревела белугой оттого, что не смогла дозвониться до Степнова, а теперь само хладнокровие. – Ну, и что ты рассказать мне хотел? Я слушаю. Гуцул зло скрипнул зубами. Видимо, понял, что, не теряя лица, настоять на своем не сможет. Но все равно заговорил - быстро, отрывисто, словно пулеметными очередями выплевывая слова. Лена слушала, разглядывая сквозь лобовое стекло фонарный столб, и устало спрашивала себя – неужели она когда-то считала его самым близким, самым родным? Ведь ничего общего между ними, совершенно чужие люди. И даже в тот день, когда жизнь обоих перевернулась, они вели себя совершенно по-разному, совпадая только в одном – ни он, ни она совершенно ничего не понимали… Перемены застали Гуцула на работе – точнее, в курилке в десяти метрах от заправки, куда он удрал, дождавшись окончания утренних пробок. Сначала он решил, что уснул или нанюхался бензина: а что еще можно придумать, если прикрываешь глаза, дымя сигаретой на лавочке в подсобке, одетый в вонючую спецовку с логотипом компании, а через миг обнаруживаешь себя за столом крутого кабинета, и на тебе костюм с иголочки, а на шее галстук?.. И то счастье, что рядом никого не оказалось, а то следующим пополнением в его гардеробе стала бы смирительная рубашка. Сначала он бегал по кабинету, натыкаясь на кресла, потом, напившись минералки, успокоился и стал выяснять, с чего это на него свалилось такое богатство. В кармане пиджака нашелся паспорт – на его имя, но с другой фотографией, выданный в другом месте и в другое время, с другой пропиской и штампом о браке с другой женщиной. Причем, если смену адреса он пережил более или менее спокойно, то от фамилии «Зеленова» на странице с надписью «Семейное положение» просто выпал в осадок. Ведь еще со времен школы считал ее дурой и козлихой, как она могла в жены-то ему затесаться? Но в наибольший шок его повергло кое-что другое, чего в прежнем паспорте не было совсем, - запись «Зеленова Марина Игоревна» в графе «Дети». Вот, говорят, «одно неловкое движение - и вы отец», а когда к женщине даже не приближался, но ребенка от нее имеешь, это как называется?!.. Дальнейший обыск в кабинете принес еще больше загадок. В столе обнаружились какие-то бумаги и договоры, из которых стало ясно, что он, Гуцулов И.С., больше не приложение к заправочному пистолету, а заместитель директора звукозаписывающей студии, а зеленовская бабка, владелица всего этого счастья, у него за начальника. Еще хуже стало, когда он найденными в ящике ключами открыл сейф. Кроме пухлых папок с уставными документами, там обнаружилась удивительная вещь – его собственный диплом о высшем образовании. Название ВУЗа добило его окончательно, и он рухнул в кресло, неуважительно обмахиваясь синей корочкой. Ладно, ребенок от непонятной бабы – это дело такое, по пьяни очень даже реальное. Но вот как, скажите на милость, можно закончить Государственный университет управления, не только ни разу там не появившись, но даже не собираясь туда поступать?.. Осознать это вот так, сразу, не получилось, и гуцулов мозг от перегрузки впал в прострацию. В таком состоянии и застала зятя зеленовская бабка, нагрянувшая в вотчину с высочайшим визитом. Вид у него, наверно, был совсем убитый, потому что никогда не отличавшаяся сердобольностью Эмилия Карповна забегала по кабинету, причитая и всплескивая руками. Накапала ему в стакан корвалола, для начала от избытка чувств приложившись к нему сама, потом стала кому-то названивать, командирским тоном объясняя что-то в трубку. Кому она звонила и зачем, он сообразил лишь после того, как в кабинет влетела Зеленова-младшая, запыхавшаяся и растрепанная. Как и бабка, побегала вокруг него минут пять, а потом, тоже от души впечатлившись, потащила его домой. Но дома все стало еще хуже. Сколько раз он, приезжая к родителям в Новокосино, проходил мимо этой новенькой многоэтажки, на которой так и хотелось повесить растяжку с надписью: «Элитное жилье для толстосумов»? Да не сосчитать. Проходил и, вспоминая свою «хрущобу» в Царицыно, вздыхал завистливо: эх, везет же людям! А теперь оказалось, что и ему «везет», и огромная квартира размером с небольшое футбольное поле – теперь его дом. Мало того, обставленные с достойным Рублевки размахом хоромы буквально напичканы обалденной техникой, Гуцул время от времени облизывался на такую, приходя в магазин «посмотреть на хорошие товары», - ему с его-то доходами не светил даже «Эленберг»… Дальше пошло еще веселее. Пока он, рухнув на диван в гостиной, пытался перевалить информацию, откуда-то из квартирных недр прискакала Маринка и взялась тыкать в нос раскраской с размалеванными вкривь и вкось картинками. Настырно требующего внимания ребенка Игорь вынести не смог и в полном ужасе решил: все, хватит с него этого бреда, мозги и так кипят. И, выхлебав из горла полбутылки элитного «Хеннесси», найденного в баре, решил завалился спать – авось к утру все само собой рассосется. Рухнул там же, где сидел, прямо в костюме и галстуке, подогретая коньяком реальность расплывалась, как бензин по луже, и от этого он был просто счастлив. Однако, проснувшись поутру, понял – ни черта не рассосалось. Мало того, за ночь он перенесся в спальню, обставленную не менее выпендрежно, и теперь, раздетый до трусов, одиноко валялся в кровати шириной со взлетное поле. На прикроватной тумбочке обнаружилась записка от Полины с предложением «сегодня отдохнуть от работы» и обещанием «вернуться пораньше». Пожелав ей где-нибудь пропасть на полгодика, Гуцул отправился искать туалет. Нашел с трудом, проплутав минут сорок по квартире, как по чащобе. Потом совершил набег на обнаруженную мимоходом кухню диких размеров и снова взялся выяснять, откуда на его голову свалилось такое счастье. Убив на это весь день, так ничего и не понял, кроме одного – из его жизни куда-то пропали люди, с которыми он познакомился уже после школы, зато те, с кем он общался до выпускного, живут вполне себе неплохо, если судить по фотографиям в альбомах. На паре снимков, кстати, обнаружилась и Кулемина, причем в обнимку со Степновым (в этот момент Гуцул выдал ей такой злобный взгляд, что она почти почувствовала себя изменщицей). А к концу дня до него окончательно дошло – Лена ему нужна, как воздух, на богатство плевать с высокой колокольни, и больше всего на свете хочется вернуть то счастливое время в «хрущевке». И сегодня он специально колесил по району в поисках Кулеминой, и ведь не зря! Раз она нашлась здесь, а не у физрука под боком, значит, все еще любит его, Гуцула!.. - Игорек, да у тебя крыша совсем потекла, - буркнула Лена. От последних его слов ее тряхнуло, словно током, и пальцы сами потянулись к пачке «Мальборо», лежащей на приборной панели. Какая, нафиг, счастливая жизнь, о чем он говорит? Да это не жизнь была, а так, одно название! И с чего это вдруг у него любовь такая неземная к ней прорезалась, скажите пожалуйста?.. Комменты тут
Долли: - А у тебя что, не потекла? Мы с тобой в церкви венчались! – взвился Гуцул, лицо у него побелело от злости, нос заострился. – Так что развод тоже только через церковь! - Гуцул, ты еще не въехал, что ли? У тебя в паспорте русским языком написано, чей ты сейчас муж. И про церковь мне не заливай, не было этого. По-крайней мере, со мной в ЭТОЙ жизни, - с руками надо было срочно что-то делать, пока не затряслись, и Лена, отвернувшись к окну, щелкнула зажигалкой. Сигаретный дым привычно прокатился по горлу и ухнул вниз, в трахею, разливая отраву по бронхам. Черт, ведь целый день вчера про эту гадость не вспоминала, а теперь какой-то кретин довел в три минуты… Еще и Полина эта пропала куда-то, она там что, всю аптеку скупает?! - Кулемина, ну объясни ты мне, вот чем, ЧЕМ твой физрук лучше меня?! «Да хотя бы тем, что после первого раза не стал истерически ржать, увидев кровь на простыне», - чуть было не брякнула Лена, но прикусила язык. В том, что в памяти у нее сейчас болтаются два варианта события, которое по определению может быть лишь однажды, явно было что-то ненормальное, нелогичное. Хотя поутру, когда в голове всплыл «степновский» вариант, ей было на логику глубоко плевать, просто очень захотелось отхлестать Гуцула по морде теми сто лет назад увядшими розами, с которыми он прибежал тогда просить прощения. Ведь, оказывается, ЭТО в первый раз может быть без ощущения сделанной «на живую» операции и уж точно без изумленного комментария: «Кулемина, да ты ведь точно це… э-э-э, нетронутая!»… - Гуцул, хватит бредить, - Лена, упорно глядя в сторону, снова затянулась. – Вас даже сравнивать смешно. - Да?! Ну, объясни, что же там смешного, вместе поржем! - Игорь, уймись уже, а? Если я возьмусь сейчас сравнивать, ты же топиться сразу пойдешь. Или нет, не пойдешь – мозгов не хватит понять разницу. Теперь он покраснел, как рак. Наверняка у него в голове тоже много чего нового всплыло, и, судя по Полинкиным оговоркам, это новое тоже было на порядок лучше старого. Ведь не дурак же он, в конце концов… - Ишь, какая ты стала на язык резвая! – презрительно оскалился он, не желая сдаваться. – Думаешь, он такой весь в белом, а на меня теперь и класть с прибором можно? А что тогда было, когда твой физрук мне морду набил, забыла уже, да? Кто тебя утешал, кто из депресняка вытаскивал, когда твой герой, не попрощавшись, в свой Урюпинск сбежал как трус последний, а на тебя вся школа пальцем показывала?! Когда Борзова тебе мозг выгрызала за разврат, Гуцул был номер первый, а теперь все, герой появился, и Гуцул уже не нужен, завяли помидоры?! - Игорь, ты что, еще не понял? – пальцы у нее больше не дрожали – наверно, курение, хоть и оно гадость, все-таки немножко успокаивает. И, видимо, как-то активизирует умственную деятельность, потому что выводы, над которыми она вчера тщетно ломала голову, теперь выскакивают сами собой, совершенно без усилий. – Нашего с тобой совместного житья НЕ БЫЛО. Фактически, совсем. И тебя со мной рядом тоже не было… почти. Вся наша с тобой жизнь не просто другая ТЕПЕРЬ, она когда-то ДАВНО другой стала. Или ты думал, это все понарошку? Ребенок твой, квартира новая, работа, паспорт? - Да ничего я не думал, - теперь Гуцул не орал, просто смотрел мрачно, будто убить взглядом хотел. Наверно, сообразил, что ором ничего не добьется, и сбавил обороты. – Обидно просто стало. Вроде бы все хорошо у нас было. Не идеально, конечно, но хорошо. И если бы все вернулось, я был бы не против. - А тебе оно надо? - Вот не поверишь – надо! – он угрюмо усмехнулся. – Потому что скучаю я, Кулемина. По тебе, по норе нашей царицынской, даже по аквариуму своему. Ну, скажи, ведь классные у меня барбусы были, правда? Опять он с этими рыбами! Аквариум – это была его страсть, следующая после скейта, он все носился со своими барбусами, как дурак с писаной торбой, и каждый божий день, приходя с работы, колотил им в стекло: «Ну, полосатые, как вы там?». Мог спустить ползарплаты на какой-нибудь чудо-фильтр, орал как резаный, если Лена, упаси бог, забывала купить им мотыля. А теперь она, кажется, поняла, что же еще ее так радует в этой новой жизни – что ночью в доме тихо, компрессор в углу не тарахтит и не булькает… - Ну, заведи себе тут кучу барбусов, что мешает? Купи банку на полквартиры и сажай туда, кого хочешь – хоть крокодилов, хоть рыбок золотых… Потом Ленка долго удивлялась, почему при последних ее словах не громыхнул гром и никого не убило молнией. Потому что после слов про рыбок в памяти ее, еще не до конца перелицованной, всплыло маленькое воспоминание об одной глупости – и головоломка сложилась. Блин, а говорят, что чудес на свете не бывает... От резкой глубокой затяжки сигарета прогорела до фильтра, и Лена, чертыхнувшись в голос, выкинула обжигающий пальцы окурок в открытое окно. - Ты чего? – Гуцул смерил ее подозрительным взглядом. - А, фигня, сигарета закончилась, обожглась немного, - врать, конечно, нехорошо, но авось Гуцул и ее дрогнувший голос спишет на боль. Лена настороженно покосилась на бывшего мужа – не заметил ли он, как ее колотит. Нет, не заметил. Сидит, взглядом сердитым в ней дырку сверлит, весь из себя разобиженный. Ну, и слава богу, что все еще дуется, значит, в ближайшее время не вспомнит. А потом, бог даст, забудет прошлую жизнь, как сон поутру. - Не нужны мне крокодилы, - с упрямством маньяка процедил он сквозь зубы. – Мне ты нужна. - Так, Гуцул, меня это все уже достало - и тему эту бесконечно перетирать, и морду твою злющую видеть. Все, что я могла тебе сказать по этому поводу, ты уже слышал, а я не попугай все по сто раз повторять. Найдешь где-нибудь письменное доказательство того, что я твоя жена – приходи, буду тебе женой. Не найдешь – скатертью дорога. А сейчас извини, друг, мне пора, рада была повидаться. По большому счету, ей действительно все надоело. Ведь русским языком человеку сказано, а он все никак не уймется. Ну, и тем более нужно удирать, пока до него не дошло... И она, подхватив на плечо сумку, дернула дверную ручку. - Ленка, постой, подожди! – Гуцул, дернувшись вправо, в последний момент ухватил ее за локоть. – Ты куда? - В метро. - Кулемина привычным жестом вывернула руку. - Кулемина, ты что, вот так запросто сейчас уйдешь? Не понимаешь, да? ТЫ МНЕ НУЖНА! Он смотрел на нее снизу вверх, выглядывая из дверного проема, как из норы, и глаза у него были уже не злые, а отчаянные. «Черт, может, ему перемены эти последние мозги отшибли?» - мелькнуло в голове у Лены. Но тут же снова вернулась злость пополам со страхом, что этот прилипала сейчас догадается, и Кулемина со словами: «А ты мне - не нужен» - хлопнула дверью. И всю дорогу до метро потом по старой памяти угрызалась совестью, прикидывая, не заехала ли она ему дверной ручкой в лоб. После Каширского шоссе, забитого машинами - раскаленными, рокочущими, фыркающими в бесконечной пробке, - прохладная платформа, продуваемая сквозняком из тоннеля, показался сущим раем. А еще тут никто не грузил непонятными претензиями, не требовал отказаться от свалившегося на голову счастья, и можно было, забившись в хвост полупустого вагона, без опаски вспоминать то, что случилось четыре дня назад в минувшее воскресенье. И чем длиннее становилась цепочка всевозможных «если бы», чуть было не вставших между ней и свершившимся чудом, тем страшнее ей становилось. Господи, а ведь она действительно могла так и прожить всю жизнь без Степнова... Комменты тут Если кому интересно: это и есть страшный зверь барбус
полная версия страницы